Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ж, – медленно произнесла я, стараясь говорить серьезно. – Как бы вы отнеслись к невыполнимой задаче?
– Это как сказать. Смотря кто ставит задачу.
– Я.
И не удержалась: улыбнулась во весь рот.
– В таком случае, наверное, соглашусь, – сияя, ответил он.
– Мне нужны духи. То есть нам.
– «Нам»?
Наши взгляды встретились, и меня кинуло в жар.
– Кому это «нам»?
– Кристиану Диору и мне.
Мне не хотелось, чтобы он заметил мой румянец, поэтому я отвернулась и показала на стол.
– Он там, разговаривает с дамой в зеленом.
– Хотите, чтобы я придумал для вас духи?
Я чувствовала, как он буравит меня взглядом, и не отваживалась повернуться.
– Запросто, мисс Диор.
Глава 9. Арника
Как видишь, у меня в арсенале не только Miss Dior и No. 5. С годами мне достались и другие ароматы. Не все, признаюсь, мне по вкусу, но подарок есть подарок, им нужно дорожить за то душевное состояние, в котором его преподнесли. Во всяком случае, я обнаружила, что любого мужчину, кроме самого проницательного, можно провести, сказав, что парфюм другого автора, якобы принадлежит ему. Для этого, ma chère, достаточно держать на туалетном столике на видном месте флакон, а пользоваться другим, более подходящим ароматом.
Что, твое внимание привлекла та большая бутылка за блестящими хрустальными и ядовито-разноцветными флаконами? О, это на самом деле особенная бутылка. Видишь в ней тяжелую янтарную жидкость? А теперь вдохни поглубже, втяни в себя запах кроме спирта – запах смолы и сена, запах гор. Это настойка арники на шнапсе. Нет ничего лучше для лечения отеков, растяжений и синяков. Сейчас, конечно, рвать дикие цветы запрещено, но когда я жила в Оберфальце, мать посылала нас за цветами, и мне так нравилось срывать со стеблей лимонно-желтые головки.
Каждая цветочная головка состоит из корзинки крохотных трубчатых цветочков, плотно заполняющих центральный диск, обрамленный дюжиной тончайших отдельных лепестков. Внешние лепестки отрываются легко, а вот маленькие трубочки в центре отделить непросто. Мы наполняли корзинку этими яркими «солнышками» и несли домой, матери, набивавшей ими припрятанные для этой цели бутылки со шнапсом.
Ты не поверишь, но эта бутылка со мной с 1947 года. Но я опять забегаю вперед.
Томас Фишер входил в мою жизнь медленно. Он появился в Оберфальце с другими немецкими солдатами в такой же форме, поначалу ничем не примечательный, и постепенно выделился своими манерами и привлек мое внимание. Он постепенно завоевывал меня добрым отношением, и когда там, на горной тропе, попросил разрешения поцеловать и впервые коснулся моих губ, осознание, что я его люблю, обрушилось словно снег на голову, затмивший весь белый свет, и вплоть до того вечера этот снег никто не растопил.
С Шарлем все произошло совсем по-другому. На следующее утро я проснулась рано – от волнения кружилась голова. Помню, как нанесла макияж и тут же его удалила, понимая, что и без него привлекаю внимание – глаза у меня горели. В конце концов решила накрасить только губы, надеясь, что никто не заметит.
Однако Диор все подмечал.
– Вы сегодня рассеянны, – заметил он, когда я не ответила на вопрос. – И без макияжа?
– Простите, – не удержавшись от улыбки, ответила я.
– Может быть, расскажете, в чем дело, чтобы мы могли сосредоточиться на этом фасоне?
– В общем, – начала я, борясь с волнением, – я нашла нужного человека для наших духов.
– Так вот, значит, о чем вы вчера весь вечер беседовали.
Диор повернулся, и на губах у него мелькнула улыбка.
– Так каков же план?
Он изучал складки на платье манекена.
– Ну вы наверняка знакомы с директором Coty. Может, попросите его временно откомандировать к нам доктора Дюмаре?
Он посмотрел на меня поверх макета.
– Он хороший специалист?
Я пожала плечами.
– Я нутром чувствую, что не подведет.
Он обошел манекен.
– По-моему, ткань не подходит. Вы правы.
– А когда я ошибалась?
Он засмеялся.
– Хорошо, давайте доверимся вашему чутью.
Диор не откладывал дела в долгий ящик. На переговоры с Coty ушло несколько недель, но казалось, что прошла целая вечность. Как только переговоры закончились, Диор велел мне связаться с химиком.
Мне нужно было послать Шарлю письмо с кратким пояснением сути дела. Я немедленно принялась за работу, но у меня ничего не получилось.
Что бы ни читала мне секретарша Диора, все казалось то слишком официальным, то многословным, то напыщенным. В конце концов я взяла ручку и написала:
Дорогой доктор Дюмаре,
придумайте для меня духи.
С уважением,
мисс Диор
Ответ пришел через два дня – нет, ma chère, я не считала. Просто догадывалась, что крупные чернильные витиеватые каракули должны быть его. Открыв письмо, я не нашла ничего, кроме двух листов с вопросами, написанными от руки, без предисловия. Он хотел знать все, что я люблю и ненавижу: любимый цветок, завтрак, обед и ужин, красное или белое вино, сладкое или сухое. Я ответила как сумела. Как я могла сравнить лыжи с теннисом, если никогда не держала в руках ракетку?
Запечатав письмо в другой конверт, тоже без сопровождающей записки, я попросила одного из курьеров его передать.
Вернувшись, мальчишка вручил мне записку и пожаловался, что доктор Дюмаре заставил его ждать в лаборатории, пока он не прочитал все ответы и написал ответ. Я открыла записку и прочитала:
«Бифштекс au poivre»[24] с беарнским соусом или соусом «Эрцгерцог»?
Положив записку на стол, я отослала мальчишку и провела день как обычно. Но ночью я лежала в постели, колеблясь между сочным беарнским соусом с терпким ароматом эстрагона, жаром крупинок черного перца и мягким, спокойным сливочно-грибным соусом «Эрцгерцог». Я мысленно попробовала оба соуса, рассматривая состав, аромат и прикидывала, что лучше.
Перец придавал острый волнующий вкус, который длился недолго. Грибы не раздражали и были сытными. Томас был вегетарианцем и любил грибы. Вспомнив про Томаса, я сдалась и, отбросив мысли о сне, села в кровати, включив настольную лампу. Я никогда сознательно не бросала надежду увидеться с ним снова, но когда задумывалась, то понимала, что любовь как чувство давно уступила место мыслям. Я ведь даже понятия не имела, жив он или мертв, приезжал в Санкт-Галлен меня искать или встретил кого-то еще, а обо мне забыл. С тех пор как мы распрощались, прошло больше трех лет, два года назад закончилась война. Наверное, пора о нем забыть.
На следующий день в одиннадцать утра
