Монаший капюшон - Эллис Питерс

– Не окажись ты в аббатстве, на попечении приора, – откровенно признался Кадфаэль, – с тебя бы шкуру спустили за то, что ты заставил их целый день носиться как угорелых да потом еще и выставил круглыми дураками. Думаю, Роберт сам бы не прочь всыпать тебе как следует, но духовный сан обязывает его проявлять милосердие, а выдать тебя на расправу мирским властям гордость не позволяет. Правда, сдается мне, – добавил монах, с сочувствием поглядывая на изукрашенное синяками лицо парнишки, – что должок-то они тебе уже частично заплатили.

– Я не жалуюсь, – пренебрежительно пожал плечами Эдви, – не мне одному досталось. Ты бы видел, как сержант навернулся и полетел вверх тормашками в болото... и слышал бы его, когда он вылез! Я славно позабавился, а заодно помог Эдвину унести ноги. Да что там, мне же никогда в жизни не доводилось сидеть на таком коне, одно это многого стоит. Но что же теперь-то будет? Меняони не могут обвинить ни в убийстве, ни в том, что я украл Руфуса, ни даже в том, что я стащил рясу. К конюшне этой я и близко не подходил. Есть куча свидетелей, которые видели, что я все утро проторчал в отцовской лавке и во дворе.

– Не думаю, что ты нарушил какой-нибудь закон, – согласился Кадфаэль, – однако его служители из-за тебя оказались в дураках, а такое вряд ли кому понравится. Не исключено, что они могут на какое-то время упрятать тебя в крепость за укрывательство беглого преступника. А еще могут распустить слух о том, что тебе угрожает суровая кара, рассчитывая, что Эдвин вернется выручать тебя из беды. Эдви энергично затряс головой.

– Не надо ему обращать на это внимание, ясно же, в конце концов, что ни в каком преступлении обвинить меня нельзя. Что же до их угроз, мне легче будет их вынести, чем ему. Эдвин слишком горяч. Он, правда, старается держать себя в руках, но этому ему еще учиться да учиться.

Действительно ли Эдви смотрел в будущее столь безмятежно, как говорил? В этом Кадфаэль не был уверен, однако он понял, что Эдви, хоть и старше приятеля всего на четыре месяца, зато не в пример рассудительнее – может быть, оттого, что едва ли не с колыбели привык чувствовать ответственность за своего непутевого дядюшку.

– Я буду держать язык за зубами и ждать, – спокойно заключил Эдви.

– Ну что ж, раз приор Роберт решительно потребовал, чтобы шериф лично явился завтра и забрал тебя отсюда, – вздохнул Кадфаэль, – я, по крайней мере, постараюсь при этом присутствовать и попробую сделать для тебя все, что можно. А теперь тебе лучше бы отдохнуть. Вообще-то меня сюда прислали уговорить тебя покаяться, но, по правде говоря, я нахожу, что ты нуждаешься в покаянии всяко не больше, чем я, и поучать тебя было бы с моей стороны гордыней. Но если ты помолишься на ночь вместе со мной, Господь, может быть, нас и услышит.

– Охотно, – весело откликнулся Эдви и бухнулся на колени, закрыв глаза и сложив ладони, как напроказивший ребенок. Посреди молитвы губы паренька тронула легкая улыбка: не иначе, как ему вспомнились забористые выражения вылезавшего из болота сержанта.

Задолго до заутрени Кадфаэль был уже на ногах, чтобы быть готовым, если за пленником явятся очень рано. Приор Роберт сперва изрядно разозлился из-за комедии, которую разыграли перед ним прошлым вечером, но затем не без удовольствия сообразил, что теперь он вправе настаивать на том, чтобы шериф немедленно освободил его от попечения об узнике. Проступки этого мальчишки не относились к ведению аббатского суда. Ведь, как выяснилось, он не крал ни коня из монастырской конюшни, ни даже рясы. Это просто шалопай, который, напялив рясу и сев на коня, сумел околпачить легковерных служителей закона. Чем скорее заберут сорванца, тем лучше, однако приор полагал, что достоинство его высокого сана, – а ныне он выполнял функции аббата – требует, чтобы сам шериф или, на худой конец, его помощник, лично принес обители извинение за доставленное беспокойство и избавил ее от смутьяна. Роберт хотел, чтобы с этого момента не оставалось сомнений в том, что вся полнота ответственности лежит на светских властях, а не на вверенной ему обители.

Все утро брат Марк старался не отходить от Кадфаэля. Примерно в половине девятого, перед второй мессой, на монастырский двор въехала кавалькада: четыре вооруженных всадника сопровождали щеголеватого, смуглого и худощавого дворянина на нескладном, но рослом норовистом коне диковинной пестрой масти. При виде его Кадфаэль испустил вздох облегчения, а Марк принял это как доброе предзнаменование и почувствовал, как в душе его крепнет надежда.

– Должно быть, шериф отправился на юг, чтобы отпраздновать Рождество с королем, – промолвил Кадфаэль с невыразимым удовлетворением. – Услышал-таки Господь наши молитвы. Это ведь не Жильбер Прескот, а его помощник – Хью Берингар из Мэзбери.

– Так вот, – коротко сообщил Берингар Кадфаэлю четверть часа спустя. – Приора я кое-как успокоил, пообещав ему забрать отсюда этого отчаянного разбойника, и святой отец отправился к мессе и на капитул в сносном расположении духа. А заодно, мой друг, я избавил тебя от необходимости сопровождать его, под тем предлогом, что ты должен ответить на некоторые мои вопросы.

Берингар еще раньше отослал своих людей дожидаться на улице, а теперь прикрыл дверь сторожки и уселся за стол напротив Кадфаэля.

– Насколько я понимаю, у тебя на все это своя точка зрения, не такая, как у приора. А происшествие прелюбопытное, поэтому расскажи-ка мне все, что знаешь, а уж потом пойдем и выпустим пташку из клетки. Сдается мне, что об этой истории тебе известно больше, чем кому бы то ни было, хотя мой сержант и старался не болтать лишнего. Не могу поверить, чтобы в вашей тихой обители случился такой переполох, а ты бы о том не пронюхал и не сунулся разбираться. Так что выкладывай все.

Нынче, пока Прескот проводил время за праздничным столом своего господина, короля Стефана, Берингар располагал всей полнотой власти, и Кадфаэль не видел причины утаивать, во всяком случае то, что касалось его участия в этой истории. Он поведал Берингару все, или почти все.

– Значит, он пришел к тебе, и ты его спрятал... – задумчиво произнес помощник шерифа.

– Спрятал, и, случись это снова, я поступил бы так же.

– Кадфаэль, ты ведь не хуже меня знаешь, какие серьезные обвинения выдвинуты против парнишки. Кто, как не он, мог выиграть от этой смерти? Тем не менее, уж я-то тебя знаю, и если у тебя есть сомнения, придется усомниться и мне.

– Сомнений-то как раз у меня и нет, – твердо заявил монах. – Мальчонка не только что в убийстве, но даже в помыслах о нем не повинен. А уж мысль о яде ему и в голову прийти не могла. Когда эти два приятеля заявились ко мне, я испытал обоих, и вышло, что ни один из них и понятия не имел, какой смертью умер мастер Бонел. Я сказал, что он был сражен смертельным ударом и истек кровью, и они этому поверили. А потом я дал парнишке понюхать отравы, и хоть бы что, он даже не побледнел. Единственное, что припомнил этот запах, – спросил, не тем ли снадобьем в лазарете растирали плечи брату Рису.

– Во всем этом я полагаюсь на твое слово, – промолвил в ответ Берингар, – звучит как будто убедительно, но ты же понимаешь, что само по себе это еще не доказательство. А что если мы с тобой недооцениваем хитрость этих ребят – дескать, больно малы для этого?

– И то сказать, – усмехнулся Кадфаэль, – ты и сам далеко не стар, а хитрости тебе не занимать. Но поверь мне: эти двое не из того теста. Я-то их знаю, а ты нет, разве не так? У меня есть основания полагать, что паренек невиновен, и я вижу свой долг в том, чтобы помогать невинному. Не спорю, что у тебя тоже есть свой долг, в соответствии с твоей должностью и полномочиями. Но в данный момент, Хью, я и правда понятия не имею, куда подевался Эдвин Гурней, а то, пожалуй, попробовал бы уговорить его положиться на твою непредвзятость. Ты и без меня понимаешь, что этот племянничек, которому уже задали хорошую трепку, знает, где его дядюшка прячется, – во всяком случае, знал, где тот собирался укрыться. Ты, конечно, можешь его спросить, но он верный друг и ничего не скажет ни тебе, ни Прескоту.

Хью побарабанил пальцами по столу и с минуту молчал, размышляя.

– Кадфаэль, я должен тебя предупредить, что буду разыскивать мальчишку, пока не найду,и если мне придется пойти на хитрость – не обессудь. Так что куда бы ты ни пошел, будь настороже.

– Что ж, это по-честному, – признался Кадфаэль, – помнится, мы с тобой уже соперничали в уловках, а кончили-то тем, что стали друзьями. Только вот боюсь, что следить за мной будет скучновато. Разве приор Роберт тебе не сказал? Мне не позволено покидать стены обители.

Хью удивленно поднял черные брови:

– Господь Всемилостивый, да за какое же прегрешение? – В глазах его заплясали искорки. – Это что ж надо натворить, чтобы навлечь на себя такую немилость?

– Я провел слишком много времени, беседуя с одной вдовой, и нашелся тип, который, навострив уши, выведал, что мы с ней очень хорошо знали друг друга много лет назад, когда были молоды.