Золотое солнце - Дмитрий Володихин

— Пойдем, за этим как раз идем. — Мы поднялись. Вышли из пещерки.

— Еще... Крыса... мастер... спасибо. Мне обязательно нужно увидеть... — Девчонка хотела взглянуть в лицо собственной смерти. Задать смерти один вопрос: «Ты — моя?» Правильно.

Дурной обычай — ложиться спать на пустой живот. Зато совсем неплохо засыпать, чувствуя, что ты жив. Одно стоит другого. Славный денек! Раза четыре я имел шанс погрузиться в вечный сон, однако вышло иначе. Славный денек.

В остальном дела наши плохи. Есть нечего до завтрашнего утра. Костер разводить я не решился. Гадюку мою колотит крупная дрожь. Так бывает, когда кто-нибудь получит тяжелую рану и потеряет много крови. Сидит, трясется, произносит одно только слово: «Салур... Салур... Салур». Я не трогаю ее. Дыра у меня в боку как будто стала глубже... Аххаш! Металлическая игла высверливает мою плоть. Придонные братья, что, готовитесь забрать меня к себе? Подождете.

Развязать ее? Сейчас — нет. Не в себе девчонка. Что еще вытворит? Нет.

Дважды я переносил ее тело через строй скорпионов. Когда мы шли туда, я опасался охраны, я искал: нет ли живых стражей, хотя бы одного наблюдателя? Все силы уходили на это, я не чувствовал, что у меня в руках. Когда возвращались, она была почти что мертвецом. Дыхание собственной смерти опалило ее. К тому же... Потроха карасьи! Кто он для нее, этот Салур? Как видно, не любовник. Может, родич?

...Мы сидели в проклятой ложбине на горе. Все действие шло прямо перед нами, внизу. Зеркальные привели невысокого мужчину, седенького такого, почти старик, но все-таки еще не старик. Тут моя Гадюка в первый раз пробормотала: «Салур!» Держался он хорошо. Стоял прямо, голову держал высоко, молчал, ни звука лишнего не издал, не бился, как рыба в сети. Хорошо умер, как вольный человек. Старшая зеркальная, волосы у нее цвета ненадраенной корабельной медяшки, приставила жезл к его затылку — заостренной стороной. Там был еще один мужчина, ряженный под шута, как тот, что разбудил меня у дороги, вот дерьмо.

Жрец? Ну да, дерьмовый жрец, служит этим ядовитым гадинам. Он ударил бронзовым молотком по другой стороне жезла. Хрустнуло. Я тогда успел подумать: вот сучки, не хотят себя марать жертвенной смертью, ишь! Марать себя не хотят, мужчину для грязной работы приставили. И тут я уже ни о чем не думал, потому что Гадюка моя взвилась птицей, рот открыла — и чуть только не выдала нас, дура, дура, камбала безмозглая! Пасть я ей сейчас же зажал, стонет, пищит, криков не слышно, Аххаш, хоть это... Потом успокоилась немного, на змей смотрела, глаз не закрывала. Запоминала хорошенько, кто есть кто на их проклятом острове. Потом опять закричать наярилась. Хватит, дура, пальцы мне кусать, оторвал у нее кусок рукава, сунул в рот, молчи, молчи, чума. Ушли зеркальные. Еле ее угомонил, трясется, бормочет, мол, Салур-Салур, съели твоего Салура, вздрагивает. Пошли обратно. Живы, Аххаш, живы...

— Засыпай, — говорю.

Всхлипывает. И мне сон нейдет, хоть сядь ты на мель. Стал я думать о Фалеш. Не знаю, отчего она мне на ум пришла.

Я хотел усмирить ее. А она, наверное, меня, такой был нрав у пангдамской шлюхи Фалеш. Штормило вторую неделю. Из порта не выйдешь, мы тратили в кабаках деньги, здесь же заработанные торговым промыслом. От скуки Крысы шалели, я едва держал их. Один раз сам скрутился с нарезки. С нами пил Гай Дуг, самый видный сводник во всем городе. Воры уважали его, власти побаивались; мелкие, конечно, власти. Больших людей он сам уважал и побаивался. Пить с нами, вольными людьми, было для него большим делом. Он все оглядывался: видите? видите? с кем я пью! Ладно. Рассказал Дуг о строптивой шлюхе, которая дерется с клиентами, бьет их, отбирает деньги, но до того хитра, что никто ничего доказать не умеет; всякое разбирательство оборачивается ей на пользу. Лукава девка! Так говорил нам Дуг. Я ему: веди, мол. Как раз такая мне нужна. Лучше все же, чем пить до одури, пора встряхнуться.

...Ничего особенного. Волосы цвета прелой соломы, обрезаны очень коротко. Смугловатая кожа. Но не смуглая. Лоб высокий, приятно посмотреть. Зато нос у нее короткий, вздернутый кверху, а нижняя губа оттопырена. Невысокая женщина, где надо круглая, под одеждой видно. Руки голые до плеч, мышцы очень приличные, хоть сейчас гребцом ставь или даже по военному делу. Видно, Астар, твоей милостью девка научена драться давно и надолго. Глаза необычные, но только не по цвету — что с того, что карие? — разрез, разрез какой! Будто смотрит на тебя не женщина, а лисица.

— Дай цену, — говорю ей.

Дает. Цена — тоже ничего особенного. Голос низкий, как у мужчины. Отвечает нагло, но к словам не придерешься, обычные слова. Произносит их шлюха нагло. Баба-ху- тель, видно сразу.

Я совсем уж пьяным притворяюсь, покачиваюсь, бормочу. Отдал серебро, пошли к ней в комнату. Холодно, Ах- хаш! Когда начнет-то она разбойничать? Или, может, мне как-то начать? Недолго я размышлял. Уселась девка на ложе, простое дерево с соломой сверху, глядит на меня пристально, вздыхает.

— Не такой уж ты и пьяный. Еще один осел со мной драться пришел. Дружок, либо я все тебе как обычно отработаю, без кулаков, либо смотри у меня... — и ножик вынимает.

Ножик я у нее отобрал.

— Что остановился? Хотел бить — бей. — В глазах у нее усталость и, может, еще презрение. Вы, псы, затравили меня, лису, но пощады просить у вас не стану. Вот чем от нее веяло.

— Отработай как обычно.

И как обычно я забрался на нее, лежит девка бревно бревном, шевелится чуть-чуть, не даром же деньги взяла. Любой женщиной приятно владеть, даже такой. Взял ее, вот еще чуть-чуть мне надо, слышу, опять вздыхает и говорит вежливым голоском в сторону, будто бы и не мне:

— Скотина. Неужели вы больше ничего не умеете?

Наверное, обычный клиент ее либо отлупит после таких слов, да и плюнет, уйдет, либо просто плюнет и уйдет. Но уж не кончит ни тот, ни другой. А мне интересно. Как раз чуть-чуть не добрал, но мы народ такой, походы долгие, захочешь, об деревянную лавку кончишь. Хоть бы что она мне сказала, а кончил бы. Ладно, Аххаш, интересно мне.

— Не старайся, — говорю, — все у меня будет. — Молчит. — Как тебя зовут?

— Вовремя догадался спросить... Фалеш.

— А что ты сама такого умеешь, Фалеш? Что в тебе, простой шлюхе, такого особенного, дерьмо рыбье?

Сильные ее руки сделали несколько движений. Как мои, когда в них оружие. Шея моя, спина и еще кое-что почувствовали: да, есть особенное в шлюхе Фалеш.

Малабарка Габбал ответил ей, как умел. Умею ведь кое-что. Просто из женщин это тоже мало кому надо.

Она усмехнулась, взялась за мои губы.

А!

Потом я взялся за ее.