Двадцатые (СИ) - Нестеров Вадим

Областкому были вменены в обязанность совсем другие вопросы, прежде всего – восстановление разрушенного войной хозяйства. Как писала в той же докладной наша героиня: «В отношении главной задачи, которая стоит перед Крымом - создания Всероссийской здравницы, ничего еще не делается. Вакханалия в этом отношении полная. Я бросила изрядное количество людей на эту работу, но сомневаюсь, чтобы они были хорошо использованы».

Согласно документам, ведомство Землячки боролось с контрабандой в Феодосии, обустраивало беспризорников в Севастополе, восстанавливало усадьбы в Ялте, боролась с тлей в Симеизе, сохраняло плантации табака в Бахчисарае и ливадийскую коллекцию вин, запускало санаторий в Севастополе, первыми пациентами которого стали красноармейцы и шахтеры из Горловки и т.п.

Возникает резонный вопрос – почему же именно Землячка стала главным символом красного террора в Крыму?

На мой взгляд – причины были чисто идеологические. Образ красной комиссарши-еврейки-садистки был слишком ярким, чтобы его не использовали в идеологической борьбе против Советов.

Его и использовали, раскрутив на все сто процентов.

Третье – этот образ оказался столь живучим еще и потому, что во многом соответствовал характеру Землячки.

Эта Валькирия Революции, конечно же, не была ни белой, ни пушистой.

Эта Валькирия Революции, конечно же, не была ни белой, ни пушистой. Да, Землячка-Самойлова не руководила расстрелами, но она полностью их одобряла, и решительно пресекала все попытки крымских коммунистов пожаловаться по партийной линии «на перегибы».

«Помимо несознательности, полной инертности бедноты татарской, действует здесь, и я сказала бы в первую очередь, попустительство, слабая осознанность момента и слишком большая связь наших работников с мелкой и даже крупной буржуазией. От Красного террора у них зрачки расширяются и были случаи, когда на заседаниях Ревкома и Областкома вносились предложения об освобождении того или иного крупного зверя только потому, что он кому-то из них помог деньгами, ночлегом» - докладывала в Москву она.

О том же писал в своем известном письме в ЦК РКП(б) крымский большевик Семен Владимирович Констансов, пытавшийся добиться прекращения террора:

"... Говорил я по этому поводу также с тов. Дм[итрием] Ил[ьичом] Ульяновым, который также не разделял террора, но ничего определенного не мог мне сказать. В Симферопольском областном парткоме я не мог добиться свидания с секретарем, тов. Самойловой: после целого ряда попыток в течение двух дней я получил от тов. Самойловой через ее помощницу уведомление, что она принять меня в данное время не может".

Не подлежит сомнению, что Землячка была очень жестким человеком. Особенно - в Гражданскую войну. Вот как описывает их первую встречу тот же Овалов.

Это было время жестоких боев за Орел, Красная Армия переходила в наступление против Деникина.

Я только что вступил в комсомол, и волостная партийная организация послала меня с поручением в политотдел Тринадцатой армии.

Начальником политотдела оказалась женщина в кожаной куртке и хромовых сапогах…

Мне приходилось видеть до революции строгих ученых дам — педагогов, врачей, искусствоведов, и вот передо мною была одна из них.

Начальнику политотдела доложили обо мне, она повернулась, хотя у меня до сих пор сохранилось ощущение, будто какая-то незримая сила сама поставила меня перед нею. Повернулась и… поднесла к своим близоруким глазам лорнет.

Да, лорнет!

Эта встреча описана мною в романе «Двадцатые годы», а первое слово, услышанное мною из ее уст, было «расстрелять».

- Да, расстрелять!

Возможно, прежде чем это сказать, она говорила что-то еще, но до сих пор у меня в ушах звучит этот приговор.

Речь шла вот о чем. Старик-отец прятал в клуне или, сказать понятнее, в риге сына-дезертира, парня нашли, и обоих только что доставили в трибунал.

С Землячкой советовались, как с ними поступить.

Дезертиры в те дни были бедствием армии, им нельзя было давать потачки, и Землячка не могла, не имела права проявить мягкость.

Несколькими часами позже у меня с нею состоялся душевный разговор, но много воды утекло с той встречи до той поры, когда я понял, что эта черта ее характера именуется не жестокостью, а твердостью.

Четвертое, о чем я хочу сказать – мы часто судим те события мерками нашего сегодняшнего тихого и сытого, мирного и безопасного времени. Забывая, что для современников все выглядело совсем по-другому.

Плюнем в лицо

той белой слякоти,

сюсюкающей

о зверствах Чека̀!

Смотрите,

как здесь,

связавши за̀ локти,

рабочих на̀смерть

секли по щекам.

Белые ведь, в большинстве своем, тоже не видели ничего дурного в массовом уничтожении красных...

Возвращенец

Был, раз уж речь у нас о Крыме, такой белый генерал Яков Слащев, спаситель Крыма. Личность более чем интересная, вполне заслуживающая отдельной книги, но здесь я ограничусь пятью документами.

Он действительно в конце 1919 года отстоял Крым, отбросил красных от Перекопа и тем самым продлил Гражданскую войну еще на год. Барон Врангель после этого даже издал приказ, дарующий генералу право именоваться «Слащев-Крымский».

У красных его, правда, обычно называли «Слащев-вешатель» - с приговорами у Якова Алексеевича дело не задерживалось. К примеру, после занятия Николаева в августе 1919 года он издал документ первый:

«... мне не интересно, что подумают обо мне потомки. В Николаеве должны работать школы, театры и больницы. Всех большевиков, уголовников и анархистов казнить немедленно. Всех саботажников, что не хотят работать в общественных учреждениях, убеждать жалованием. Жалование выплачивать из моего личного резерва... большевиков расстреливать с особой тщательностью...».

Вот он - генерал Слащев. На рукаве – нашивки за ранения.

На этом вводная часть заканчивается, и начинается документ второй. 20 ноября 1920 года газета «Известия Николаевского губисполкома и Губкома КПбУ» за № 244 писала:

________________________________

«В ночь на 7/20 ноября 1919 года были расстреляны по приказу пьяного генерала Слащева следующие товарищи:

1. Гуфельд-Печерская Роза, член КПУ, ответственный работник, эвакуирована из Крыма, осталась для подпольной работы.

2. Блейс Владимир, беспартийный, 20 л.

3. Блейс Товий, брат его, член КПУ, эмигрант, спасся, убежав с площади и унеся раненого Коссовского.

4. Варшавский Бенцион, беспартийный пролетарий, электротехник.

5. Коссовский Моисей, член КПУ, был унесён с площади Коммунаров и умер от ран в больнице.

6. Поляков Мовислав, служил в особом отделе ЧК, спасся.

7. Поляков Вячеслав, сын его, член КПУ.

8. Величко Иван, член КПУ, военмор, спасся.

9. Щербина Дмитрий, член КПУ, комендант клуба им. Свердлова, спасся.

10. Черниховский Михаил, слесарь, спасся и умер от ран.

11. Бельсон Фриц, беспартийный пролетарий, расстрелян как латыш.

12. Васильев Иван.

13. Валуцкий Илья.

14. Фурар Евсей.

15. Дахно Никита.

16. Борисенко Борис.

17. Кацюк Иван.

18. Хржановский Павел.

19. Завацкий Семён.

20. Таниевский Сергей.

21. Плесин Фёдор.

22. Домбровский Болеслав.

23. Долгополов.