Записки психиатра - Лидия Богданович

Ноги больного уложили выше, облегчая ему кровообращение. К бледному рту поднесли кислородную подушку.

Больному было сделано все необходимое, но Ирина Петровна ушла с тяжелым чувством тревоги за жизнь старого слесаря.

Остальных больных Ирина Петровна осматривала торопливо и не было в ее глазах обычной ласки и участия…

Шофер быстро доставил Ирину Петровну к ее дому. Она вышла, как всегда вежливо сказав «до свидания», и пошла мимо дома по улице без цели. Хотелось плакать, но слез не было. Губы были плотно сжаты. Мысли мучительно распирали голову.

Ирина Петровна продолжала думать:

«Не заставь ее этот „ответственный“ непременно посетить его в первую очередь, не стало бы хуже Травникову. Небольшое врачебное вмешательство и, она уверена, больному не стало бы хуже… Почему у таких, как этот с пятого этажа, не ставят на лбу клеймо общественного позора? Что делать? Написать жалобу? Нет. Надо больше… чтобы понял он и ему подобные… Это главное… Какой позор она пережила, какую обиду!»

Долго еще Ирина Петровна не могла успокоиться.

Дома сразу легла. Сунула термометр подмышку, но так и заснула с ним…

Прошел месяц. Каждый день Ирина Петровна посещала больного Травникова. Он выздоравливал.

И сегодня был такой же день, не лучше и не хуже других.

Пришлось и понервничать. Тяжело больная Клюшина отказалась ехать в больницу, заявив: — Хочу лечиться у Ирины Петровны и все! — «Что поделаешь с капризными больными!?» — думала Ирина Петровна, открывая дверь своей квартиры. По коридору она прошла тихо, чтобы не разбудить соседей, которые рано ложатся из-за маленькой беспокойной дочки. Ирина Петровна разделась и направилась в кухню. Усталость быстро пройдет, если попить чайку.

На ее кухонном столе лежало письмо. Ирина Петровна разорвала конверт, зеленоватый, как весенние побеги. Это писал Митенька из далекого края.

«Дорогая мама!

Я на земле настоящего Алтая! Таких маков — красных, желтых и голубых — мы с тобой никогда не видали. Они покрывают всю целину. Нас поселили в палатки, а рядом строят большой коммунальный дом. Но и в палатке пока хорошо и крепко спится, а в поле дышится вольно. Такая сила вливается, что, кажется, всю бы землю перевернул. А какой аппетит! Уплетаю два обеда!

Здесь еще совсем нет ни болезней, ни врачей, а есть только, ух, какая строгая сестра… А не надумаешь ли, ты, мама, приехать к нам? Мы тебя сделаем профессором здоровья…»

Серые глаза Ирины Петровны посветлели. В широко раскрытое окно вливалась свежая вечерняя прохлада.

«ИХТИОЗАВР»

— Полюбуйтесь, до чего довели врачи мою жену! — с искренним огорчением воскликнул муж больной. Плотный, с блестящими, водянистыми глазами, тщательно выбритый, в отлично выглаженном костюме, он был противоположностью истощенной, небрежно одетой женщиной — своей жены.

Муж перечислил пятерых виновных врачей и, поминая их, но имея в виду меня, предупредил:

— Если в ближайшее время моей жене не будет оказана помощь, то я напишу жалобу министру здравоохранения. Я — юрист и пути знаю.

Такое предисловие не обещало ничего хорошего.

В самом деле, если пятеро известных врачей не смогли помочь больной, то что сделаю я?

Видимо, я произвела на юриста невыгодное впечатление, и он то и дело повторял:

— Я хочу, чтобы вы, доктор, поняли… у жены болит затылок, а не вся голова. Оттого и тройчатка не помогает. Я прошу согласовывать со мной назначения. Я детально изучил жену и знаю, что и как на нее действует. К вашему сведению, депрессия у нее возникает без всяких поводов и чаще с утра. Это, как вам должно быть известно, признак депрессии эндогенной, то есть беспричинной.

— Вы знакомы с психиатрией? — спросила я.

— В свое время изучал судебную психиатрию.

Муж больной говорил долго. Женщина не произнесла ни слова. С равнодушно-безрадостным взглядом она сидела, поникнув головой.

Я слушала и в то же время читала заключения врачей.

— Разрешите мне кое-что уточнить? — осторожно прервала я юриста. — У вас трое малолетних детей?

— Да. Последнему два года.

— Вы одна справляетесь с детьми и со всем хозяйством? — обратилась я к больной.

Она продолжала молчать, а муж ответил:

— К сожалению… Конечно, могла бы помогать ее мамаша, но я терпеть не могу никаких родственников. Впрочем, это к ее болезни не имеет никакого отношения… Ну-с, доктор, теперь вы можете начать осмотр, — сказал он тоном, каким, видимо, говорил со своими клиентами. — Надеюсь, я вам не помешаю?

— Лучше остаться с больной наедине.

— Ах, да… вы психиатр. Это тот же следователь. Ну, что ж, оставайтесь, — милостиво разрешил он. — Ты, детка, только не волнуйся. — Он похлопал жену по плечу и вышел.

Сразу исчезла угнетавшая меня тяжесть. Усевшись против больной, я взяла ее слабые тонкие руки в свои.

Не знаю, как это происходит, но иногда вдруг чувствуешь, что больной тебе близок и понятен, хотя он и не сказал ни слова. Видимо, то же самое почувствовала и больная. Действительно, скоро между нами не осталось ничего недосказанного.

— Я так утомляюсь, что сон не облегчает меня. При одной мысли, что сегодня надо сделать непочатый круг работ, у меня уже с утра болит голова… Когда муж дома, да еще пишет речь, у нас в квартире все ходят на цыпочках. Чистоплотен и требователен он ужасно. Вот я все годы и старалась. Отняли много сил и дети. Все недосыпала, думала: муж работает, надо создать ему условия. Вот и дошла…

«Не от этого „дошла“, — думала я. — Ничего нет зазорного в том, что жена создает мужу условия для работы. Это хорошо, но плохо то, что он обезличил жену, оторвал полностью ее от жизни окружающих людей».

— А вы сами работали?

— Работала. Учиться хотела, но муж не разрешил и с работы снял. Я сначала против была, а потом врачи сказали, что заболела. Пусто, тоскливо стало. И все безразлично, даже дети. Жить не хочется… Такая тяжелая у меня голова, тело словно скованное. А муж не понимает. Требует порядка, чистоты, уюта в доме. Поднимает скандал, если приготовлено не по его вкусу… Только не говорите ему, что я жалуюсь…

— И вы хотели бы жить, как все, и работать?

— Еще бы! — горячо воскликнула больная. — Только вот не в силах уже…

Слушала я ее и передо мною оживали некоторые герои рассказов Чехова. Вот нянька Варька из рассказа «Спать хочется».

«Она не может только никак понять той силы, которая сковывает ее по рукам и ногам, давит ее и мешает ей жить. Она оглядывается, ищет эту силу, чтобы избавиться от нее, но не находит».

Отчего Варька совершила преступление — задушила младенца, которого укачивала? Во врачебном понятии это «патологическое состояние», «момент короткого замыкания сознания», «аффект», выключивший на доли секунды сознание. А проще говоря, к этому состоянию привело Варьку хроническое недосыпание, переутомление, бессовестная эксплуатация, постоянный психический гнет.

Передо мною ожил другой герой чеховского рассказа «Тссс!..» — газетный работник Иван Егорович Краснухин, который, «придав своему лицу выражение оскорбленной невинности, садится за письменный стол». Он не терпит ни лишних звуков, ни случайного шума. Он считает себя владыкой, которому в доме все подчинено. Он любит чай, и поэтому ночью несколько раз будит свою жену и заставляет ставить себе самовар.

«Деспотизм и тирания над маленьким муравейником, брошенным судьбою под его власть, составляют соль и мед его существования… Спит он до двенадцати или до часу дня, спит крепко и здорово».

«Он всю ночь писал, — шепчет жена, делая испуганное лицо. — Тссс!».

Никто не смеет ни говорить, ни ходить, ни стучать. Его сон — святыня, за оскорбление которой дорого поплатится виновный!

«Тссс! — носится по квартире, — тссс!»

— А все-таки, — спросит нетерпеливый читатель, — чем была больна и выздоровела ли больная? И если выздоровела, то вы, значит, и есть лучший из пяти докторов?

Отвечу чистосердечно. У больной не оказалось эндогенной депрессии, в чем меня заверял ее муж. Хроническое переутомление резко истощило больную. Ее неудовлетворенность, разочарование, разрыв между желанием итти в ногу с жизнью и невозможностью осуществить это из-за постоянного психологического гнета — вызвали тоскливое состояние.

Муж больной в моем представлении выглядел ихтиозавром — огромным допотопным ископаемым мезозойской эры, который случайно сохранился в нашей советской действительности. Но я знаю, что сравнивать человека с животным нехорошо. Подобные типы людей изредка встречались мне и прежде. Эти люди всегда трудно поддаются общественному воздействию. В данном случае мне было понятно, что психотерапевтической ролью врача здесь не ограничиться.