Фарс, комедия, трагикомедия. Очерки по исторической поэтике драматических жанров - Михаил Леонидович Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во внесемейных фарсах, где встречаются, бранятся, дерутся, обманывают друг друга люди незнакомые или малознакомые, рутинность действия выдержана быть не может (ввиду уникальности составляющего его события), и поэтому некоторые повороты и перевороты имеют место, но они также предстают ослабленными: выхода на переустройство миропорядка, опять же в отличие от комедии, не происходит.
В комедии позитивное и негативное, норма и антинорма, победители и проигравшие разделены: молодость, на стороне которой все положительные ценности, всегда в итоге побеждает; в своей борьбе со старостью она временно опрокидывает норму, чтобы в финале вернуться к ней же, но обновленной, заново легитимизированной. В фарсе прежде всего нет победителей, вернее, нет постоянных победителей: в конкретной пьесе в выигрыше может оказаться кто угодно – муж, жена, любовник, но в другой пьесе эта позиция может оказаться позицией проигравшего. Ни за одной позицией не закреплено позитивных смыслов, только негативные. Муж скуп, глуп, сексуально немощен, под каблуком у жены. Жена сварлива и похотлива. Любовник труслив. Нет любви – только похоть. Ничего похожего на фору, выдаваемую в комедии молодости: молодые герои фарса еще глупее и нелепее своих родителей. Отсутствует поэтому и бунт молодости против старости: нет идеи обновления, нет противопоставления двух систем ценностей. Перевороты просто меняют противников местами: если раньше главной в доме была жена, то благодаря перевороту главным становится муж (как в «Лохани» или в «Женах, которые решили переплавить своих мужей»), но в основе отношений ничего не меняется. Отсутствие развития подчеркивается нередкими в фарсе моралистическими концовками: природа женщин неизменна («Два мужа и две жены»), на всякого обманщика найдется еще больший обманщик (этой, самой распространенной в фарсах моралью нейтрализуется какая-либо смысловая результативность основного действия). В художественном мире фарса господствует антинорма, но представление о норме художественного воплощения не находит, оно вынесено за пределы этого мира, где антинорма и является единственной нормой.
В поисках среднего жанра – 1
История возникновения драмы не как рода литературы, а как видовой формы, как «среднего» драматического жанра – это история снятия оппозиционности таких жанровых полюсов, как трагедия и комедия. Современная драма родилась в театре Ибсена и Чехова: Ибсен шел к драме от трагедии (сохраняя у своих героев комплекс трагической вины), Чехов – от комедии (намечая и обрубая у своих сюжетов перспективы комедийных ходов и развязок). Оба не были в строгом смысле первооткрывателями. К устранению жанровой полярности стремились романтики: Гюго искал специфику драмы в соединении свойственного трагедии изображения страстей со свойственным комедии изображением характеров. В XVIII в. трагедия (у Лилло, Мура и Шиллера) снижается, нисходя в буржуазную среду, комедия же (у Дидро, Лессинга и Бомарше) возвышается, обретая идеологическую насыщенность и нравственную проблемность, – на пересечении этих тенденций рождается «мещанская драма». До нее была трагикомедия, истоки которой еще более отдаленные: уже Плавт дал это имя своему «Амфитриону». Но первой осознанной, целенаправленной и получившей, к тому же, теоретическое обоснование попыткой выстроить «смешанный» драматический жанр надо считать драматическую пастораль, возникшую в Италии в период позднего Возрождения.
Драматическая пастораль
1
В отличие от других культивируемых в эпоху Возрождения жанров пасторальная драма не имеет прямых предшественников ни в античной (как героическая поэма, трагедия и комедия), ни в средневековой (как рыцарский роман) традиции. Вернее, предшественников у нее множество, но они предваряют пасторальную драму в топике, а не в форме. Иначе говоря, они иножанровые. При этом форма доренессансной буколики (от идиллий Феокрита и эклог Вергилия до средневековой пастурелы) отмечена своеобразной жанровой полиморфностью: в ней соприсутствуют эпические, лирические и драматические элементы. Элемент драматический представлен почти обязательным наличием прямой речи (монолог или диалог) и специфической конфигурацией сюжета, в котором часто и со всей очевидностью проступают агон и перипетия. Неслучайно эклоги Вергилия уже позднеантичными комментаторами относились к драматическому роду литературы, что немало способствовало многовековой путанице в определении границ литературных родов. Однако – что также для буколической традиции характерно – выходов за ее пределы в сторону более протяженной наррации или более определенно выраженной драматичности было крайне мало: «Дафнис и Хлоя» Лонга – чуть ли не единственный пример идиллии, разросшейся в роман, и «Игра о Робене и Марион» Адама де ла Алля – такой же изолированный пример пастурелы, превратившейся в драматическое представление.
Положение меняется в эпоху Возрождения. На фоне заметно возросшей по сравнению с ближайшим прошлым популярности эклоги, которой отдали дань и основоположники, Петрарка с Боккаччо и их последователи, она оказывается в XV в.
единственным жанром античной литературы, получающим новое языковое воплощение (братья Пульчи, Лоренцо Медичи, Боярдо). Кроме того, она решительно разрывает свои жанровые рамки. У Боккаччо она вырастает в поэму («Фьезоланские нимфы») и в прозометрическую повесть («Амето»), у Лоренцо Медичи меняет интонацию на комическую («Ненча из Барберино»), у Луиджи Пульчи – на бурлескную («Бека из Дикомано»). У Саннадзаро, наконец, превращается в роман («Аркадия»). Меньше было попыток проявить потенциальную драматичность эклоги – пожалуй, только начало «Сказания об Орфее» Полициано, – но это связано скорее всего с общей неразработанностью драматических жанров у гуманистов. Однако когда у них дошли руки до театра, пасторальные темы и мотивы стали проникать и на сцену – сначала в форме интермедий, затем как самостоятельные представления. «Тирсис» Кастильоне в формальном отношении ничем не отличается от классической эклоги, но писался для сцены и на сцене и был представлен – в Урбино, на карнавале 1506 г. В том же духе оформлены «Два странника» (1527) Луиджи Тансилло и «Слепцы» (1525) Марко Антонио Эпикуро, тогда как его же «Мирция» (ок. 1528) с ее менее аморфной сюжетностью уже вплотную подходит к полноформатному драматическому представлению.
Но настоящим поворотным пунктом в истории нарождающегося жанра стало обращение к нему Джамбаттисты Джиральди Чинцио. Его «Эгле», представленная в доме автора в Ферраре дважды, 24 февраля и 4 марта 1545 г., – это как бы третий шаг, сделанный Джиральди на пути предпринятого им реформирования драмы. Своей «Орбеккой» (1541) он переориентировал итальянскую трагедию с греков на Сенеку; в «Альтиле» (1543), пойдя навстречу «современному вкусу», устранил из трагедии финальную катастрофу; с «Эгле» завершил реставрацию античной драматической системы, представив на суд феррарского
