История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers) - Марион Мелвиль

Колодцы в замке оказались пусты. Сарацины же приближались, окружая франков так плотно, «что кошка не смогла бы выскользнуть из войска незамеченной». Когда ночь принесла немного свежести, сарацины подожгли кустарник вокруг деревни, так что христиане задыхались в едком дыму. Именно в эту ночь тамплиер закопал Святой Крест в песок, чтобы спасти его от рук язычников.

На следующий день, на заре, пешие сержанты, умирающие от жажды, бежали к горе на поиски источников воды, а рыцари составляли свои ряды — чтобы дать сражение. Раймунд со своими пасынками, возглавив галилейские отряды, врезался во врага. Но когда турки разомкнули строй (обычная тактика легких мусульманских отрядов), граф и его люди отступили к побережью.

Все остальные попали в руки Саладина, который принял их с изысканной учтивостью. Было, однако, сделано исключение для грабителя караванов Рено де Шатийона и для братьев ордена Храма и госпитальеров, в которых султан видел заклятых врагов ислама. Шатийону тут же отрубили голову, возможно, это сделал сам Саладин. Монахов-воинов отдали дервишам и улемам, неумелым палачам, которые мучили каждого рыцаря, привязав его к столбу. Перед пыткой султан предлагал даровать им жизнь при условии «поднять палец и принять Закон» — стать мусульманами. Из двухсот тридцати тамплиеров ни один не проявил малодушия.[248] Жерара де Ридфора по неизвестной причине пощадили…

Для защиты Святого Града рыцарей больше не оставалось. Патриарх, очнувшийся, наконец, от полной интриг и сластолюбивой жизни, организовал сопротивление горожан, стариков и детей, чьи отцы стали пленниками. Когда в городе появился Бальан д'Ибелен, на время отпущенный султаном, дабы обеспечить безопасность своей жены и детей, толпа слезно просила его остаться, и он нарушил слово, чтобы принять командование городом; Саладин понял и извинил его.

И снова, после нескольких месяцев осады, именно д'Ибелен договорился о сдаче города. Иерусалим был «полон простолюдинов и их детей» из соседних деревень, пришедших укрыться, поэтому Бальан добился, чтобы город не предали разграблению. «Было условлено, — пишет Ибн Алатир, свидетель событий, — <…> чтобы каждый мужчина в городе, богатый или бедный, заплатил за себя в качестве выкупа десять золотых монет, женщины — пять, а дети обоего пола — по две. Для уплаты этой дани был назначен срок в сорок дней. По истечении этого времени все неуплатившие считались бы рабами. Напротив, уплатившие выкуп тотчас же освобождались и могли отправляться куда пожелают».[249] Саладин даже разрешил жителям увезти свой скарб.

За бедных султан потребовал коллективного выкупа в тридцать тысяч золотых монет за семь тысяч человек. Орден св. Иоанна эту сумму внес из своих английских средств. Это был ответ на деньги, данные Лузиньяну орденом Храма и потраченные на вооружение погибшей при Хаттине армии. Но бедняков было много больше.

И тогда приехали патриарх и Бальан, и послали к тамплиерам и госпитальерам, и к горожанам, и просили их Бога ради помочь бедным людям, оставшимся в Иерусалиме. Они помогли им, и тамплиеры с госпитальерами также дали, но не столько, сколько были должны <…> Ибо они совершенно не опасались, что к оным (беднякам) применят силу, поскольку их в этом заверил Саладин. Если бы они знали, что бедняков притеснят, они дали бы больше.

В порыве великодушия Саладин и его брат отпустили большое число бедняков без выкупа, но тем не менее осталось одиннадцать тысяч, которые не были ни выкуплены, ни освобождены от внесения денег.

При участии султана беженцев разделили на три потока: первый вели тамплиеры, второй — госпитальеры, а третий — Бальан и патриарх. Саладин повелел пятидесяти сарацинским всадникам сопровождать каждую группу до Триполи. Он оказался более великодушен, чем граф Раймунд, который закрыл ворота своего города перед спасшимися из Иерусалима и позволил своим воинам разграбить добро, пощаженное сарацинами.

Если тамплиеры недостаточно щедро вносили выкуп за пленных, то их проступок можно объяснить, если не извинить, внутренней ситуацией в монастыре. Магистр был в плену, почти все братья-рыцари погибли. Во главе оставался некий брат Тьерри, который спасся в битве и называл себя «самым бедным из всех самого бедного Дома ордена Храма, и которого называют великим командором».

По уставу этот ранг не давал ему никакой власти, за исключением права «держать совет по всякому делу, случившемуся в Святой Земле, до возвращения магистра и распределять вооружение». Зато он рисковал быть позорно изгнанным из ордена как самый низший из братьев, если он растратит, как бы это ни случилось, состояние Дома или богатства, переданные на сохранение. У Тьерри недостало смелости нарушить устав, и он не нашел средства его обойти. (Позднее, когда дело коснется выкупа Людовика Святого, другой великий бальи ордена сможет продемонстрировать больше воображения.)

На Тьерри легла тяжкая обязанность объявить о катастрофе братьям Запада и настойчиво потребовать подкреплений для возобновления уничтоженного монастыря. Он оплакивает двести тридцать рыцарей, убитых при Хаттине, и шестьдесят других, погибших при Крессоне. Когда он писал, Иерусалим, Аскалон, Тир и Берофа еще сопротивлялись, но «турки расползались по Святой Земле, как муравьи».[250] Тьерри не говорит о трех тамплиерских замках — Сафете, Тортозе, Газе; возможно, о судьбе их он ничего не знал. Сафет скоро после этого будет взят приступом; Тортоза будет победоносно сопротивляться; а в Газе, после многомесячной осады именно Жерар де Ридфор прикажет сложить оружие при условии своего собственного освобождения. В оправдание ему можно сказать, что изолированный посреди завоеванной страны замок должен был рано или поздно пасть, но его сдача еще больше повредила репутации тамплиеров.

Орден мог восстановить силы, но своей гордыней и безрассудством Жерар де Ридфор нанес его чести почти смертельный удар. Отныне белые плащи не будут олицетворять чистоту и незапятнанность, и на братьев-рыцарей обрушатся неиссякаемые упреки и подозрения хронистов.

ГЛАВА XI Совместные операции

После разгрома от Иерусалимского королевства почти ничего не осталось. Была потеряна вся Палестина. Однако в Сирии, Триполи и Антиохии, Тортозе — городе тамплиеров и Маргате — замке госпитальеров еще сопротивлялись. В Тире франков возглавил новоприбывший Конрад Монферратский, захлопнувший врата перед Гвидоном де Лузиньяном, когда тот появился, отпущенный из плена. Гвидон был выпущен под клятву не выступать против Саладина. В знак того, что он отказывается сражаться, король пристегнул свой меч к луке седла, вместо того, чтобы опоясаться им. Жерар де Ридфор, освобожденный на тех же условиях, церемонился меньше. Он тут же бросился в крепость Тортозы, воодушевив братьев гарнизона бороться не на жизнь, а на смерть. Главная башня, огромный донжон на берегу моря, отражала все атаки Саладина, который снял осаду, после чего Жерар отправился на соединение с Гвидоном де Лузиньяном у Акры. Здесь произошло двойное окружение: когда Лузиньян атаковал город с горсткой своих друзей и остатками воинов из обоих монастырей, войско султана окружало их. Чудо, что малые силы христиан не были раздавлены. Но Гвидон и его рыцари вновь обрели отчаянную храбрость первых крестоносцев и вцепились в землю, поддерживая осаду города до прибытия первых подкреплений из Европы.

Жерар де Ридфор погиб при наступлении на Акру 4 октября 1189 г., пока король совершал вылазку в лагерь султана. Его обвиняли в том, что он заплатил за свою жизнь сдачей Газы, где в 1188 г. капитулировали тамплиеры, и даже в том, что он «поднял палец и признал Закон». Но Амбруаз, трувер третьего крестового похода, ничего не знал о лежащей на нем тени подозрений и не ощущал намека в своих словах[251]:

Был убит магистр ордена Храма <…>Тот, кто сказал доброе слово,Шедшее от его доблестной выучки, —Когда люди храбрые и смелыеГоворили ему в этой атаке:«Ступайте отсюда, государь наш, ступайте» <…>Отвечал он: «Богу совсем не будет угодноНи то, чтобы я был в другом месте,Ни чтобы упрекали орден ХрамаВ том, что видели меня убегающим.И я умру, но не поступлю так!»

Арабские историки сообщают, что Жерар не пал на поле брани, как полагали христиане, а был схвачен, и Саладин повелел предать его смерти как клятвопреступника: Жерар, как и Гвидон де Лузиньян, обязался не воевать против него.[252]

Монастырь был настолько ослаблен, что место магистра оставалось свободным в течение восемнадцати месяцев. С прибытием нового крестового похода в 1191 г. рыцари избрали магистром «дворянина, который был из Дома и звался брат Роберт де Сабле»,[253] — друга Ричарда I Львиное Сердце, который, как и он, был трувером.[254] Роберт III, сеньор де Сабле, был дважды женат и оставил сына и двух дочерей. Он принес обет тамплиера только во время своего пребывания в Акре; его слава заменяла ему карьеру в войске ордена; впрочем, возможно, до пострига он уже был орденским собратом.[255]