Последняя сказка братьев Гримм - Гайдн Миддлтон

Поднимаясь по усыпанной гравием дорожке, он поигрывал с клочком бумаги, который забрал у фрейлейн. Она не спустилась к завтраку, а когда он спросил профессора, принести ли ей завтрак в комнату, тот отрезал:

— В этом нет необходимости!

Все еще недоумевая, что между ними произошло, он подошел к массивному постаменту статуи. Поворачивая за угол, он чуть не столкнулся с профессором.

Тот был бледен и стоял в стойке профессионального боксера: чуть боком, колени согнуты, голова наклонена. Но левая рука его, как обычно, была за спиной, и он не выглядел вызывающе.

— Ну так, — пропыхтел он, и чувствовалось, что горло и нос у него так забиты, что казалось, будто к лицу его прижата подушка, — должно быть, пора принимать лекарство?

— Герр профессор… — Куммель пожал плечами.

— Я не смог избавиться от тебя в Марбурге и здесь, похоже, не преуспел.

— Герр профессор, я готов объяснить…

— Не стоит. Ты не из личных побуждений следуешь за мной. Это моя дорогая Гюстхен, да? Вы сговорились прошлым вечером?

Несмотря на огонек, зажегшийся в его глазах, он выбирал слова с обычной тщательностью.

— Фрейлейн очень переживает за ваше здоровье. Она просила меня убедиться, что у вас не возникнет затруднений…

— Она до смерти напугана тем, что я могу умереть, Куммель. Из-за этого у нее рождаются всякие фантазии.

Вновь изучающий взгляд. Затем он повернулся и продолжил свой путь, жестом пригласив Куммеля идти рядом. Молодой человек пошел рядом, замедлив шаг, так как Гримм любовался панорамой внизу.

— Мне нравится выискивать возвышенности, — сказал он, кивнув, — видеть границы между вещами.

Он закашлялся, а когда перестал, Куммель рискнул. Не так уж сильно, учитывая, что профессор, казалось, был как никогда расположен к нему этим утром.

— Не кажется ли вам естественным, что фрейлейн заботится о вас? — Старик не ответил. — И она ждет от вас наставления…

— Наставления?

Куммель сглотнул. Он зашел слишком далеко; уже не было смысла возвращаться.

— Есть вопросы, на которые, по ее мнению, только вы можете дать ей ответ.

— Она сама тебе сказала?

В голосе его звучало такое удивление, что Куммель потряс головой.

— Простите меня, герр профессор, если я лезу не в свое дело. Это всего лишь то, что я вижу. Что замечаю.

Они пропустили молодую женщину с большим зонтом, за которой следовали два маленьких мальчика, одетых в теплые шерстяные воскресные костюмчики.

Гримм вновь бросил взгляд вниз, на фонтан за замком, глубоко вздохнул и двинулся дальше. Куммель был рад, что ему удалось замолвить словечко за фрейлейн, но настроение старика трудно угадать.

— Что ж, — наконец сказал он, снова закашлявшись, — похоже, ты порядочно о нас знаешь. Почему тебе не рассказать о себе?

— О себе?

— Твое происхождение. Твоя биография. Важные события в твоей жизни. У каждого есть своя история.

— Боюсь, в моем случае рассказывать особо не о чем.

— У тебя есть семья?

Хотя профессор выказывал интерес, у Куммеля было ощущение, что его слушают лишь как источник звука, а не ради слов.

— Семья? Ну да, есть. На востоке Берлина, неподалеку от собора Святого Хедвига.

— Тоже в прислугах?

— Нет. Мой отец производит детали к локомотивам. Для заводов Борсига.

Они пропустили группу гуляющих, которые с благоговейным ужасом смотрели на кулак Геркулеса. Они вдесятером легко могли поместиться на нем. Гримм взглянул вверх, и они со слугой обменялись усмешками.

— Твоя родня — коренные берлинцы?

— С обеих сторон.

Профессор ускорил шаг и начал оживленно покачивать головой, будто его преследовало облачко мошкары с озера.

— Боюсь, мой друг, — произнес он, прочистив горло, — что я тебе не верю.

Куммель увидел языки пламени. В самой глубине он ощущал жар, хотя по коже пробежал озноб, а необычный шум поезда, который он слышал в Марбурге, эхом отдавался в голове — это неритмичное постукивание, которое сейчас его нервировало, зловещее, как стучащие на ветру кости линчеванного человека.

— Герр профессор?

— Может, я ошибаюсь, но полагаю, что нет. Видишь ли, я мало знаю о жизни за стенами моего кабинета, но у меня слух на акценты и диалекты. И хотя, в общем-то, у тебя акцент восточного берлинца, с этим мягким «g», я отмечаю в твоей речи и другие звуки, которые позволяют мне предположить, что ты не жил ни в Берлине, ни в Бранденбурге, ни в Пруссии. Коли на то пошло, я бы поместил тебя еще дальше на запад.

Куммель ничего не ответил. Он, не отрывая глаз, смотрел на сияющие крыши замка Вильгельмсхёэ.

— Это из-за гласных, — продолжал профессор, словно ботаник, отмечающий представляющее интерес растение. — Они меняются, когда ты говоришь эмоционально. Я особенно четко это услышал, когда ты упомянул мою племянницу. — Он как-то принужденно кашлянул. — Причины, по которым ты придумываешь другого себя, конечно, меня не касаются, да и наслаждаться твоими услугами, прежде чем ты вернешься к семье Дресслер, нам предстоит недолго. Но разумеется, у меня есть свои предположения.

Куммель уже отстал на полшага. Словно все слова, которые могли быть произнесены, сгорели в полыхавшей в нем печи.

— В свое время, мой друг, — сказал Гримм, — или же вообще никогда, если это больше тебе подходит… Теперь к насущным проблемам. Моя племянница сегодня утром, должно быть, организует какое-то мероприятие для меня. Оно пройдет в гостинице или нам надо будет встретиться с ней где-то еще? Я полагаю, она тебя известила?

Куммель молча разжал кулак и протянул хозяину листок. Гримм взглянул на адрес и на мгновение помертвел.

— Фрейлейн просила меня отвести вас туда, — пробормотал Куммель.

— Да. Я понимаю. — Он положил листок в карман и неверной походкой двинулся дальше. — Думаю, нам стоит взять экипаж, как только мы спустимся пониже. Может, пройдешь вперед и перехватишь его? — Куммель поклонился и скользнул вниз по склону. — Пожалуйста, помни, — вслед ему произнес профессор так, что Куммель обернулся и встретился взглядом с его измученными глазами, — я не держу на тебя зла, как, надеюсь, и ты не держишь зла на нас.

Якоб налил кофе в чашку дрезденского фарфора и пошел с ней в кабинет. По пути он улыбнулся Вилли, который, приняв от торговца овощами корзину с морковкой, нес ее на кухню. Обычно братья покупали немного картошки или горошка всякий раз, как фрау Виманн наносила им визит. Вместе с кофе, который они ей подавали, хотя это и ударяло по их бюджету, это было наименьшим, что они могли для нее сделать.