Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Чем скорее это произойдет, тем лучше, решил я, мысленно рассматривая создавшееся положение, потому что мне было ясно: этот косматый сукин сын не тронется с места, надо начать массированную атаку, разработать дерзкий план и искусно его выполнить. Мне кажется, я никогда еще не видел собаку, которая бы всем своим видом выражала, что она приросла к месту и не сдвинется с него, пока не придет хозяйка. А я еще не продумал во всех деталях, что именно я скажу Стиффи, когда она вернется и увидит меня на своем комоде, я сижу там как курица на насесте.

Наблюдая за животным, которое торчало как шишка на ровном месте, я начал злиться. Вспомнил Фредди Уиджена, которого во время визита к друзьям в их загородный дом немецкая овчарка загнала на гардероб, и он потом рассказывал мне, что ужасно страдал от унижения, это было самое скверное во всей истории, такой удар для гордого духа, надеюсь, вы понимаете, — он, чей род ведет начало от сотворения времен,[32] как вполне справедливо можно выразиться, по прихоти гнусной шавки вынужден гнездиться на платяном шкафу.

В точности как я. Конечно, хвастаться своими предками — дурной тон, но, черт возьми, Вустеры и в самом деле пришли в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем и, между прочим, были с ним большие друзья; но что толку от дружбы с Вильгельмом Завоевателем, если отпрыску древнего рода суждено погибнуть от зубов скотчтерьера.

От этих мыслей я совсем раскис и стал глядеть на пса с ненавистью.

— По-моему, это чудовищно, Дживс, — сказал я, выразив вслух свои мысли. — Как можно держать такого пса в спальне? От него одна грязь.

— Да, сэр.

— Скотчтерьеры пахнут, даже самые породистые. Вы, конечно, помните, какой ужасный запах шел от Макинтоша моей тетки Агаты, когда она гостила у меня. Я часто вам жаловался.

— Да, сэр.

— А этот просто смердит. Его давно следует переселить в конюшню. Что за порядки в «Тотли-Тауэрсе»? У Стиффи в спальне живет скотчтерьер, Гасси держит стаи тритонов, не дом, а настоящий зверинец.

— Да, сэр.

— Взгляните на все с другой точки зрения, — продолжал я, разгорячась. — Я говорю об опасности, которую представляет собой пес такого нрава, когда вы держите его в спальне: ведь он может броситься на кого угодно и растерзать. Нам с вами удалось спастись, когда мы оказались в опасности, а если бы вместо нас вошла пугливая горничная?

— Да, сэр.

— Я так ясно вижу, как она идет сюда, чтобы постелить постель. Это хрупкая девушка с большими голубыми глазами и робким выражением. Она открывает дверь, переступает порог и направляется к кровати. А на нее прыгает этот людоед. О том, что произойдет, даже думать не хочется.

— Нет, сэр.

Я нахмурился.

— Вместо того чтобы сидеть на шкафу и повторять: «Да, сэр», «Нет, сэр», вы бы, Дживс, лучше что-нибудь сделали.

— А что я могу сделать, сэр?

— Начать действовать, Дживс. Смелое, решительное действие — вот что нам сейчас нужно. Может быть, вы помните, как мы однажды гостили у тети Агаты в «Вуллем Черси» в графстве Гертфордшир? Там еще был достопочтенный А. Б. Филмер, член кабинета министров, а от меня все не отставал рассердившийся лебедь, и я влез на крышу домика, который стоял на островке посреди озера.

— Я очень хорошо помню этот эпизод, сэр.

— И я тоже. Картина так ярко запечатлелась на сетчатке моего воображения — это действительно сетчатка, да?

— Да, сэр.

— Так вот, вы бесстрашно встаете перед лебедем — а ну, кыш отсюда, глупая птица, — и набрасываете ему на голову свой плащ, лебедь в полной растерянности, я свободен, а он вынужден продумывать весь план военных действий заново. Великолепная сцена укрощения. В жизни не видел ничего удачнее.

— Благодарю вас, сэр. Я рад, что оказался полезен.

— Еще как, Дживс, не знаю, что бы я без вас делал. И вот сейчас мне пришло в голову, что можно повторить тот маневр, пес будет совершенно сбит с толку.

— Несомненно, сэр. Но у меня нет плаща.

— Тогда я советую вам обдумать, как заменить его простыней. А если вы сомневаетесь, что простыня сослужит службу не хуже плаща, могу рассказать, что как раз перед тем, как вы вошли в комнату, я испытал ее на Споде с отличным результатом. Он никак не мог из-под нее выпутаться.

— В самом деле, сэр?

— Можете не сомневаться, Дживс. Лучшего оружия, чем простыня, и желать не приходится. На кровати есть простыни.

— Да, сэр. На кровати.

Молчание… Я не люблю обижать людей, но если это не nolle prosequi, значит, мне непонятен смысл этой процедуры. Замкнутое хмурое лицо Дживса подтверждало, что я не ошибся, и я решил сыграть на его гордости, как Гасси во время наших переговоров относительно Спода пытался сыграть на моей.

— Дживс, вы боитесь крошечную плюгавую собачонку?

Он почтительно поправил меня, выразив мнение, что животное, о котором идет речь, вовсе не крошечная плюгавая собачонка, а собака средней величины с прекрасно развитой мускулатурой. Он особенно советовал мне обратить внимание на челюсти и зубы Бартоломью. Я принялся уговаривать его:

— Вот увидите, Дживс, если вы неожиданно прыгнете, его зубы не вонзятся в тело. Вы можете подскочить к кровати, сорвать простыню и замотать в нее пса, он и не сообразит, что случилось, а мы окажемся на свободе.

— Да, сэр.

— Ну так что, будете прыгать?

— Нет, сэр.

Наступило довольно тягостное молчание. Пес Бартоломью все так же не мигая смотрел на меня, и опять я заметил на его морде высокомерно-добродетельное ханжеское выражение, которое мне еще больше не понравилось. Кому приятно сидеть на комоде, куда вас загнал скотчтерьер, но мне казалось, что в таком случае животное должно хотя бы проявить понимание и не сыпать соль на раны, не спрашивать взглядом: «Ну что, спасли тебя?»

Я решил прогнать с его морды это выражение. В шандале, стоящем возле меня, был огарок свечи, я вынул его и бросил в мерзкую тварь. Бартоломью с жадностью сожрал свечу, через минуту его вырвало, и он, дав мне короткую передышку, как ни в чем не бывало снова уставился на меня. Тут дверь открылась, и в комнату вошла Стиффи. А я-то ждал ее часа через два, не раньше.

Мне сразу бросилось в глаза, что ее обычной жизнерадостности как не бывало. Ведь Стиффи минуты не посидит на месте, вечно куда-то несется — молодые силы играют, так, кажется, говорят, но сейчас она двигалась медленно, нога за ногу, как бурлаки на Волге. Она равнодушно посмотрела на нас, бросила: «Привет, Берти. Привет, Дживс», — и, казалось, забыла о нас. Приблизилась к туалетному столику, сняла шляпку и, опустившись на стул, мрачно посмотрела на себя в зеркало. Видно, ее душа была как проколотая шина, из которой вышел воздух, и я понял, что, если не заговорю, она тоже не заговорит, а молчать сейчас и вовсе неловко. Поэтому я сказал:

— Привет, Стиффи.

— Привет.

— Приятный вечер. Вашего пса только что вырвало на ковер.

Это, конечно, была прелюдия к главной теме, которую я и начал развивать.

— Вы, наверное, удивились, Стиффи, застав нас здесь?

— Нет, ничуть. Вы искали блокнот?

— Ну конечно. Именно блокнот. Хотя, если честно, мы не успели приступить к поискам. Ваш песик был против. — Я все это с юмором представил, обратите внимание. В таких случаях только юмор и спасает. — Он неправильно истолковал наш визит.

— В самом деле?

— Да. Я очень затрудню вас, если попрошу пристегнуть к его ошейнику ремень и отвести угрозу, нависшую над демократией во всем мире?

— Да, очень затрудните.

— Неужели вы не хотите спасти жизнь двум ближним?

— Не хочу. Я не хочу спасать жизнь мужчинам. Ненавижу мужчин, всех до одного. Надеюсь, Бартоломью искусает вас до костей.

Призывами к человечности ее не проймешь, это ясно. Попробуем другой подход.

— Я не ждал вас так скоро, — сказал я. — Думал, вы пошли в Рабочий клуб бренчать на фортепьяно, пока Растяпа Пинкер показывает цветные картинки и читает лекцию о Святой Земле.

— Я и пошла.

— Но вернулись что-то слишком уж рано.

— Да. Лекцию отменили. Гарольд разбил слайды.

— Не может быть. — Ну конечно, разве мог он их не переколотить, у него ведь руки не тем концом вставлены. — Как же это случилось?

Она вяло погладила по голове пса Бартоломью, который подошел к ней, чтобы с ним поиграли.

— Уронил их.

— Почему?

— Он был в шоке, потому что я разорвала нашу помолвку.

— Что???

— Что слышали. — Глаза ее заблестели, казалось, она заново переживает эту тяжелую сцену, в голосе зазвучал металл, ну прямо голос тети Агаты, когда она разговаривает со мной. Куда девалась вялая манера, в первый раз я увидел, как эта юная особа полыхает от ярости. — Пришла я к Гарольду в коттедж, мы поговорили о разных разностях, потом я спрашиваю: «Милый, когда ты стащишь каску у Юстаса Оутса?» Вы не поверите, но он посмотрел на меня таким ужасно робким, испуганным взглядом и сказал, что долго боролся со своей совестью, надеясь получить ее согласие, но совесть не сдалась, она и слышать не хочет о краже каски у Юстаса Оутса, поэтому все отменяется. «Ах так? — сказала я и выпрямилась во весь рост. — Значит, отменяется? Ну, тогда и помолвка наша тоже отменяется». Он и уронил все слайды Святой Земли, которые держал в обеих руках, а я ушла.