Евреи и Евразия - Яков Бромберг

Итак, важнейшая, существеннейшая и основоположная работа, предстоящая будущему передовому слою еврейского народа в России и единственно могущая оправдать и осмыслить самое существование еврейства как носителя и исповедника особой догматическо-религиозной индивидуации единобожески верующего человечества, работа, которая единственно может оправдать также значение и полезность всей остальной деятельности этого слоя на пользу родного народа, состоит в оформлении и уточнении религиозной догматики иудаизма, в создании концентрированной системы иудейской богословской и догматико-метафизической мысли, в новом, всеобъемлющем исследовании сокровищ боговдохновенной мысли пророков и учителей веры. Богатства древней еврейской религиозной литературы должны быть высвобождены из-под спуда многовековой схоластической трухи и ее тонких ядов скептицизма и бездушного рационализма, извлечены из отравленной миазмами духовно отъединенного гниения атмосферы «ешиботов» и вынесены на вольный воздух истинно философского освоения в свете и в категориях многостороннего и набожного любомудрия, сопрягающего благоговение перед свыше откровенною истиной с благодатным духом свободного исследования и сопоставления.

Выполнение столь гигантского задания, которое должно, несомненно, потребовать напряженного труда не одного поколения, не только принципиально доказало бы и обосновало бы достоинство и ценность иудаизма в качестве одной из вселенских вер: ведь острота положения проблемы еврейства состоит отнюдь не только в совершенно чудовищной позиции, занимаемой в наше время еврейством как исторической силой по отношению к другим религиям, а и в том, что совершенно независимо от того, в какой степени эта позиция дает еврейству средства духовной самообороны от иноверной стихии, поскольку последняя проявляет по отношению к еврейству агрессивно-обратительские намерения, — самому существованию еврейства как конкретного религиозно-национального целого грозит в наше время величайшая опасность. Опасность эта исходит, как мы усиливались доказать, отнюдь не от факторов внешних — скажем, от погромов, вечно предносящихся запуганной еврейской фантазии, а от катастрофического, всецелого самовзрыва, совершенно беспримерного по размерам и силе сейчас великой российской катастрофою, в которой, впрочем, как раз уже погибло немало и еврейских духовных ценностей. В этом смысле дело оформления догматического содержания еврейского вероучения, проникновения духом его своеобразной мистики, выделения и выдвижения из него тех неумирающих религиозных сокровищ, которые могут духовно поддержать и укрепить мятущийся дух современного человека против бурного разлива изуверского богоборчества и тонких соблазнов социально-смесительного уравнительства, — это дело есть нечто такое, от чего в первую голову зависит вопрос о том, быть или не быть впредь еврейству как некоему исторически сложившемуся и прошедшему через даль времен национально-религиозному субъекту. И надо неустанно напоминать, что раковая опухоль искажения и забвения собственной религиозной сущности и значения, со страшной разрушительной силой разъедающая духовное тело современного еврейства, в первую очередь грозит именно ему опасностью не устоять в борьбе и быть поглощенным мутными волнами приступа сатанинских воинств.

Конечно, именно этого и добивается сознательно огромная часть нашей идолопоклонствующей перед лжеутопиями периферии (не исключая даже, в известном смысле, утопистов земного восстановления Сиона, поскольку они вкладывают свой лжеидеал в рамки современных самоопределенческих течений, — что ясно для всякого наблюдателя той рекордной скорости, с которой именно «самоопределившиеся» национальности, потешившись игрушкой самостийности, спешат навстречу всеобщему смесительно-хаотическому обезличению)[14], а поскольку в ней еще сохранились остатки уважения к тысячелетним святыням, она утешается старинным аргументом духовных банкротов и трусов «на миру и смерть красна»: ведь конец исторического еврейства совпадает с концом исторического бывания человечества вообще. Но не к этой малодушной и маловерной интеллигентской периферии обращена настоящая речь, и мы не только восстаем против столь чудовищного утешения, но и полагаем, что религиозно-мессианское призвание еврейства, если таковое еще волею Божьей не потеряло своего значения и смысла, может быть осуществлено только по отношению к религиозно-верующему человечеству и в этом смысле предполагает с необходимостью его существование. Воскрешение и оживление подлинными жизненными соками конкретно-догматического содержания религиозного иудейства должно, конечно, сказаться и во всех проявлениях еврейского культурного творчества вообще, как в более ограниченных, собственно-национальных формах «нижнего этажа», так и в тех элементах положительного культурного строительства, которыми выразится споспешествование восточноеврейского народа в созидании «верхнего», общегосударственного этажа. Но такое творчество, конечно, требует и предполагает полный, поистине революционный отказ от обветшалых форм культурного, исторического и политического мышления, от всех сделавшихся «второй натурой» ложных и вредных навыков, от слишком прочно укоренившихся в еврейских головах предвзятых оценок атомистического рационализма и вульгарно-позитивистского черного невежества. И если столь многие среди нас с болезненно обостренной мнительностью ко всему, что им представляется попыткой восстановления дореволюционного социально-политического уклада, так часто повторяют словечко о том, что к старому нет возврата, то надо хорошо помнить, что под напором революционных волн погибли не только старые формы общественного устроения и государственного властодержательства, но и очень многие формы и исходные пункты критики и отрицания старых начал, потерявшие значение, смысл и убеждающую силу.

В частности, теряют на наших глазах свое былое обаяние, боевой задор, честность и идеальность своих конечных устремлений все старые радикально-социалистические идейке течения[15]. Приверженцы последних в эмиграции образуют маловлиятельные и ничтожные по численности группировки, используя последние остатки своего былого нравственного и политического престижа, остатки же соответствующих партий внутри России либо загнаны в подполье недреманным оком ГПУ, либо, по завету Ленина, бережно содержатся в тюрьмах, всеми забытые и никому ненужные, либо, наконец, в огромном своем большинстве, не устояв перед соблазном власти и не находя в своей утопической и смутной идеологии достаточно важных и существенных пунктов расхождения с коммунизмом после его головокружительной победы и последовавшей его оппортунистической эволюции, примыкают к победителям и уже вместе с ними проделывают тот процесс гниения и бесславного распада, который с большой быстротой и в нравственно-отвратительных формах проделывает на наших глазах господствующая партия[16]. Господствующая марксистская идеология, узкосектантская, ограниченная в сфере своего применения своими же собственными постулатами, беспомощная перед многообразием и стремительным движением живой жизни, упорно выпирающей из рамок всяких бездушно-монистических схем, держится исключительно устранением средствами физического насилия всех остальных идейных систем и учений, с которыми она сознает себя бессильной бороться духовным оружием. И не может быть сомнения, что падение коммунистического режима принесет такое окончательное изобличение и посрамление коммунистической утопии, что представляется совершенно невозможной способность ее привлечь к себе еще после этого такие духовные силы, которые оказались бы способны влить свежую кровь в ее ороговевшие, потрескавшиеся жилы. В этом смысле провиденциальный смысл всеобщей неудачи борьбы с силами социальной утопии средствами физического одоления в гражданской войне может быть усматриваем именно в том, что русской революционно-социалистической утопии суждено изжить себя всецело и до конца в результате своей внутренней, извне не возмущаемой, роковой диалектики, не оставив по себе в памяти никакого романтического ореола вроде того, который после сокрушении французской революции средствами, в общем, насильственными и внешними еще в течение более ста лет подогревал головы завсегдатаев парижских и женевских подпольно-анархических кабачков.

И вот поскольку нам, русским евреям, предстоит великий и тяжкий духовный подвиг выработки самостоятельной и оригинальной системы национально-религиозных воззрений, точно очерчивающей догматико-философское содержание иудаизма по отношению к иным религиям и способной осветить и осмыслить все уголки духовной жизни человека в наше столь богатое потрясениями время, перед нами расстилаются совсем новые, еще никем не исследованные пути. Напрасно обращаются наши взоры к старой экзегетической и талмудической литературе, созданной в эпохи, менее, чем наша, отмеченные необычайно бурным и повсеместным различием многообразнейших форм мирового зла и не знавшие столь тесного жизненного и идейного взаимодействия, не всегда обязательно враждебного, многообразных видов и способов откровения Божественной Сущности верующему человечеству. И уж менее всего тут помогут старые, выдохшиеся и обездушенные учения, столь долго и цепко державшие и еще доныне держащие в рабском плену болезненно-искаженный дух старого периферийного интеллигента. Кончился гипноз старых утопий над лучшими умами нашего времени, и нет уже у них перспектив увлечь за собою еще и в будущем лучшую, идеалистическую часть молодежи, и так обстоит дело, конечно, вовсе не только у нас одних. Обращаясь к своему непосредственному соседству, мы наблюдаем ту же картину на духовных верхах того народа, который и ныне, как и прежде, не только в смысле своей относительной численности и политического преобладания, но и как основной фактор в деле непрерывно продолжающегося создания общегосударственной культуры подобающего размаха и мирового значения, является естественным вождем и образцом для нас, малых народностей России. Оставляя поневоле в стороне внутреннюю Россию, где духовный гнет марксистских лжеучений тяготеет с наибольшей силой как раз над наиболее высокими и обобщающими сферами мысли, подменяя ее живые усилия и искания схоластическим пережевыванием все того же набившего оскомину материалистского талмуда, мы в поисках образца для столь настоятельно нам необходимого духовного подвига обновления и осмысления нашего собственного вероучения сталкиваемся в духовном мире дореволюционной и зарубежной России с явлением, на котором как будто сосредоточиваются заветнейшие и возвышеннейшие чаяния духовных верхов русского народа, проходящих ныне столь тяжкий искус, — не исключая даже отдельных представителей еще недавно богоборческих или, в лучшем случае, религиозно-индифферентных течений. Мы имеем в виду утверждение в сознании современной русской интеллигенции православной веры как некоей высшей и надежнейшей, паче всяких обманчивых благ земных и соблазнов силы мира сего, ценности, унесенной в мрак изгнания, а также обострение внимания к вопросам, выдвигаемым религиозными исканиями смысла жизни человека и народа в свете постигшего Россию испытания кровью, ужасами, разорением и унижением. Здесь, в Зарубежье, поднялась на большую высоту мастерства и достижений целая обширная и замечательная ветвь русской литературы. Ее основные идеи восходят к 40-50-ым годам прошлого столетия (А.С. Хомяков, Ю.Ф. Самарин, бр. Аксаковы, бр. Киреевские и пр. славянофилы), отражаются затем с большей или меньшей ясностью и философской значительностью в творчестве Н.Н. Страхова, К.Н. Леонтьева, Ф.М. Достоевского, Н.Я. Данилевского, B.C. Соловьева, Н.Ф. Федорова, о. П. Флоренского, проникают собою литературную деятельность столь блестящего и яркого религиозного, хотя и не «церковного» писателя, как В.В. Розанов, и уже здесь, в Зарубежье, продолжаются творчеством о. С. Булгакова Н.А. Бердяева, Г.В. Флоровского, Л.П. Карсавина, C.Л. Франка, Н.О. Лосского, В.В. Зеньковского и основной идеологической группы евразийцев (кн. Н.С. Трубецкой П.Н. Савицкий, П.П. Сувчинский, В.Н. Ильин, Н.Н. Алексеев). Здесь названы, конечно, далеко не все представителя целой, можно сказать, половины русской литературы, несправедливо просмотренной современниками и замолчанной или осмеянной второй, западнической ее половиной, пожавшей больший общественный успех, но в области философии, истории, культуры и религии не выдвинувшей ни одного почти истинно замечательного явления, что не помешало ей попасть в тон настроениям огромной, бунтарской и поверхностно-вольнодумствующей части интеллигенции. И мы, русские евреи, имеем законное право гордиться тем, что в здании, построенном усилиями лучших творческих и созидательных умов мыслящей России и уже в наше время представляющемся глубоко оригинальным явлением первостепенной важности для грядущих духовных исканий человечества, есть также камни, вложенные руками нашли единоверцев. Ибо во времена повсеместного засилья поверхностного позитивизма, культа «гражданственных мотивов», политиканского безвкусия и прозаической элементарщины, среди немногих имен тех, кто сохранил честность и трезвость мысли, зоркость и идеалистический настрой души, оригинальность оценок и прозрений, значатся имена М.О. Гершензона, А.Л. Волынского, Л.И. Шестова, Г.А. Ландау, Ю.И. Айхенвальда[17]. И есть нечто большее, чем запоздало-поспешное признание заслуг или подбирание поводов для национального самодовольства, в этом искании вершин, которых не объемлет тьма и ядовитые испарения мелкого, стоячего, затхлого болота нашей отверженной Богом периферии: в этих одиноких вершинах так давно уже нам несвойственного духовного подъема должны быть для нас заключены надежды на возможность духовного спасения и просветления в будущем и чаяние оправдания перед конечным судом истории за наши великие грехи перед Богом, перед Россией и перед самими собой.