Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

На публике же Эйзенхауэр демонстрировал прекрасную способность скрывать свою усталость, жалость к себе и пессимизм. Он проводил еженедельные пресс-конференции и в оценке ситуации был неизменно оптимистичен. Как он объяснял Мейми, "когда возрастает напряжение, люди склонны выявлять свои слабости. Командующий должен скрывать их, и пуще всего скрывать сомнения, страх и неверие" *17. Насколько хорошо ему это удавалось, свидетельствует один из сотрудников его штаба, который писал в то время: "[Эйзенхауэр] — воплощение энергии, юмора, потрясающей памяти на подробности и всесокрушающей веры в будущее" *18.

22 декабря Эйзенхауэр отправился на фронт, где он хотел проверить все сам и, как он надеялся, отдать приказ о начале наступления. В сочельник он поехал на позиции. Продолжительный дождь превратил всю местность в болото. По бездорожью никакой вид транспорта пройти не мог, да и по дорогам ездить было почти невозможно. Эйзенхауэр решил отложить наступление, подождать хорошей погоды и новых подкреплений. Он сообщил ОКНШ, что "временный отказ от нашего плана полномасштабной операции является для меня самым сильным разочарованием в жизни", и назвал его "горьким решением" *19. Бросок к Тунису не состоялся. Впереди маячила долгая кампания.

Первый опыт командования войсками выявил как сильные, так и слабые стороны Эйзенхауэра. Самая большая его удача заключалась в организации совместной деятельности союзников, особенно в Штабе объединенных сил (ШОС). Нельзя не оценивать его способности общаться с людьми и следить за тем, чтобы британские и американские офицеры успешно работали вместе. Но в момент решительного наступления он не продемонстрировал того безрассудного порыва, который позволил бы ему овладеть тактической инициативой, и той личностной силы, которая вызвала бы прилив дополнительной энергии в других и позволила бы союзникам овладеть Тунисом и Сардинией. Он не принудил себя или своих подчиненных к наивысшему усилию; руководимые им операции не отличались решительностью и энергией.

Между 14 и 24 января Черчилль, Рузвельт и их штабы встретились в Касабланке для согласования стратегии на 1943 год, принятия соответствующих решений и обсуждения мировой политики. Эйзенхауэр приехал в Касабланку на один день, 15 января, чтобы доложить обстановку на своем театре военных действий. Первоначально он произвел плохое впечатление на Рузвельта, который заметил своему советнику Гарри Гопкинсу: "Айк какой-то дерганый". Гопкинс пояснил, что это следствие ужасного перелета (над Атласскими горами Б-17 Эйзенхауэра потерял два мотора, и пассажирам едва не пришлось прыгать с парашютов), гриппа и огорчения в связи с отменой наступления на Тунис *20. Он мог бы еще добавить озабоченность Эйзенхауэра своим будущим.

Эйзенхауэр зря волновался. Его доклад сочли удовлетворительным и исчерпывающим; Черчилль и Рузвельт согласились сохранить его на занимаемом посту. ОКНШ затем назначил генерала Гарольда Александера заместителем Эйзенхауэра по наземным операциям, адмирала Каннингхэма — по военно-морским силам, а маршала авиации Артура Теддера — по военно-воздушным силам.

Подобное решение проблемы устроило Маршалла, поскольку Эйзенхауэр оставался командующим; устроило оно и Брука, который готовил его, потому что оставляло контроль над текущим управлением в руках британских заместителей Эйзенхауэра. Бруку понравилось, как Эйзенхауэр организовал работу союзников в ШОС, но руководство военной кампанией удовлетворения принести не могло. "У него нет ни тактического, ни стратегического опыта, требуемого для таких задач", — говорил он об Эйзенхауэре.

Столь же откровенно Брук указал основной мотив поднятия Эйзенхауэра на уровень верховного командования объединенными силами: "Мы подняли Эйзенхауэра в стратосферу и разреженную атмосферу верховного командующего, где он сможет посвятить себя политическим и межсоюзническим проблемам, и в то же время мы поместили под ним... ваших собственных командующих, они займутся военной ситуацией и восстановят необходимый напор и координацию, которых так не хватало в последнее время" *21.

Все три заместителя были выше Эйзенхауэра по званию, его постоянное звание все еще было полковник-лейтенант; три звезды генерал-лейтенанта он носил на временной основе, хотя все его заместители имели по четыре звезды. Но Эйзенхауэр званиям и титулам никогда особого значения не придавал. Он намеревался работать со своими заместителями, не подчиняя их своей воле, но убеждая и сотрудничая, он собирался наладить с ними хорошие личные отношения, которые способствовали бы выявлению их талантов.

Он уже знал и любил Каннингхэма и прекрасно ладил с ним. В Касабланке у него была долгая беседа с Александером, который произвел на него хорошее впечатление. Эйзенхауэра, как и других, очаровало то, что Черчилль называл "легкой улыбчивой грацией и заразительной уверенностью" Александера.

С Теддером он тоже быстро сдружился. Когда их представили друг другу, Эйзенхауэр широко ухмыльнулся и протянул руку. "Еще один янки", — подумал про себя Теддер. Однако, когда Эйзенхауэр заговорил, Теддер решил, что "он говорит дело" *22. Мягкий и красивый Теддер без колебаний обнаруживал свои взгляды и сильные предубеждения. Во рту он обычно держал трубку, и количество выпускаемого дыма служило хорошим показателем испытываемых чувств. Подобно Эйзенхауэру, он предпочитал личные контакты и ненавидел совещания. Он останется с Эйзенхауэром до конца войны и станет самым влиятельным британцем среди близко знавших Эйзенхауэра.

Надежды Брука на то, что трое заместителей уберут Эйзенхауэра с дороги, очень скоро рухнули, прежде всего стараниями самого Эйзенхауэра, который отверг все попытки установить британскую систему командования с помощью комитета по средиземноморским операциям. Когда 20 января ОКНШ издал директиву, в которой говорилось, что реальный контроль над операциями будет в руках заместителей, Эйзенхауэр — который говорил, что "его жгло изнутри", — продиктовал "резкое послание, отрицающее подобное вмешательство" в его командование и настаивающее на единоначалии *23. Смит умолял его смягчить послание, но Эйзенхауэр позволил Смиту лишь слегка причесать его, совершенно не меняя смысла. Пока он командующий, он сохранит свои прерогативы. "Совершенно очевидно, что ответственность... лежит всецело на мне", — писал он Маршаллу *24.

Маршалл намеревался сохранить единоначалие не менее решительно. Чтобы помочь Эйзенхауэру, он сообщил ему неофициально, что рекомендовал его к присвоению звания полного генерала. Звание присвоили 10 февраля. Четырехзвездный генерал было самым высоким званием в армии США в то время (причем достаточно недавним; даже Грант носил только три звезды) и предназначалось для начальника Генерального штаба. В 1943 году полными генералами были только Маршалл и Макартур.