История британской социальной антропологии - Алексей Никишенков

Несмотря на столь необычную для эры господства позитивизма позицию (а может быть, благодаря ей?), академический и общественный авторитет Фрэзера до конца его жизни был непоколебим. Его книги воспринимались читающей публикой как лицо социальной антропологии, и даже его непримиримые оппоненты нередко отзывались с восхищением о его творчестве, примером чему может служить статья Б. Малиновского о Фрэзере, в которой идейный враг эволюционизма и один из главных его «могильщиков» в Великобритании писал: «Вся полевая этнографическая работа за последние полстолетия находилась под сильным влиянием фрэзеровских предположений»[371], и это несмотря на полное пренебрежение Фрэзера и к полевой работе, и к ее методике, и к отвлеченным теоретическим штудиям. Малиновский – самый непримиримый враг дедуктивной, умозрительной манеры классиков эволюционизма, с полным правом относивший к ним и Фрэзера, – писал о нем: «Он не диалектик, он даже не аналитический мыслитель. Но, тем не менее, он наделен двумя великими качествами: артистической силой создания картины собственного видения мира и истинно научной интуицией в разделении явлений на существенные и случайные, основные и второстепенные»[372]. Эти качества позволили «антитеоретику» Фрэзеру создать в своих трудах целостное представление о жизни первобытного общества, в которой магия, религия, мифология, социальная организация, хозяйственная деятельность находятся в тесной взаимосвязи.

Чисто литературные приемы, с помощью которых Фрэзер достигал таких результатов, заслуживают специального рассмотрения, поскольку приемы эти оказали непосредственное влияние на стиль этнографических работ Малиновского, ставший не просто особенностью изложения, но специфическим способом реализации многих методологических идей этого ученого.

Одним из приемов, использованных Фрэзером в «Золотой ветви», была аналитическая модель арицийского ритуально-мифологического комплекса. Модель эта представляла собой художественное описание одного из античных мифов (о порядке наследования статуса царя – жреца храма Дианы в древней Ариции), которое заканчивалось целым рядом вопросов о причинах многих странных для современного европейца обычаев. Для того чтобы ответить на эти вопросы и объяснить коротенький миф, Фрэзер будто бы и на писал «Золотую ветвь» – гигантский труд, насчитывающий 12 объемистых томов и содержащий материал по этнографии народов всех континентов. Рассматриваемый сюжет послужил образцом сочетания определенных связей между элементами реальной, бытовавшей в конкретном историческом периоде ритуально-мифологической системы. Арицийская мифологема в «Золотой ветви» стала своеобразной аналитической моделью, ключом к пониманию первобытной культуры вообще как некой логической целостности. С помощью этой модели Фрэзер, «пустившись в плавание» по безбрежному океану этнографических фактов, заставил их говорить о многом, в частности о том, что любой элемент культуры приобретает смысл лишь как часть системы взаимосвязанных явлений. Таким образом, он не объяснил, но показал характерную для первобытного общества универсальную взаимосвязь культа деревьев, умирающих и воскресающих богов, магических функций вождей и т. п.

Сейчас, когда отшумели и отстоялись дискуссии, связанные с постмодернистскими веяниями, с так называемым «лингвистическим поворотом» в гуманитарном познании, многое кажется понятным в ситуации с Фрэзером, но в его время особенности его творчества воспринимались как труднообъяснимый парадокс и даже загадочное явление.

К концу XIX в. эволюционистская общетеоретическая парадигма приобрела характер признаваемой большинством антропологов «рамочной» концепции, она вполне допускала сосуществование разных и порой несовместимых исследовательских решений. Уже Фрэзер причислялся к «школе Тайлора» лишь из-за его декларативной солидарности с общими установками последнего. Это можно сказать и о деятельности Э. Вестермарка. В британской социальной антропологии изнутри вызревали центробежные тенденции, исподволь готовившие кардинальные преобразования в ней, наступившие позже – в первой четверти ХХ в. Среди ученых, чья деятельность особенно ярко отражала эти тенденции, были У. Робертсон Смит и Э. Лэнг, занимавшиеся проблемами первобытной религии.

Уильям Робертсон Смит (1846–1894) занял в истории британской социальной антропологии видное, но не совсем обычное место. При жизни его ценили в антропологии за одно, а последующие поколения ученых – за другое; в кругах протестантских теологов, к которым он всю жизнь принадлежал, – за третье, а в востоковедении, связанном с изучением древней истории Ближнего Востока, – за четвертое. Во всех этих сферах он оставил заметный след, его труды до сих пор востребованы в науке.

Родился Робертсон Смит в г. Абердине в семье школьного учителя, который за год до рождения своего сына Уильяма стал активным участником акции по отделению от Шотландской Пресвитерианской церкви нового направления, получившего название «Свободная протестующая церковь» (Free Protesting Church). Отделение было связано с борьбой против чрезмерного рационализма, господствовавшего среди возглавляющих Пресвитерианскую церковь модератов (moderates). Отец Робертсона Смита (кстати, эта фамилия образована из двух, первая часть – девичья фамилия матери, а вторая – отца) сочетал в себе черты ревностного христианина и экзальтированной личности, исповедающей честность и свободомыслие. Семейная атмосфера с детства заложила в будущего ученого некоторые мировоззренческие принципы, которые многое определили в его судьбе и научной деятельности. Он сохранил глубокую христианскую веру до конца дней, что было редкостью для антропологов его времени. Обучался в Абердинском и Эдинбургском университетах теологии, дважды посещал в Германии ведущих немецких теологов, в частности Альбрехта Ритше. По окончании образования преподавал гебраистику и экзегетику Ветхого завета, стал одним из основателей и президентом Теологического общества в Эдинбурге. Наряду с этим он отличался независимостью суждений, за что с 1877 по 1880 г. подвергался церковному суду по обвинению в ереси и был отстранен от должности профессора Нью-колледжа Абердинского университета (образованного при участии его отца в год его рождения). Один из принципов Свободной церкви, за который в свое время боролся его отец, – примат добрых христианских дел перед умозрительным толкованием Писания – вылился со временем в стойкую особенность его религиоведения – он всегда считал общину верующих, объединяемую ритуалом, более важным аспектом религии, чем религиозные идеи и представления. Семья среди его близких воспринималась как аналог общины верующих, и ее сплоченность была удивительной – отправляя в Абердинский университет на учебу своих сыновей, отец послал с ними и сестру, чтобы она исполняла роль матери и хозяйки. Не отсюда ли особый интерес Робертсона Смита к истории семьи, родства и общины древних семитов.

Интерес к антропологии у Робертсона Смита пробудил его земляк Мак-Леннан. Их знакомство произошло в 1869 г. в «Эдинбургском вечернем клубе», собиравшем интеллектуальную элиту города. Автор «Первобытного брака» стал надолго главным авторитетом для Робертсона Смита, его идеи об изначальной матрилинейности в эволюции родства, о тотемизме и экзогамии стали для Робертсона Смита аксиомами, которые нуждались лишь в подтверждении фактическим материалом по истории древних семитов. Верность этим постулатам, отраженная в первых публикациях эдинбургского теолога, отчасти способствовала тому, что Генеральная Ассамблея Свободной церкви квалифицировала эти публикации как ересь[373]. Вот как это получилось. В 1874 г. редактор Энциклопедии Британника, привлеченный растущей популярностью молодого профессора теологии из Абердина (Робертсон Смит к этому времени успел опубликовать ряд статей в «Британском и зарубежном евангелическом обозрении» и вошел в «Комитет по пересмотру официальной версии Библии»), пригласил его написать ряд статей для девятого издания Энциклопедии, в том числе и статьи «Библия». В этой статье Робертсон Смит изложил идеи, близкие взглядам немецких либеральных теологов, о Библии, как о сложном тексте, исторически возникшем из источников, написанных в разное время разными авторами, преследующими разные цели[374]. Сомнение в догмате богоданности Писания вызвало первый приговор церковного суда в 1876 г., а последний, в 1880 г., был вызван статьей Робертсона Смита «Почитание животных и племена [называемые] по животным среди арабов и в Ветхом завете». Эта статья представляла собой подтверждение тезисов Мак-Леннана о тотемизме материалами по истории семитов Ветхого завета. В частности, в ней утверждалось, что древние семиты не знали единобожия, что их суеверия, отмеченные в Библии и зафиксированные этнографами в Новое время, – это не результат регресса изначального единобожия, а проявление тотемизма, характерного для ранней стадии универсальной эволюции. Древние семиты, по Робертсону Смиту, прошли стадии матриархата, полиандрии, убийства девочек и брака умыканием[375]. Неудивительно, что подобное толкование Библии вызвало резкий приговор церковного суда[376].