Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Для Белого, как и для Пушкина, Медный всадник, конь под которым, встав на дыбы, двумя ногами стоит на русской земле, а двумя сотрясает воздух, был символом русских метаний между двумя сторонами: исконной традиции простого русского народа и холодного рационализма Петра Великого{189}. Однако Белый был уверен, что ни царские чиновники, ни революционеры не способны примирить эти стороны. Он верил, что только апокалипсис, под которым он понимал «восточную» силу революционных низов, позволит России справиться с бедствием и совершить «скачок в истории»{190}. В основном Белый ошибался[169]. Революция не объединила разобщенное общество России. Однако он предсказал события 1917 года. Силам низов предстояло сокрушить медных всадников России, будь то сторонники царизма, либералы или большевики.

Начало войны в 1914 году ознаменовало собой третий и последний кризис царского режима в России со времен 1815 года. Анатолий Савенко[170], лидер националистической партии, говорил: «Война — это экзамен, серьезный экзамен». Это испытание было намного тяжелее всех предыдущих, стоявших перед царизмом в прошлом{191}. Германия, главный враг России, объявила всеобщую военную мобилизацию людей, продовольствия, промышленной продукции. Старорежимная Россия, недавно вставшая на путь реформ, не имела преимуществ в этой борьбе. Не доверяя обществу в целом (как элите, так и простым людям), государство столкнулось с серьезной проблемой, попытавшись заручиться поддержкой народа в военном производстве. Российские фабрики не могли изготовить достаточно боеприпасов и снаряжения, необходимых войскам, без чего Россия не могла продолжать войну. Слабая структурная организация, устаревшие технологии, например неэффективное рытье окопов[171], привели к крупным поражениям в Галиции и Польше. К августу 1915 года российская армия потеряла 4 миллиона солдат убитыми, ранеными или плененными.

Кризис вынудил царя к началу реформирования режима, и начал он с чиновников, аполлонов аполлоновичей. Теперь представителям «общества», образованным людям, причастным к модернизации, позволялось участвовать в военном деле[172].

В некотором отношении этот шаг был успешным: к 1917 году Россия разбила армию Габсбургов[173] и производила больше снаряжения, чем Германия{192}. И все же попытки российской монархии превратить старорежимную Россию в мобилизованное национальное государство, по образцу Германии, только приблизили ее конец. Особенно плачевный результат имели попытки режима реформировать продовольственную систему. Группа министров-модернизаторов в союзе со специалистами, куда входил будущий автор метода планирования при большевиках, экономист-меньшевик Владимир Громан, попыталась заменить рынок зерна его закупками под контролем государства. Режим не справился с организацией закупок и транспортировкой продовольствия, к тому же крестьяне отказывались продавать зерно по предложенным государством низким ценам{193}.

Образованное общество обвинило царя в экономических и военных неудачах. К обвинениям в несостоятельности добавлялось более серьезное обвинение в государственной измене. Многие верили, что императрица Александра, немка с английским воспитанием и образованием, была участницей германского заговора против России, целью которого был саботаж военных действий. Царской семье, связанной кровным родством с аристократами всей Европы, не хватало патриотизма, чтобы объединить Россию и поднять ее против врагов. С 23 февраля[174] 1917 года Петербург[175] охватили протесты рабочих, мятежи солдат[176], забастовки против нехватки хлеба. Защищать режим было практически некому.

На время российское общество объединилось в борьбе за свободу и демократию. Казалось, Россия по-своему переживает 1789 год, и многие соглашались с этим сравнением. Марсельеза стала гимном нового режима и теперь звучала отовсюду. Формы обращения, основанные на старой системе иерархии, были отменены. Им на смену пришли слова гражданин и гражданка{194}. Имитировались даже французские революционные торжества. В Летнем саду Петербурга планировалось «грандиозное карнавальное зрелище», где кроме всего прочего можно было увидеть картонный макет Парижа XIX века{195}. Хотя роль социалистических партийных организаций в Февральской революции была минимальной[177], новая символика показала, насколько более радикальным было движение по сравнению с его французским предшественником. Над Зимним дворцом развевался не российский триколор, а красный флаг социалистов, надолго ставший национальным флагом. В это же время символ крестьянский и рабочих масс — серп и молот — впервые появился на Мариинском дворце, где заседало Временное правительство{196}.

Несмотря на очевидное единство, вскоре вновь появились признаки разъединения образованных либералов с одной стороны, и рабочих и крестьян — с другой. Наряду с обращением гражданин можно было услышать слово товарищ — обращение социалистов. У традиционной Марсельезы, которая была переведена на русский язык и использовалась как гимн, как похвала национальному единству, появился конкурент — социалистическая версия гимна под названием «Рабочая Марсельеза». Новый гимн призывал «бить, губить» «злодеев проклятых» — «собак», «богатых». Существовал и еще один конкурент, предпочитаемый всеми марксистскими партиями, — антинационалистический «Интернационал». Слова «Интернационала» были написаны на мелодию «Марсельезы» одним из участников Парижской коммуны в 1871 году. В 1888 году у «Интернационала» появилась своя мелодия{197}. Разногласия по поводу символов с самого начала Февральской революции были подкреплены разногласиями институтов власти, возникшими из-за «двоевластия». Временное правительство, членами которого являлись в основном представители имущих образованных классов, управляло страной наряду с Петроградским Советом, выбранным низшими классами[178].

Изначально Временное правительство состояло из либералов. С марта[179] в него вошли меньшевики и социалисты-революционеры (эсеры), члены Совета. В июле Временное правительство возглавил умеренный социалист Александр Керенский. Правительство придерживалось принципов либеральной демократии и власти закона. Оно объявило себя временным органом власти до проведения всеобщих равных выборов в Учредительное собрание. Оно также было намерено продолжать войну против немцев, несмотря на то что с весны действия русской армии были исключительно оборонительные[180].

Однако Временному правительству, как и царским министрам-реформаторам, не удалось заручиться поддержкой рабочих и крестьян в его видении новой России. Политический и культурный разрыв между имущей образованной элитой и народными массами был слишком велик[181]. Правительство попыталось достичь компромисса в военном вопросе, продолжая вести войну, но отказавшись от экспансионистских целей царизма[182]. После провала наступательной операции в июне[183] правительство уже не контролировало армейскую дисциплину. Созданные Советом солдатские комитеты считали своим правом решать, подчиняться приказам офицеров или нет{198}. С продовольственным кризисом на селе Временное правительство пыталось бороться, поддерживая государственную монополию на зерно, однако крестьяне по-прежнему не желали его выращивать и продавать[184]. Это дало начало крестьянским требованиям прав на землю, пока еще тихим и осторожным[185]. Вскоре правительство утратило контроль и над крестьянами, захватывавшими собственность помещиков, не боясь возмездия.

Временное правительство пошло на уступки рабочим. Уступки касались заработной платы и условий труда[186], однако этого было недостаточно. Конфликты между владельцами фабрик и заводов и рабочими еще больше обострились. Управляющие, увольнявшие рабочих, обвинялись в саботаже, заводские комитеты рабочих требовали прав на установление «рабочего контроля» на заводах и фабриках{199}. В сентябре по стране прокатилась волна забастовок.

К лету 1917 года народ начал говорить на языке классовой борьбы. Повсеместно звучали требования передать полномочия управления советам и ликвидировать Временное правительство, которое, как многие заявляли, не могло быть «народным представительством»[187].{200} В резолюции, принятой в сентябре солдатским комитетом 92-го транспортного батальона, говорилось: «Товарищи! Нам пора проснуться!.. Пора стряхнуть с себя чары буржуазии, пора избавиться от этой гноящейся корки, чтобы она больше не препятствовала революции… Народ может положиться только на себя самого. Он не должен протягивать товарищеской руки ненавистному врагу. Пора сбросить этих “спасителей революции”, которые присосались к телу страны, словно пиявки»{201}.