У Ромео нет сердца - Лена Петсон

– Ну, ты так говоришь, будто он – Брэд Питт, – я произношу это имя и вздрагиваю, вспомнив незамысловатую сказку, которую рассказывала мне Ирина, потом продолжаю: – А я как будто Анжелина Джоли, и мы с ним неожиданно расстались…

– Этого я о вас сказать не могу, – Кирилл демонстрирует то мерзкое хихиканье, которое заменяет в богемной тусовке простой человеческий смех. – И все же… его родаки сильно трухнули, когда его вместе с тобой стали всюду замечать!

– То есть?

– Так ты не в курсе? Тебя тогда еще со мной в Италию сослали, а его – в Англию.

– Нет, не в курсе.

«Мне было бы не так обидно узнать об этом от него самого», – думаю я. Впрочем, если быть искренней, с тех пор, как мы виделись с Ёжиком в последний раз, у меня не было ни времени, ни желания о нем думать. Лишь иногда я вспоминала о нем и тут же старалась забыть. Это тягостное чувство, когда ты не смог оправдать чужих ожиданий. Думаю, что-то подобное должен испытывать в отношении меня Марк, если он, конечно, меня в своей жизни вообще заметил. Я вновь зла на него…

Мой первый съемочный день после месячного перерыва. Мгновенно исчезает все: павильон, людская суета, даже воздух, – нечем дышать. Остается только он, грустный и отрешенный. Сердце бешено колотится, пальцы судорожно сжимаются в кулак. Кто-то, проходящий мимо, толкает меня, и я роняю листы с текстом. Закрываю глаза. Нет. Этого не может быть, нет. Открываю. Марк не сводит с меня холодного, пустого взгляда. Я умоляю забрать меня отсюда – в другую реальность, домой, к пирожкам и чаю. Не верю в то, что вижу…

– Ты не знала?

Кирилл возникает около меня, словно призрак. Он берет меня за руку – и от его прикосновения я оживаю. Чувствую, как из моих глаз готовы политься слезы, и сдерживаю их. Отрываю взгляд от Марка и смотрю на Кирилла.

– Нет, не знала. Что случилось? – говорю я.

Ассистентка режиссера кивает мне с противоположной стороны зала.

– Иди. Наверное, сейчас тебе все разъяснят, – Кирилл хлопает меня по плечу.

Я медленно иду в сторону нашего «штаба», чувствуя, как с каждым шагом меня все больше сковывает неловкость. Проходя мимо Марка, поспешно киваю ему и опускаю голову, пряча глаза. Я боюсь, что в моем лице, в испуганном взгляде он прочтет то, за что впоследствии мне будет стыдно.

– Марка сбила машина, – говорит режиссер, когда мы остаемся наедине. – Последствия этого ты уже видела…

– Как же так?.. – начинаю я, но он меня перебивает.

– Учти, люди не должны это связывать с нашим фильмом. Сначала премьера и прокат, потом все остальное. Поняла? Девочкам неинтересен Ромео в инвалидной коляске. Им нужен сказочный принц.

– Что? – глупо переспрашиваю я.

– Если кто-то пронюхает об аварии, если это попадет в прессу и если я узнаю, что информация исходила от тебя, то все – о карьере можешь забыть. Поняла?

Оглушенная и удивленная, я уже иду к двери, когда он бросает мне вслед:

– За рулем джипа сидел человек, которому не нужна публичная огласка. Я понятно объясняю?

– Да… Когда это произошло?

– Тебе не нужно этого знать.

– Когда нас с Кириллом в Италию отправили, да?

Он молчит. Строго смотрит на меня и молчит. Неожиданно для себя я продолжаю:

– Это поэтому вы меня с Кириллом туда и отправили, да?

– Можно сказать и так. Но это теперь неважно.

Когда я нахожусь уже у двери, то слышу менее жесткое:

– Марку никаких глупых вопросов не задавай, пожалуйста. Нам еще повезло, что он вообще способен сниматься…

Через две минуты я выхожу на воздух, шуршу носком туфли по земле, рисую круг. Хорошо, что съемочный день уже окончен. У метро я останавливаюсь… плачу… «Спасибо за жизнь», – написала детская рука мелом на асфальте. Рядом солнышко, домик и дерево. Мама и папа. Еще несколько минут… и начинается дождь – безжалостные капли размывают людское счастье, которое изобразил юный художник.

Люди пробегают мимо. Я стою. «Спасибо за жизнь», – пульсирует в голове.

Вот уже два дня я не сплю и не ем. Меня почти не существует. Еще чуть-чуть – и умру. За окном идет дождь, слышны раскаты грома. Я лежу, отвернувшись к стене. У меня отит на оба уха, и все ноет от боли. Не слышу, не вижу, ничего не хочу. Однако нужно как-то встать и ехать, впереди – день траура и печали. Сегодня гибнут Ромео и Джульетта…

Любовь моя! Жена моя! КонецХоть высосал, как мед, твоё дыханье,Не справился с твоею красотой.

Я лежу с закрытыми глазами, Марк склоняется надо мной, и я чувствую его дыхание. Вновь, пусть даже как шекспировские герои, мы вместе. Снова он рядом. Я думаю о том, что ничего необратимого нет. Да, теперь он в коляске, да – не может ходить, но он живой. Даже в том, как сумасбродно он относился к своей жизни, как судьба трижды спасала его от смерти, – он не такой, как мы. Как я – много думающая, но ничем не примечательная, как Кирилл – много ждущий от жизни, как Ёжик – стремящийся быть лучше других, как Маринка – неразборчивая в средствах при достижении цели.

Джульетта, для чегоТы так прекрасна? Я могу подумать,Что ангел смерти взял тебя живьём.

Ирония судьбы… Он, чья красота слепит всегда так, что за ее сиянием люди не видят самого Марка. Он, чьи идеальные черты лица отпугивают, вызывая восхищение, – он зовет меня прекрасной… Стоп, я должна прекратить эту внутреннюю истерику.

В последний раз её обвейте, руки!И губы, вы, преддверия души,Запечатлейте долгим поцелуем.

Губы. Я чувствую его губы. Вкус легкого, почти бесплотного поцелуя и ритм моего несдержанного сердца – мне кажется, буду помнить это всегда. «Не дрожи, не дрожи», – мысленно говорю себе, а сама дрожу все сильнее и сильнее.

– С тобой все в порядке? – эта дурацкая фраза вырывается у меня в конце дня сама.

Я уже собираюсь домой. Все закончилось, а я все еще туплю и туплю. Прощаюсь с ним стоя, глядя на него сверху вниз, и мне ужасно не по себе. У него на лице – отрешенная презрительная маска, этот Марк хорошо мне знаком.

– А ты как думаешь? – говорит он устало.

– Извини, долго не виделись, и я просто хотела спросить, как ты, а получилось вот так по-дурацки. У меня столько всего в последнее время происходит… Я действительно была очень занята и не знала…

Он не отвечает, поворачивается ко мне спиной и направляется в сторону выхода. Я стою и не знаю, что думать, что чувствовать, что предпринять. Просто смотрю, как пропасть между нами становится все шире и шире.

Ну, вот… я вновь падаю в эту любовно-мечтательную пропасть, в эту бездну, наполненную мыслями о нем. Возвращаясь домой, я иду по набережной, поглощенная воспоминаниями о Марке. Когда ветер треплет волосы и обдувает лицо, мои мысли обычно кажутся мне более ясными, а будущее – безоблачным. Но сейчас этот приемчик не действует. Как же так? Почему? Почему мир придуман так, что когда кто-то нуждается в тебе, именно в этот момент к нему сложнее всего приблизиться.