История жизни покойного Джонатана Уайлда Великого - Генри Фильдинг

_Великий человек_ должен делать свое дело через других - нанимать рабочие руки, как говорилось выше, для выполнения своих замыслов, а сам держаться по возможности за занавесом; и хотя нельзя не признать, что два весьма великих человека, чьи имена войдут, несомненно, в историю, с недавнего времени стали выходить на сцену, рубя и кроша и самым жестоким образом разоблачая друг друга на забаву зрителям, - это можно, однако, привести не как образец для подражания, а как образец того, чего следует избегать; как дополнение к бесчисленным примерам, подтверждающим справедливость истин: "Nemo mortalium omnibus horis sapit" {Никто из смертных не бывает всякий час благоразумен (лат.) (Плиний Старший. Естественная история, VII, 41).}, "Ira furor brevis est..." {Гнев есть безумье на миг (лат.) (Гораций. Послания, I, 2, 62-63).} - и т. д.

Глава XII

Новые примеры глупости Френдли и т. д.

Dернемся к нашей хронике, которую, дав ей небольшую передышку, мы можем теперь повести дальше. Лицом, способным сослужить ему службу в этом деле, Уайлд наметил Файрблада. При последнем испытании он достаточно проверил талант юноши к огульному лжесвидетельству. Итак, он его тотчас же разыскал и предложил ему взять на себя это дело. Юноша сразу согласился; посоветовавшись, они тут же составили показания, передали их одному из самых обозленных и суровых кредиторов Хартфри, а тот представил дело в суд; и когда Файрблад подтвердил показания под присягой, судья немедленно выдал ордер, в силу которого Хартфри схватили и привели к нему.

Когда судейские пришли за беднягой, они застали его за жалким занятием: он забавлялся со своими дочками. Младшая сидела у него на коленях, а старшая немного поодаль играла с Френдли. Один из судейских, отличный человек, но похвально строгий в отправлении своих обязанностей, объяснив Хартфри, с чем он явился, велел ему следовать за собой и попасть к черту в лапы, а этих пащенков (ведь они, сказал он, наверно, рождены вне брака) оставить на попечение прихода. Хартфри был крайне удивлен, услышав, что его привлекают к суду по уголовному делу, но на лице у него отразилось меньше тревоги, чем у Френдли. Старшая девочка, увидев, что судейский схватил ее отца, сейчас же прекратила игру, подбежала к ним и, обливаясь слезами, вскричала:

- Вы не сделаете зла бедному папе?

Другой наглец попробовал грубо сбросить младшую с его колен, но Хартфри вскочил и, взяв молодца за шиворот, так яростно стукнул его головой о стену, что, будь в этой голове хоть сколько-нибудь мозгов, они, возможно, вылетели бы вон при таком ударе.

Пристав, как большинство тех героических натур, которые склонны оскорблять человека в несчастье, при всем своем рвении к правосудию обладал и некоторым благоразумием. Поэтому, видя, к чему привела грубость его товарища, он прибег к более вежливому обхождению и очень учтиво попросил мистера Хартфри последовать за ним, потому что он как-никак судебный пристав и обязан выполнять приказание; ему очень жаль, что джентльмен попал в беду, сказал пристав, и он надеется, что джентльмен будет оправдан. Тот ответил, что готов терпеливо подчиниться законам страны и пойдет за ним, куда ему приказано его отвести. Потом, попрощавшись с детьми и нежно их расцеловав, он их препоручил заботам Френдли, который обещал проводить их домой, а затем прийти к судье (фамилию и местожительство которого он узнал у констебля), помочь по возможности Хартфри.

Френдли прибыл к судье в ту минуту, когда сей джентльмен подписывал ордер на отправку его друга в тюрьму. Показания Файрблада были так ясны и убедительны, а судья был так возмущен "преступлением" Хартфри, так уверен в его виновности, что еле его слушал, когда он что-то говорил в свою защиту, и читатель, когда сам познакомится с показаниями против обвиняемого, не так уж строго осудит за это судью: свидетель показал, что обвиняемый послал его лично с распоряжением к миссис Хартфри скрыться у мистера Уайлда; что потом в его присутствии Уайлд вместе с нею подрядили в гостинице карету на Гарвич, и там же, в гостинице, оная миссис Хартфри показала ему ларец с драгоценностями и попросила сообщить ее мужу, что она в точности исполнила его приказание; и свидетель поклялся, что все это произошло уже после того, как Хартфри был извещен об установлении конкурса по банкротству; а чтобы не получилось расхождения во времени, Файрблад и Уайлд присягнули оба, что миссис Хартфри перед отъездом в Голландию несколько дней прожила тайком в доме Уайлда.

Убедившись, что судья упрям и не хочет слушать никаких доводов и что бедному Хартфри никак не избежать Ньюгета, Френдли решил проводить туда друга. Там, когда они прибыли, смотритель хотел поместить Хартфри (у которого не было денег) вместе с рядовыми уголовниками, но Френдли этого не допустил и выложил из кармана все до последнего шиллинга, чтобы обеспечить другу комнату на "печатном дворе", - и, надо сказать, благодаря гуманности тюремщика он ее получил за дешевую плату.

Тот день они провели вдвоем; а вечером узник попрощался с другом, горячо поблагодарив его за верность и прося не тревожиться за него.

- Я не знаю, - сказал он, - насколько может преуспеть, преследуя меня, злоба моего врага; но каковы бы ни были мои страдания, я твердо верю, что моя невиновность будет где-то вознаграждена. Поэтому, если со мной произойдет роковое несчастье (кто попал в руки лжесвидетеля, может опасаться наихудшего), дорогой мой Френдли, будь отцом моим бедным детям!

При этих словах слезы хлынули из его глаз. А тот молил его гнать прочь такие опасения, потому что он приложит все старания и не сомневается, что разрушит гнусные козни, чинимые к погибели его хозяина, и добьется того, что чистота его предстанет пред миром такой же незапятнанной, какой она мыслится ему, Френдли.

Здесь мы не можем умолчать об одном обстоятельстве, хоть оно несомненно покажется нашему читателю крайне неестественным и невероятным: а именно, что несмотря на прежнюю, всеми признанную честность Хартфри, эта история с укрытием ценностей нисколько не удивила его соседей, и даже многие из них заявили, что ничего другого и не ждали от него. Иные уверяли, что при добром желании он мог бы уплатить и по сорок шиллингов за фунт. Другие еще раньше будто бы слышали своими ушами, как он делал миссис Хартфри разные намеки, возбуждавшие у них подозрения. Но что всего удивительней - многие из тех, кто раньше осуждали его как слишком щедрого, неосторожного простака, теперь с той же убежденностью обзывали его ловким, коварным и жадным мошенником.

Глава XIII

Кое-что относительно Файрблада, что удивит читателя;

и кое-что касательно одной из девиц Снэп, что его сильно

смутит

Однако, невзирая на все эти кривотолки в округе и несмотря на все домашние горести, Хартфри наслаждался в Ньюгете мирным, невозмутимым отдыхом, в то время как наш герой, благородно презирая покой, всю ночь пролежал без сна, мучимый то страхом, как бы миссис Хартфри не вернулась прежде, чем он исполнит свой замысел, то опасением, что Файрблад способен его предать, - хотя бояться неверности с его стороны он мог по той единственной причине, что знал его как законченного негодяя (говоря языком черни) или (выражаясь нашим языком) как совершенного _великого человека_. Впрочем, сказать по правде, эти подозрения были не так уж необоснованны; та же мысль, к несчастью, пришла в голову и этому благородному юноше, который подумывал: нельзя ли ему выгодно продаться противной стороне, поскольку Уайлд ничего ему не обещает; однако благодаря проницательности нашего героя утром это было предотвращено посредством целого потока обещаний, показывавших, что герой наш принадлежит к самым широким натурам в мире; и Файрблад, вполне удовлетворенный, пустился в такие щедрые изъявления верности, что Уайлд окончательно уверился в справедливости своих подозрений.

В это время случилось происшествие, о котором, хоть оно и не касается непосредственно нашего героя, мы не можем умолчать, так как оно вызвало большое смущение в его семействе, как и в семействе Снэпа. В самом деле, сколь плачевно бедствие, когда оно марает чистейшую кровь и приключается в почтенном доме, - неисправимая обида... несмываемое пятно... неисцелимое горе! Но не будем больше томить читателя: мисс Теодозия Снэп благополучно разрешилась от бремени младенцем мужского пола, плодом любви, которую это прелестное (о, если бы я мог сказать: добродетельное!) создание питало к графу.

Мистер Уайлд и его супруга сидели за завтраком, когда мистер Снэп с предельным отчаянием во взоре и в голосе принес им эту печальную весть. Наш герой, отличавшийся (как мы упоминали) удивительным благодушием, когда это не вредило его величию или его интересам, и не подумал бранить свояченицу, а с улыбкой спросил, кто отец. Но целомудренная Летиция - мы снова говорим "целомудренная", потому что теперь она вполне была достойна этого эпитета, приняла новость совсем по-другому. С бешеной яростью обрушилась она на всю родню, поносила сестру последними словами и клялась, что больше никогда не увидится с нею; потом разразилась слезами и стала причитать над отцом, сетуя, что на него ложится теперь такой позор, - да и на нее самое. Наконец она со всею суровостью напустилась на мужа за то, что он так легкомысленно отнесся к этому роковому происшествию. Она ему сказала, что он не заслуживает выпавшей ему чести породниться с целомудренной семьей; что в таком его поведении она видит оскорбление своей добродетели; что, будь он женат на какой-нибудь непотребной лондонской девке, он не мог бы неприличнее обращаться с женой. В заключение она предложила отцу примерно наказать эту шлюху и вышвырнуть ее за дверь, - а иначе она, Летиция, никогда не войдет в его дом, ибо решила не переступать через один и тот же порог с потаскушкой, которую презирает тем сильнее (тут она, кажется, не солгала), что та ей родная сестра.