Путешествие длиною в жизнь - Юрий Сенкевич

Потом на нашем пути был Гавр, где в один из дней стоянки для нас устроили экскурсию по городу. Дальше мы двинулись обычным путем - через проливы Ла-Манш, Па-де-Кале, Скагеррак... Но в Ленинград попали не сразу: был конец января - начало февраля и Финский залив был забит льдами. Пришлось идти в Ригу и там ждать, пока ледокол пробьет для судов путь к устью Невы.

В те годы о приходе в город корабля с членами антарктической экспедиции знал чуть ли не весь Ленинград. Да и на улицах вернувшихся полярников сразу узнавали по их необычному на фоне бледных ленинградцев загару: они же плыли долго, 35 суток, пересекали тропики, экватор и успевали загореть.

Вряд ли стоит говорить, как я был рад снова встретиться с родителями, с Дашей, которая еще жила у них. Я наслаждался жизнью в родном доме, среди привычной с детства обстановки, радовался встречам с друзьями. Только вернувшись в родной город, я по прошествии некоторого времени смог оценить всё, что пережил и перечувствовал за последний год, посмотреть на это другими глазами, как бы со стороны. Именно очутившись в нормальной, домашней обстановке, я стал по-настоящему понимать, насколько все-таки тяжел труд полярников, особенно зимующих в Антарктиде. Находясь там, занимаясь каждодневной работой, об этом особенно не задумываешься делаешь свое дело, принимаешь непростую ситуацию как данность, неизбежную в тех условиях.

Отпуск мне полагался большой, денег было приличное количество, поэтому я смог расплатиться с долгами за квартиру, помочь родителям, стал думать о покупке машины... Но полученный в Антарктиде материал требовал обработки, систематизации, и пора было возвращаться в институт. За время моего отсутствия в работе нашей лаборатории произошли некоторые изменения, связанные с тем, что в личной жизни Бориса Егорова кое-что произошло. У него начались неприятности из-за развода с женой и женитьбы на другой женщине, известной актрисе. Бориса даже вызывали в связи с этим в ЦК КПСС для серьезного разговора - как же так, герой, космонавт, знаменитость, а позволяет себе такое... Да, в то время и личная жизнь человека была чуть ли не регламентирована.

Кончилось тем, что Бориса лишили высокой должности, оставили ему только одну лабораторию. Мне же послали в Антарктиду радиограмму, чтобы выяснить, где я буду работать после возвращения. Я ответил, что остаюсь в лаборатории Егорова. Но когда я приехал и приступил к работе, наша прежняя программа, связанная с одновременным полетом в космос человека и животного, была свернута. С.П.Королев за год перед этим умер, поддерживать наш проект было некому, поскольку начались работы уже над другими программами. Готовились новые полеты в космос, и Борису поручили заниматься их медицинским сопровождением. Интересной работы для меня не было. Но пока я занялся тем, что стал обрабатывать материалы, полученные на станции "Восток", писал отчет. Ко мне не раз подходил мой прежний руководитель Леонид Иванович Какурин, предлагал вернуться к ним в лабораторию: "Мы продолжаем заниматься проблемами гипокинезии, есть интересные планы исследований. Подумай, может, вернешься?" У них действительно в это время начались эксперименты с водной иммерсией, то есть с помещением людей в бассейн. Сроки прежних наших опытов по пребыванию человека в постели, в горизонтальном положении тоже увеличивались и были доведены почти до года... Но я все не мог принять окончательного решения...

"РА" ПЛЫВЕТ ЧЕРЕЗ АТЛАНТИКУ

В различных занятиях, заботах, раздумьях незаметно пролетел 1968 год, наступил следующий... И вот в один из дней ко мне стремительно входит Борис:

- Юра! Послушай, у меня потрясающая новость! Я только что был в главке. И знаешь, я тебя продал!

- Кому?

- Не кому, а куда! Ты слышал про Хейердала?

- Конечно, читал про его плавания...

- Ну так вот! Он организует новую экспедицию на какой-то непонятной папирусной лодке и хочет, чтобы в этом плавании принял участие русский врач, но обязательно со знанием английского языка и с экспедиционным опытом. И еще с чувством юмора! Я был сейчас у Гуровского, у него лежит письмо от Хейердала, которое ему переслали...

Предыстория приглашения русского в экспедицию норвежского ученого уходит еще во времена Н.С. Хрущева. Во время своего визита в Норвегию он устроил там дипломатический прием, на который был приглашен и недипломат Тур Хейердал. На приеме Никита Сергеевич подошел к Хейердалу и со свойственной ему непосредственностью в общении спросил:

- А меня бы вы взяли в свою экспедицию?

- А что вы могли бы у меня там делать?

- Я умею приготовить вкусный борщ, поэтому могу быть поваром.

- Ну, если бы вы прихватили с собой еще и побольше икры, я бы вас взял, - отшутился Хейердал.

Окружение Хрущева приняло к сведению то, о чем он говорил со знаменитым ученым. И действительно, потом Хейердалу от имени Хрущева прислали целый бочонок черной икры.

Возможно, что об этом шутливом разговоре знал и тогдашний президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш, с которым Хейердал встречался, приезжая к нам в страну. Как потом вспоминал сам Тур Хейердал (в предисловии к моей книге о плаваниях на "Ра"), когда разговор зашел о будущих экспедициях норвежского ученого, Келдыш спросил его: "А почему бы вам не взять с собой в них русского?"

Поэтому именно президенту Академии наук Хейердал и направил письмо, в котором приглашал принять участие в задуманном им плавании через Атлантику, на сей раз на лодке из папируса, русского врача, обладающего теми качествами, о которых мне и поведал Борис. Тур исходил из того, что плавание предстоит трудное, экипаж будет интернациональным, люди друг друга пока не знают, возможны разного рода непростые ситуации. А юмор, шутки, смех всегда были лучшим средством снимать напряжение.

Из Академии наук письмо переслали в Министерство здравоохранения, где оно попало на стол Н.Н.Гуровскому. Николай Николаевич курировал наш институт, работая в министерстве в так называемом 3-м управлении. Если 4-е управление было "кремлевским", то 3-е занималось медицинским обеспечением предприятий среднего и общего машиностроения, среди которых было много закрытых учреждений, в том числе относящихся к космосу, к атомной промышленности. Поскольку наш институт тоже был закрытым, то Николай Николаевич, знавший космическую медицину, был нашим начальником в Минздраве. К нему-то и зашел Борис Егоров, когда Гуровский, просмотрев утреннюю почту, сидел в задумчивости.

- Вот не было хлопот - Хейердал просит прислать врача. А где его взять - с английским и с юмором?

- А что его искать? Есть такой - Сенкевич. Только что вернулся из Антарктиды, с английским, здоровый, не укачивается...

Мне неизвестно, что Борис добавил насчет моего юмора, но его совет приняли и меня включили в список кандидатов. Я этого пока не знал, поскольку поначалу принял сообщение Бориса о том, что он предложил меня, за розыгрыш. А Борис мне объяснил:

- Все равно с тобой не все ясно - то ли ты перейдешь к Какурину, то ли останешься. Отчет ты заканчиваешь...

- Ну и что мне делать?

- Пока ничего. Жди.

Через какое-то время меня вызвал к себе Гуровский - очевидно, моя кандидатура ему подошла. В ходе разговора он спросил:

- А как у тебя с чувством юмора?

- Вроде бы нормально.

- Хорошо. Иди, готовься. Я тебя скоро вызову, и мы пойдем к Бурназяну.

Аветик Игнатьевич Бурназян был заместителем министра. Во время визита к нему я понял, что ему уже рассказали о моей работе в Антарктиде, о том, что я там делал и чем занимаюсь у себя в институте. Он предложил мне составить список необходимых медикаментов, которые потребуются в плавании, и набросать план научных исследований. Я спросил в сомнении:

- Ну что там можно будет сделать? Ведь это же лодка, тем более какая-то странная, потом постоянная качка... Какие в таких условиях могут быть исследования?

- А психологические наблюдения?

В конце разговора Бурназян поинтересовался:

- А не трусишь?

- Вроде бы нет.

- Почему вроде бы?

- Но ведь я не знаю, чего бояться! Я действительно не представлял, что меня ожидает, хотя к тому времени я уже ознакомился и со схемой лодки, и с маршрутом, по которому нам предстояло плыть через Атлантический океан от Марокко к Центральной Америке.

Двигаясь вверх по министерским инстанциям, мы попали на прием к Борису Васильевичу Петровскому, тогдашнему министру здравоохранения. Я впервые увидел известного хирурга, и он произвел на меня прекрасное впечатление крупный, красивый, значительный человек.

Еще перед визитом к министру Бурназян показал мне пачку писем, пришедших в министерство и в Академию наук от врачей из разных городов после того, как в печати появилось сообщение о приглашении Хейердала. Желающих принять участие в необычном плавании оказалось много, а выбрать требовалось одного. Решение должен был принять министр.