Орм Прекрасный - Элизабет Бир

— Что это за пение?

Она услышала его — венок из музыки, который принес с собой Орм, несмотря на то что здесь, в отсутствие Гармонии, музыка была тихой и слабой. Это хорошо.

— Это мое пение.

— И все… все твои сородичи — это всегда так бывает?

— У меня нет сородичей, — поправил он. — Да. Даже после смерти мы поем. Именно поэтому члены Гармонии должны оставаться вместе.

— Значит, когда ты сказал, что только ты…

— Я последний, — ответил Орм Прекрасный.

Она опустила голову, и он дал ей время подумать.

— Это будет очень дорого стоить, — осторожно произнесла она, потирая кончики пальцев, как будто они онемели. — Нам придется действовать быстро, ведь браконьеры уже нашли твою… пещеру-мать. То, что ты предлагаешь, упирается в сложную техническую проблему: я не знаю, как перенести останки, не разрушив их. Я не знаю, где взять такие деньга.

— А если представить, что деньги не проблема, то твой музей примет от меня наследство?

— Разумеется. — Она снова прикоснулась к его голове, торопливо, словно тайком. — Драконы, — сказала она, покачала головой и рассмеялась. — Драконы.

— Деньги не проблема, — повторил он. — У вас в музее есть юрист?

На составление документа ушло два дня. Орм Прекрасный провел это время в тревоге и беспокойстве, хотя изо всех сил старался сохранять безмятежный вид. Кэтрин, хранитель, постоянно была рядом. Она даже поселила его в здании — в просторном вестибюле с высокими дверями мог поместиться гораздо более крупный дракон — и велела принести себе складную кровать, чтобы не покидать его даже ночью. Дракон не мог оставаться в вестибюле, поскольку люди гордились тем, что музей работает целый день и открыт для всех посетителей. Но для дракона освободили небольшой зал, и там он устроился относительно удобно, хотя его окружали тишина и одиночество.

Снаружи разбили лагерь журналисты и военные, но в стенах Музея естественной истории было светло и тихо, здесь раздавались лишь слабые отзвуки песни Орма Прекрасного.

Он уже пел траурную песнь по Гармонии. Но если его жертва означала их спасение, тогда это было такой мелочью!

Когда был составлен контракт и подписаны все бумаги, Кэтрин села на край своей кровати и заговорила.

— Твое наследство, — начала она. — То, что музей должен продать, чтобы оплатить доставку твоей Гармонии сюда.

— Да, — сказал Орм Прекрасный.

— Могу я наконец-то узнать, что это такое и где его искать?

— Оно здесь, перед тобой, — ответил Орм Прекрасный и когтями вырвал у себя сердце.

Он рухнул на пол с грохотом, подобным звону разбившегося колокола, и превратился в лавину молочно-белых опалов, сверкающих лазурными, зелеными и алыми искорками. Куски опала покатились к ногам Кэтрин, оставляя синяки на ее лодыжках, сломав несколько пальцев даже через туфли на высоких каблуках.

Но она была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать боль. Сквозь звуки своего одинокого пения Орм слышал, как она повторяет:

— О нет, о нет, о нет.

Люди, прибежавшие узнать, что случилось, обнаружили Кэтрин Сэмсон на коленях, перебирающей камни. Ручейки соленой воды прочерчивали дорожки на ее лице, покрытом белой, как слоновая кость, опаловой пылью. Она целовала осколки, и алые прожилки, пронизывавшие их, казались ярче крови на ее пальцах.

Орма Прекрасного разломали на кусочки и распродали, как он и завещал. В документах содержались точные указания на этот счет, — очевидно, драконы вполне могут обойтись без помощи нотариуса.

Камни шли по неслыханной цене. Носящий их на теле мог слышать песнь драконов. Организации и самые богатые в мире люди дрались за останки Орма. За них давали любые деньги.

Кэтрин Сэмсон получила в наследство несколько камней. Она велела отполировать их, просверлить и сделала из них ожерелье, которое носила на шее, и тепло ее крови нагревало их. Пещеру-мать нашли, пользуясь картами и указаниями Орма Прекрасного. Когда прибыла экспедиция Смитсоновского института, браконьеры уже приближались к ней.

Но ученые вызвали Национальную гвардию, и с браконьерами разобрались, хотя, возможно, и не так решительно, как хотелось бы Орму Прекрасному.

Одного за другим драконов Гармонии привозили в музей.

Кэтрин, все еще с ногой в гипсе, проводила целые дни в выставочных залах. Она наблюдала, присматривала, сторожила, а потом гладила и ласкала сокровища Орма Прекрасного, как самка сокола в гнезде, высиживающая яйца. Ее поддерживала его песнь, его теплые останки у нее на шее, его едва слышный голос.

Его тело разбилось на кусочки, рассеянные по всему свету. Он перестал быть частью своей стаи. Он был потерян для них, как это бывало и прежде, с другими драконами, и, как их песни, его песнь в конце концов начала стихать, смолкла и была забыта.

Через несколько месяцев Кэтрин перестала плакать.

Она перестала есть и спать.

Перестала ходить домой.

Они приходили, словно отставшие от армии солдаты, с разбитыми ногами, промокшие под дождем, с облупившимися от солнца носами. Они приходили поодиночке, в вечерних платьях, в деловых костюмах, в неприлично дорогих футболках и джинсах. Они были усыпаны опалами в платиновой и золотой оправе. Они приходили потому, что останки Орма Прекрасного пели, нагретые теплом их тел.

Они приходили увидеть драконов, услышать их бесконечные песни. Ночью, когда музей был закрыт, они терпеливо дожидались утра на ступенях. Они не мерзли. Они не страдали от голода.

В конце концов, после нескольких десятилетий войны на истощение, они были приняты в музей. И там они работали и жили до самой смерти.

А что же с Ормом Прекрасным?

Тело его было рассеяно по всему свету. Он умер один.

Гармония не могла вернуть его. Он был потерян; его забрали смертные стражи.

Но в их ушах раздавалось его пение, и они вспоминали его, как раковина помнит шум моря.