Навигаторы Апокалипсиса - Вячеслав Шалыгин

Впрочем, старого оперативника Гуськова никакими грозными взглядами было не напугать. Времена, когда начальства боялись как огня, давно прошли, да и само начальство сменило тактику. Теперь в моде было изображать боевое братство и единство интересов командиров и подчиненных. Вон как Мазай это делал. Но Гуськову-то и раньше было по барабану, хмурится начальник или улыбается. Майор знал себе цену: стоил, сколько стоил, ни больше, ни меньше. Сможете найти лучше – ищите, нет – не взыщите. Теперь и подавно. А все почему? Да потому, что Гуськова совершенно не интересовала карьера. Он предпочитал просто работать, делать, что должен, а там – будь что будет. С такой железобетонной жизненной позицией было тяжело карабкаться по карьерной лестнице, зато и отодвинуть Гуськова с завоеванных рубежей не представлялось возможным. Разве что прилетит какой-нибудь левый орел и устроит поголовную чистку рядов по принципу «меняем всех подряд на своих». Но в это Гуськову верилось слабо. В армии такое было возможно, даже легко, а вот в ФСБ вряд ли. Хотя…

Короче, как бы то ни было, гнуться перед Мазаем майор Гуськов не собирался, пусть хоть в сито превратит своим пронзающим взглядом.

Свита у Мазая оказалась колоритная, под стать начальнику. За спиной у генерала маячили три волкодава, казалось бы, средней комплекции и невзрачные, но, судя по спокойствию взглядов, невозмутимости физиономий и «матерости» движений, явно натасканные донельзя. Слева в обнимку с портфелем стояла стройная бабенка лет тридцати. Строго одетая, в безвкусных очках и с черными, как воронье крыло, волосами, постриженными под деловое каре. Фигура вполне, но больше ничего примечательного в ней не было, разве что бросались в глаза чересчур ярко накрашенные губы. Секретарша, что ли? А справа занял место типичный хлыщ, из тех, которые вылизывают начальству задницу настолько чисто, что в тридцать уже ходят в подполковниках. Впрочем, конкретно этот хлыщ пока довольствовался званием майора. Гуськов это знал, хотя все были в штатском. Ведь нынешние звания Гуськову и «правой руке» Мазича присваивали одним приказом. Только Гуськову в тридцать семь (причем повторно), а хлыщу, майору Клименко, в двадцать восемь.

Мазай бросил короткий взгляд на Гуськова и перевел его на хлыща, то есть на майора Клименко.

– По схеме, – проронил Мазай и обернулся к волкодавам: – Проходы контролируйте.

– Майор, – Клименко коротко кивнул Гуськову. – Пойдете с нами.

– И за что такая честь?

Прежде чем ответить, майор Клименко почему-то усмехнулся и неопределенно помахал рукой.

– Пояснения позже, сейчас дело.

– Не вопрос, – буркнул Гуськов.

Мазай сунул руку в карман полупальто, еще раз строго взглянул на Клименко и Гуськова и решительно двинулся в сторону приемной площадки. Майор Клименко вновь подтолкнул Гуськова, как бы предлагая двигаться следом за Мазаем…

…Сам же майор Клименко двинулся замыкающим.

Зачем звали, спрашивается? Гуськов мог встретить их и там, на площадке. А так – бежал сюда, теперь топать обратно. Устроили «воспитательный момент» за опоздание? Как минутами ранее сам Гуськов устроил встряску молодому снайперу? Вполне возможно. Что ж, на каждого ветерана ФСБ, вроде майора Гуськова, всегда найдется ветеран-воспитатель еще времен «Конторы Глубокого Бурения».

Гуськов хмыкнул и тут же беззвучно матюгнулся – под правым ботинком чавкнула грязная снежная каша. Майор поскользнулся и чуть не уселся на пятую точку. Расслабился, задумался и забыл, где находится. Что с головой сегодня, откуда такая рассеянность?

Гуськов вдруг встрепенулся и едва не поскользнулся вновь. Снежная каша? Грязная, скользкая и холодная? Откуда она вдруг взялась? Секунду назад асфальт был абсолютно сухим и чистым.

Майор оглянулся по сторонам и встал как вкопанный. Хорошо, что Клименко успел отреагировать и принял вправо. А иначе он точно врезался бы Гуськову в спину, и они завалились бы, как два обнявшихся голубка, ничком в грязный мокрый снег. Да-да, именно в мокрый снег, которого вокруг было просто море.

Гуськов поморгал, встряхнул головой, но это не помогло. Картина не изменилась.

Серая снежная каша покрывала приемную площадку ровным толстым слоем. Никаких надписей на асфальте майор не смог бы прочитать при всем желании. И машина здесь стояла только одна: до безобразия ржавый «Опель» тысяча девятьсот лохматого года выпуска. Под наблюдением сосредоточенного техника в останках машины ковырялись двое рабочих в синих комбезах. Они как бы пытались снять с немецкого утиля еще хоть что-то ценное, но по большей части курили и травили байки, то есть создавали видимость работы. Оно и понятно – все ценное с этого «Опеля» сняли еще в прошлом веке.

О каком бы то ни было приеме авто вообще не шла речь. Ворота были заперты изнутри на здоровенный амбарный замок. И на площадке перед мойкой было практически пусто. Стояли только два поросенка-«жигуленка», забрызганные грязным мокрым снегом до самых крыш. Гонки по территории им устроили напоследок, что ли? Так или иначе, но мыть их никто не спешил. Гуськов удивленно хмыкнул.

То есть майор находился вроде бы все на той же автосвалке, но… Нет, явно на другой! Не будь тут по щиколотку грязного снега, отличия, может, и не бросились бы в глаза, а так… сто процентов это был другой пункт утилизации.

Как такое возможно? Как можно попасть куда-то в совершенно другое место, сделав всего один шаг? Гуськов невольно пожал плечами. Ну как-как? Вот как-то так. Виртуально. Словно астронавты. Шагнули с трапа спускаемого аппарата, который по всем законам является территорией Земли, и пожалуйста, уже на Луне. «Маленький шажок человека, большой шаг человечества» – и все такое. Сравнение, конечно, подобралось не самое удачное, но ничего другого в голову Гуськову почему-то не пришло.

Майор обернулся и бросил взгляд на пирамиды автомобильного старья. Их по-прежнему было четыре, по пять-шесть машин в высоту каждая, и пресс в дальнем углу складской зоны имелся. Все, как было минуту назад. Только теперь все это ржавое «великолепие» покрывал толстый слой тусклого мокрого снега. Как же он мог выпасть за минуту? Да еще так ловко, что этого не заметил Гуськов? Опять виртуально?

«Может, задремал на ходу? – растерянно озираясь, подумал Гуськов. – Вырубился и не заметил, что в это время прошел короткий, но обильный снегопад?»

Майор покосился на свою одежду. Куртка была сухой, ни одной снежинки или капли на нее не упало. А на пирамиды с автохламом упало. Да еще толстым слоем. Мистика какая-то!

Опять же изменения на площадке. Было несколько машин, осталась одна. Куда делись остальные? Ушли под пресс, пока Гуськов «зависал»?

«Но нет же! Куртка-то сухая! И «жигуленки», которые стоят перед мойкой, все в грязи по уши. Значит, гоняли тут, будто очумелые. От такого шума я точно очнулся бы. Даже если б заснул на ходу. Нет, ну точно мистика!»

Гуськов собрался было вновь обернуться, но в этот момент его взгляд невольно скользнул выше забора, и майор уловил еще одну странность. Пожалуй, самую поразительную.

В низкой снеговой облачности вдруг образовалась большая прореха, через которую Гуськов увидел небо. Странное небо, удивительное, почти нереальное. Майор за свою жизнь видел множество закатов и рассветов, когда небо окрашивалось в самые разные оттенки – от красного, оранжевого, желтого… и до фиолетового. Он видел внушительные, грандиозные картины, которые рисовали в закатном или рассветном небе облака, тучи и грозовые фронты у горизонта. Он видел даже такое невероятное, казалось бы, явление, как дневные звезды: было дело, когда ездил в командировку в горы. Даже северное сияние видел однажды, полярной ночью в Салехарде. Но такого фокуса Гуськов не наблюдал еще ни разу в жизни.

Небо имело не только какой-то странный, нехарактерный для зимы ультрамариновый оттенок, оно еще будто бы было покрыто тончайшей штриховкой. Казалось, что его исцарапали, причем «царапины», размашистые, длинные, полупрозрачные, едва заметно переливались всеми цветами радуги. Они словно отражали разноцветье того, что лежит под странным небом: пестроту потоков машин, сполохи огней и цветную мешанину одежды пешеходов. Гуськов попытался подобрать более точное определение для того, что увидел, «радужные царапины» звучало не очень. И такое определение повисло у него на кончике языка, но снять его Гуськову так и не удалось.

Нестыковки на земле и странности в небе настолько поразили Гуськова, что майор на время забыл, кто он, где очутился и зачем сюда явился. Впрочем, очень скоро Гуськов встряхнулся, заставил себя оторваться от созерцания удивительного неба и встретился взглядом с Клименко. Майор смотрел на оперативника с нескрываемой иронией.

– Что за… – Гуськов осекся.

– Вопросы позже, – напомнил Клименко.

– Это я помню, но…

Гуськов снова поднял взгляд к небу, теперь – чтобы указать майору Клименко на загадочное явление, но прореха в облаках уже затянулась. На тусклых снеговых тучах никаких «разноцветных царапин» и «отражений» не обнаружилось.