В стране невыученных уроков (Иллюстрации: В. А. Чижиков) - Лия Гераскина

— Пойдем, Евгений. Они еще и грубят.

Женьчик рассердился, покраснел и самостоятельно выругал нас. Мы этому так удивились, что ничего ему не ответили. Катя сказала, что они сейчас же уйдут, и от этого будет хуже только нам, так как мы останемся неподтянутыми.

— Прощайте, лодыри, — ласково сказала Катя.

— Прощайте, лодыри, — пискнул Женьчик.

— Попутный ветер в спину! — гаркнул я.

— До свиданья, Пятеркины-Четверкины! — пропела смешным голосом Люська.

Это было, конечно, не совсем вежливо. Ведь они были у меня в доме. Почти в гостях. Вежливо — невежливо, а я их все-таки выставил. Да и Люська убежала вслед за ними.

Я остался один. Просто удивительно, до чего не хотелось делать уроки. Конечно, если бы у меня была сильная воля, я взял бы, назло себе, и сделал. Вот у Кати небось была сильная воля. Надо будет помириться с нею и спросить, как она ее приобрела. Папа говорит, что каждый человек может выработать волю и характер, если он борется с трудностями и презирает опасность. Ну а с чем мне бороться? Папа говорит — с ленью. Но разве лень — трудность? А вот опасность я бы с удовольствием презирал, да только где ее возьмешь?

Я был очень несчастным. Что такое несчастье? По-моему, когда человека заставляют силой делать то, что ему совсем не хочется, это и есть несчастье.

За окном кричали мальчишки. Солнце светило, очень сильно пахло сиренью. Меня тянуло выпрыгнуть в окно и побежать к ребятам. Но на столе лежали мои учебники. Они были изорванные, залитые чернилами, грязные и ужасно скучные. Но они были очень сильными. Они держали меня в душной комнате, заставляли решать задачу о каких-то допотопных землекопах, вставлять пропущенные буквы, повторять никому не нужные правила и делать многое другое, что мне было совсем неинтересно. Я так вдруг возненавидел свои учебники, что схватил их со стола и что было сил швырнул на пол.

— Пропадите вы пропадом! Надоели! — закричал я не своим голосом.

Раздался такой грохот, словно с высокого дома на мостовую упали сорок тысяч железных бочек. Кузя метнулся с подоконника и прижался к моим ногам. Стало темно, как будто потухло солнце. А ведь оно только что светило. Потом комната озарилась зеленоватым светом, и я заметил каких-то странных человечков. На них были балахоны из покрытой кляксами мятой бумаги. У одного на груди чернело очень знакомое пятно с ручками, ножками и рожками. Точно такие же ножки-рожки я пририсовал к кляксе, которую посадил на обложку учебника географии.

Человечки молча стояли вокруг стола и сердито на меня смотрели. Надо было что-то немедленно делать. Поэтому я вежливо спросил:

— А кто вы такие будете?

— Ты присмотрись внимательней — может быть, и узнаешь, — ответил человечек с кляксой.

— Он не привык глядеть на нас внимательно точка, — гневно сказал другой человечек и пригрозил мне пальчиком, выпачканным чернилами.

Я все понял. Это были мои учебники. Они почему-то ожили и явились ко мне в гости. Если бы вы слышали, как они меня упрекали!

— Ни под каким градусом широты и долготы никто и нигде на земном шаре так не обращается с учебниками, как ты! — кричала География.

— Ты обливаешь нас чернилами восклицательный знак. Ты рисуешь на наших страницах всякую ерунду восклицательный знак, — надрывалась Грамматика.

— Почему вы так напали на меня? Разве Сережа Петькин или Люся Карандашкина учатся лучше?

— Пять двоек! — крикнули хором учебники.

— Но ведь я сегодня приготовил уроки!

— Сегодня ты неправильно решил задачу!

— Не усвоил зоны!

— Не понял круговорота воды в природе!

Больше всех кипятилась Грамматика.

— Сегодня ты не повторил безударных гласных восклицательный знак. Не знать родного языка тире позор запятая несчастье запятая преступление восклицательный знак.

Терпеть не могу, когда на меня кричат. Тем более хором. Обижаюсь. Вот и сейчас я очень обиделся и ответил, что как-нибудь проживу и без безударных гласных, и без умения решать задачи, и тем более без этого самого круговорота.

Тут мои учебники онемели. Они смотрели на меня с таким ужасом, как будто я в их присутствии нагрубил директору школы. Потом они стали шептаться и решили, что меня нужно немедленно, как вы думаете — что? Наказать? Ничего подобного! Спасти! Чудаки! От чего, спрашивается, спасти?

География сказала, что лучше всего отправить меня в Страну невыученных уроков. Человечки сразу же с нею согласились.

— А есть ли в этой стране трудности и опасности? — спросил я.

— Сколько угодно, — ответила География.

— Все путешествие состоит из трудностей. Это ясно, как дважды два четыре, — прибавила Арифметика.

— Каждый шаг там грозит опасностью для жизни восклицательный знак, — старалась припугнуть меня Грамматика.

Об этом стоило подумать. Ведь там не будет ни папы, ни мамы, ни Зои Филипповны!

Никто не станет каждую минуту останавливать меня и кричать: "Не ходи! Не бегай! Не прыгай! Не подглядывай! Не подсказывай! Не вертись на парте!" — и еще десяток разных «не», которых я терпеть не могу.

Может, как раз в этом путешествии мне удастся развить волю и приобрести характер. Вернусь оттуда с характером — вот папа удивится!

— А может быть, мы придумаем для него что-нибудь другое? — спросила География.

— Не надо мне другого! — закричал я. — Так и быть. Отправлюсь в эту вашу опасно-трудную страну.

Я хотел было спросить их, а удастся ли мне закалить там волю и приобрести характер настолько, чтобы я мог сам добровольно делать уроки. Но не спросил. Постеснялся.

— Решено! — сказала География.

— Ответ правильный. Перерешать не будем, — добавила Арифметика.

— Отправляйся немедленно точка, — закончила Грамматика.

— Ладно, — сказал я как можно вежливей. — Но только как это сделать? Поезда, наверно, в эту страну не ходят, самолеты не летают, пароходы не плывут.

— Мы поступим так запятая, — сказала Грамматика, — как всегда поступали в русских народных сказках. Возьмем клубок многоточие…

Но клубка у нас никакого не было. Мама не умела вязать.

— Есть ли у вас в доме что-нибудь шарообразное? — спросила Арифметика, и, так как я не понял, что такое «шарообразное», она объяснила: — Это все равно что круглое.

— Круглое?

Я вспомнил, что тетя Поля подарила мне в день рождения глобус. Я и предложил этот глобус. Правда, он на подставке, но ведь ее и отодрать нетрудно. География почему-то обиделась, замахала руками и закричала, что она не позволит. Что глобус — великое наглядное пособие! Ну и все такое прочее, что совсем не шло к делу. В это время в окно влетел футбольный мяч. Оказывается, он тоже шарообразный. Все согласились засчитать его за клубок.

Мяч будет моим проводником. Я должен идти за ним и не отставать. А если потеряю его, то не смогу вернуться домой и навсегда останусь в Стране невыученных уроков.

После того как меня поставили в такую колониальную зависимость от мяча, этот шарообразный сам собой спрыгнул на подоконник. Я полез за ним, а Кузя за мной.

— Назад! — крикнул я коту, но он не послушался.

— Я пойду с тобой, — заявил мой кот человеческим голосом.

— Теперь в путь восклицательный знак, — сказала грамматика. — Повторяй за мной:

Ты лети, футбольный мяч,

Не вприпрыжку и не вскачь,

Не сбивайся на пути,

Прямо в ту страну лети,

Где живут ошибки Вити,

Чтобы он среди событий,

Полных страха и тревог,

Сам себе помочь бы смог.

Я повторил стихи, мяч сорвался с подоконника, вылетел из окна, а за ним полетели и мы с Кузей. География помахала мне на прощание рукой и крикнула:

— Если тебе придется очень уж плохо, зови меня на помощь. Так и быть, выручу!

Мы с Кузей быстро поднялись в воздух, а мяч летел перед нами. Вниз я не смотрел. Боялся — голова закружится. Чтобы не было очень страшно, я не сводил глаз с мяча. Долго ли мы летели — не знаю. Не хочу врать. В небе светило солнце, а мы с Кузей неслись за мячом, как будто были привязаны к нему веревочкой и он тащил нас на буксире. Наконец мяч стал снижаться, и мы опустились на лесную дорогу.

Мяч катился, перепрыгивая через пни и поваленные деревья. Он не давал нам никакой передышки. Опять не могу сказать, сколько мы шли. Солнце ни разу не закатывалось. Поэтому можно подумать, что мы шли всего один день. Но кто знает, закатывается ли вообще солнце в этой неизвестной стране?

Как хорошо, что Кузя увязался за мной! Как хорошо, что он стал разговаривать, как человек! Мы с ним болтали всю дорогу. Мне, правда, не очень нравилось, что он слишком много рассказывал о своих приключениях: он любил охотиться на мышей и ненавидел собак. Обожал сырое мясо и сырую рыбу. Поэтому больше всего болтал о собаках, мышах и еде. Все же он был мало образованным котом. Оказалось, в футболе он ровным счетом ничего не понимал, а смотрел потому, что вообще любит наблюдать за всем, что двигается. Это ему напоминает охоту на мышей. Значит, слушал он про футбол только из вежливости.