Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного - Ирина Черепанова

Потребность возвращения к фольклорным корням, к чистым истокам живого слова связывается с потребностью личностного осознания себя: личность — это тот,  кто нашел свое место в жизни и занимает свое место в жизни, а не чужое. И это первый признак личности, а может быть, выяснится, что он главный. И тогда он занимает свое место, как нота на своей строке. И тогда он может  быть кем угодно — и вождем, и ученым, и токарем — кто к чему предназначен своей природой и условиями, которые создались до его рождения, но для которых он годится лучше всего. И если он об этом догадался, то он все равно — крылоносец.

Интересно, что саму борьбу с «культом любой личности» М. Анчаров связывает с тем, что «где-то созрела достаточная злоба не на культ, а на личность», которая сейчас полетит, потому что личность. В понимании и лингвистов и философов личность и полет связываются через языковое выражение эстетического идеала (способом в данном случае является метафорическое на­именование героя).

А как же быть с личностями реальными, особенно с теми, кото­рые живут без идеалов, а потому не могут насладиться ни покоем, ни волей? Как быть с людьми, которые «такие же как все» — то есть совершенно не осознают своей уникальности, неповторимости, а значит, не уверены в своем праве на любовь, творчество, да и во­обще существование? Помочь таким людям пытается общество: врачи-психотерапевты, учителя, массовая культура. Но общество предлагает в основном эталоны, а нужны идеалы, мифы. По А. Ф. Лосеву «миф есть в словах данная личностная история. Он есть чудо, как чудом и мифом является весь мир». И еще: «это энергичное самоутверждение личности в выразительных функциях, это — образ личности, лик личности. Миф насыщен эмоциями и реальными жизненными переживаниями; он, например, олицетво­ряет, обоготворяет, чтит или ненавидит, злобствует». На­стаивая на принципиальной словесности, бытийности (реальности) и эмоциональности мифа, А. Ф. Лосев вместе с тем утверждает в работе «Диалектика мифа», что «всякая живая личность есть так или иначе миф».

В рамках суггестивной лингвистики разработан групповой метод вербальной мифологизации личности (ВМЛ), позволяющий словесно закрепить результаты работы психотерапевта и группы при помощи «якорного» аутосуггестивного текста с интериоризованными положительными коннотациями. Суть метода в том, что во время работы психотерапевтической группы создается типичный «миф» пациента, который помогает закрепить благотворное со­стояние и периодически (по мере необходимости) в него возвра­щаться. ВМЛ (лингвосинтез) позволяет предельно использовать возможности родного языка в психотерапии, связывает слово, об­раз и текст-личность в единое целое.

Кроме этого, мифологические группы помогают изменить от­ношение к языку, общению, включить творческие резервы лично­сти, дать толчок к преодолению различных барьеров. Побывавшие в такой ситуации люди отмечают не только изменение внутренних установок, но и улучшение общего состояния, эмоциональную приподнятость, чувство радости, гармонии. Не в этом ли смысл любой модели терапии — философской, медицинской, социальной, психо­логической? Ведь естественное стремление каждого человека оказывать воздействие на других есть ни что иное, как попытка доказать миру и людям свою самость свою уникальность и проблема состоит в том, чтобы не нарушать при этом мировой гармонии, неких этических законов. Экологичность воздействия поэтому не только в наличии эталонов, но и в знании законов суггестии и еже­дневном тренинге. Очень часто психотерапевт (а равно педагог, политик, коммерсант) в роли хорош, но стоит ему только перемес­титься в сферу обыденного житейского общения вдруг теряет всю свою привлекательность и становится серой, заурядной личностью. При этом рушатся межличностные связи, теряется вера в себя, на­ступает раздвоение личности, возникают неврозы. Тяжело постоян­но играть роль — это как парадный костюм, который хочется скорее скинуть в жаркий день, или новые туфли, успевшие натереть ноги — красиво, но неудобно, и больно, и нестерпимо... Создать свой миф, найти свое место и занять его — значит войти в гармо­нию с миром и людьми, а заодно и понять хоть часть тайн языковой суггестии. Так заключено ли зло в этой Тайне?!

О чем эта книга?

О языке, вербальной магии, психотерапии. О суггестивной лин­гвистике — науке, пытающейся приоткрыть Тайну воздействия языка на установки личности и массовое сознание. О суггестии и языковых универсалиях. О том, что происходит в нашем «подвале сознания». О различных мифологических домах (от пещер до кос­моса). О мифах и суггестивной роли Божества. О колдуне в каждом из нас, ведьмах, порче и психологической защите.

Поскольку данное исследование направлено, прежде всего, на изучение языковых аспектов суггестии, весь фактический материал преподносится преимущественно в лингвистической интерпретации.

В книге широко представлен фактографический материал (таб­лицы), исходные тексты мифов и писем, а также дается расшифров­ка фонограмм некоторых семинаров. Иначе говоря, делается по­пытка проанализировать процесс внушения наяву (так как состоя­ние объекта воздействия метода ВМЛ можно отнести к особому виду транса) и результаты этого вмешательства. Что из этого полу­чилось и как это все приложить на практике — судить Вам, уважаемый Читатель. Но лично у меня эта процедура вызывает трепетное состояние, приходится преодолевать внутренний барьер обыденно­сти и входить в «дом колдуньи» на цыпочках, с величайшей осто­рожностью. А вдруг в этой Тайне действительно кроется Зло? Что ж, увидим, услышим, почувствуем...

Путешествие по «Дому колдуньи» кому-то может показаться трудным, кому-то — легким как воскресная прогулка по набереж­ной, может удивить, восхитить, испугать, но вряд ли оставит рав­нодушным. Каждый из нас в душе колдун: стоит только присмот­реться к себе и к миру, прислушаться к языку, почувствовать свою силу. И тогда универсальное возродится в индивидуальном, не­удачник станет Победителем и сможет зажечь свои звезды-тексты.

У каждого свой «дом колдуньи». Попытаемся войти в него. И да будет с нами удача!

ЧАСТЬ I. КАК ВОЙТИ В «ДОМ КОЛДУНЬИ»?..

Глава 1. Человек в поисках Тайны (древняя традиция или новое направление?)

В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города.

То, что кажется странным, редко остается необъясненным.

Дом у каждого свой. Неожиданный образ «дома колдуньи» на­ходим в поэме М. Цветаевой «Переулочки»:

«Две колдобины. Тень.Разваленный плетень, Без следочку — да в темь,Всех окошечек — семь».Это странный и опасный дом, в котором«Свет до свету горит, Должно требу творитБогу жертву кадит,С дуба требоваит».

В этом доме звоньба, урчба и Тайна. А еще — колдунья, про­фессионально владеющая языком, задуряющая.

Страшен и притягателен «дом колдуньи» и нет спасения от это­го совершенного зла, ведущего к смерти. Или к просветлению?

Поэма написана М. И. Цветаевой в апреле 1922 года по моти­вам известной былины «Добрыня и Маринка». Цветаева переосмыслила фольклорный сюжет и сместила в нем акценты. По были­не, живущая на киевской Игнатьевской улице Марина Игнатьев­на — колдунья, чародейка и «распутница». Сжигая следы Добрыни, она пытается приворожить его, однако погибает от его справедли­вой карающей руки. В поэме Цветае­вой герой безымянен, абстрактен и пассивен. Героиня (тоже безы­мянная) — мудрая, сильная, хотя и грешная женщина, одерживает победу. Она завораживает, заговаривает, «задуряет» «доброго мо­лодца» не только и не столько земными соблазнами, сколько небес­ными, райскими. «„Переулочки“... история последнего обольщения (душою, в просторечии: высотою)», — писала Цветаева. Сама Марина Ивановна так объясняла свою поэму коррес­понденту-критику Ю. Иваску спустя 15 лет: «Раскройте былины и найдите былину о Маринке, живущей в Игнатьевских переулочках и за пологом колдующей — обращающей добрых молодцев в туровзадуряющей. У меня — словами, болтовней, под шумок которой все и делается: уж полог не полог — а парус, а вот и речка, а вот и рыбка и т. д. И лейтмотив один: соблазн, сначала „яблочками“, по­том речною радугою, потом огненной бездной, потом — седьмыми небесами... Она — морока и играет самым страшным.

А конь (голос коня) — его богатырство, зовущее и ржущее, пыта­ется разрушить чары, и — как всегда — тщетно, ибо одолела — она:

Турий след у ворот — то есть еще один тур и дур».

По оценке самой поэтессы, с одной стороны, «эту вещь из всех моих... больше всего любили в России, ее понимали, то есть от нее обмирали — все, каждый грамотный курсант». А с другой стороны, Цветаева писала Б. Пастернаку о поэме 10 марта 1923 г.: «Очень хочу, чтобы Вы мне написали о „Переулоч­ках“, что встает? Фабула (связь) ни до кого не доходит, — только до одного дошла: Чаброва, кому и посвятила, но у него дважды было воспаление мозга! Для меня вещь ясна, как день, все сказано. Другие слышат только шумы, и это для меня оскорбительно. Это, пожалуй, моя любимая вещь, написанная, мне нужно и важно знать, как — Вам. Доходят ли все три царства и последний соблазн? Ясна ли грубая бытовая развязка?»