Темный горец - Донна Грант

Риган не представляла, что ожидает ее там, вне поселка. Зато ей было известно, кто находится за его пределами. Дейрдре.

Она не обращала внимания на то, что одни лишь мужчины, сбиваясь в небольшие группы, после долгих раздумий покидали поселок: все равно никто из них не годился ей в мужья. К тому же все они уже были женаты. А Риган хотелось от жизни большего.

Потребность порождала боль, которая за последние полгода становилась все сильнее и невыносимее. Словно само будущее вставало перед ней, достаточно было протянуть руку и ухватить. Каждый раз, когда Риган пыталась поговорить об этом чувстве с Мейри, одной из трех старейшин, та туманно начинала разъяснять ей, для чего она нужна всему поселку.

И Мейри, и другие старейшины хорошо понимали, что имелось в виду, но Риган имела собственное мнение на этот счет. Пусть они разорвут ее надвое, но она уйдет! Что-то настойчиво манило отсюда Риган, но пока она не знала, что именно.

Кроме того, существовал пергамент, который Риган случайно обнаружила в сундуке у Мейри. Лист был настолько стар, что его края крошились при прикосновении пальцев. Расплывшиеся строки были написаны на гэльском. Риган никогда не читала на этом языке раньше, но что-то помогло ей уяснить смысл слов. Она просто поняла их. К удивлению, расплывчатый текст не стал помехой для Риган. Сначала она прочитала свое имя, затем открыла для себя, что родом совсем не из Лох-Оу, а пришла сюда вместе с друидами с гор Фоннеа. В пергаменте не было ни слова ни о родителях Риган, ни о том, зачем она оказалась в Лох-Оу, ни о том, что же заставило родителей прогнать ее из дома. Живы ли они? Была ли у нее другая семья?

На пергаменте было так мало складывающихся в предложения слов, что число вопросов только увеличивалось. И все эти вопросы скопом проносились через ее разум, голова раскалывалась от предположений и гипотез. Риган всегда относилась к Мейри как к матери и очень хотела получить от нее разъяснения. Но ответы старейшины, как обычно, были уклончивы. Словно получив подсказку от волшебного пергамента, Риган почувствовала ложь в словах старухи, но не поняла, какую именно. По какой-то причине и Мейри, и остальные старейшины лгали Риган о ее прошлом. Но зачем? Что в нем было такого ужасного?

Невзирая ни на что, она желала лишь одного — правды, но Мейри не хотела раскрывать тайну даже намеком. Сколько бы раз Риган ни приступала к старейшине с расспросами о родителях, она получала один и тот же ответ, слышанный не первый год, — ее нашли метавшейся в лихорадке, спасли и выходили. Такое же объяснение следовало, когда она заводила подобные разговоры с другими старейшинами. И если они из года в год лгали о ее происхождении, то кто знает, в чем ее обманывали еще?

Риган поместила пергамент среди собственных вещей и начала разрабатывать план по поискам друидов и родного дома. Это место представлялось прекрасным, поскольку олицетворяло ее начало, к которому беспрестанно обращались внутренние чувства Риган, призывая к действиям.

Завтра она покинет безопасное пристанище, знакомое с добрый десяток лет, и уйдет в незнакомый мир, полный неизвестности. Да, завтра все переменится. К лучшему или к худшему. Страх и решительность сплелись в Риган в один клубок. Боязнь и радость. Это было начало той новой жизни, которую ей хотелось схватить обеими руками. Она уйдет во что бы то ни стало. Риган попыталась заснуть, чтобы к утру почувствовать себя бодрой, но не смогла. Ей хотелось стать счастливой, найти мужчину, с которым смогла бы разделить жизнь, завести семью и детей, которые наполнили бы ее дни смехом и добрыми воспоминаниями.

Риган предалась мечтаниям, но вдруг словно что-то ударило ее изнутри. Она моргнула и всмотрелась в окружавшие ее лица. Посередине маленького дворика собрались старейшины. Раздраженно потряхивая головой, Мейри принялась говорить, что настало время охоты, запасы еды иссякали.

Волна дрожи пробежала от основания шеи Риган и поднялась куда-то к вискам, вырастая с каждым ударом сердца. Она не понимала, отчего в последний месяц ее голова стала болеть так сильно, и опасалась, что против этого не существует лекарства. Опустив ладонь на лоб, Риган ощутила приятную прохладу. Это дало лишь некоторое облегчение. Она отвернулась в сторону, пытаясь скрыть болезненную гримасу, однако карие глаза Мейри, невзирая на возраст, не потеряли остроты.

— Ты снова заболела, девочка, тебе нужен отдых.

Мягкие исцеляющие руки старейшины, много лет назад освободившие Риган от лихорадочного жара, поддержали ее и помогли добраться до дома. Правда, назвать это сооружение домом можно было лишь с большой натяжкой. Когда друиды обходили Лох-Оу, более молодые из них повернули обратно, оставив стариков и тех, кому не захотелось покидать это красивое и безопасное озеро. И сотни лет назад друиды построили здесь поселок, спрятанный от всего мира одновременно и волшебством, и окружающим ландшафтом.

Риган прислонилась к стволу гигантского дуба, росшего прямо посередине ее дома, и посмотрела вверх на ветви благородного дерева, которые поддерживали крышу. Сама крыша была покрыта листьями и сухими стеблями, надежно защищавшими от плохой погоды. Раскидистые нижние ветви, аккуратно обрезанные и сплетенные стеблями, служили стенами. Такое искусное применение деревьям создавало полную иллюзию леса, и разглядеть в них жилища было невозможно. Создавая такие дома, все друиды использовали естественную поддержку природы, и для множества проходящих мимо странников эти сооружения оставались невидимыми.

— Сядь, — приказала Мейри, и по голосу можно было понять, что никаких возражений она не потерпит.

Риган позволила старой женщине толкнуть себя на стул. Болезненная пульсация в голове замедлилась, хотя все еще оставалась сильной. С каждым днем приступы этой боли становились все продолжительнее и за несколько часов выматывали Риган так, что, казалось, она не чувствовала собственного тела.

Что-то было неправильно, Риган ощущала эту неправильность до мозга костей. Главное заключалось в том, что о чем или о ком бы она ни спрашивала, ответа не было. Может быть, головные боли были как-то связаны с тем, о чем так упорно молчала Мейри?

— Мне скоро будет лучше, — сказала Риган, принимая от старейшины прохладную влажную ткань.

Она приложила ее ко лбу и вздохнула. Разговор лишь усилил головную боль до такой степени, что у Риган не хватало сил сомкнуть челюсти. Много лет прошло с тех пор, как она научилась терпеть, концентрируя волю, но боль появлялась так же внезапно, как и исчезала. Некоторое время Риган боялась даже пошевелиться, опасаясь, что тяжелые удары молота снова обрушатся на ее голову. Тело ослабло, единственным желанием оставалось прилечь и заснуть. В конце концов она сбросила ткань и приподняла голову.