Психологическая оценка переживания террористической угрозы. Руководство - Надежда Тарабрина

Таким образом, гомеостатические модели мотивации связаны с редукцией напряжения, а не с организацией поведения, направленного на самосохранение и выживание. В моделях гомеостаза опасность трактуется как предельное напряжение системы, требующей разрядки.

На данный момент проведены исследования террористической угрозы как фактора снижения чувства безопасности. T. A. Grieger с соавторами проводили опрос жертв теракта 2001 г. в Пентагоне [75]. Получены данные об особенностях восприятия безопасности жизнедеятельности: респонденты со сниженным уровнем восприятия безопасности в течение семи месяцев после терактов имели повышенный уровень эмоциональных реакций и высокую выраженность диссоциаций. У них, с большей вероятностью, развивалось ПТСР, а также алкогольная зависимость. В исследовании был получен важный результат относительно половых различий: женщины превосходили мужчин по степени выраженности всех выделенных признаков. Сходные данные об увеличении уровня возбуждения из-за переживания угрозы жизни были получены в исследовании D. Simeon с соавторами [96].

Таким образом, по результатам многочисленных исследований «снижение ощущения безопасности» может быть описано как: 1) снижение чувства контролируемости ситуации (невозможность контроля за развитием событий, использования выработанных копинг-стратегий для избежания негативных последствий); 2) состояние незащищенности, не позволяющее эффективно осуществлять повседневную жизнедеятельность.

В исследовании стрессовых реакций американцев, проведенном M. A. Schuster c соавторами [94] после терактов 11 сентября 2001 г., около 47 % мирного населения указали на появившееся у них беспокойство относительно собственной безопасности или безопасности их близких.

«Угроза» как форма психологического насилия

В уголовном праве понятие «угроза» применяется как одна из составляющих психологического насилия. При этом угроза рассматривается как противоправное средство воздействия на психику потерпевшего с целью подавить или предотвратить его сопротивление путем запугивания, т. е. угроза – один из видов психологического насилия [31]. Основным элементом угрозы является устрашение потерпевшего.

С точки зрения О. Непочиренко, угрозы могут быть классифицированы по объектам, величине нанесенного ущерба, по вероятности возникновения, по причинам воздействия, по направлениям и целому ряду других показателей [26] (рисунок 1).

Одной из целей проведения террористических актов является запугивание, т. е. актуализация страха, ужаса возможного повторения подобных действий у той части населения, которая не явилась непосредственной жертвой терактов, т. е. террористы и их деятельность оказывают влияние на мысли, чувства и поступки людей, которые становятся косвенными жертвами терроризма. При терактах, сопровождаемых гибелью большого количества людей, признаки стрессовых нарушений наблюдаются не только у непосредственно пострадавших и их родственников, но и у части лиц, непосредственно не затронутых трагедией [17, 41]. С этой точки зрения, проведение террористических актов может рассматриваться как форма массового психологического насилия, поскольку угроза возможного насилия также является насилием [11]. В докладе ВОЗ [27] представлено разделение насилия на три широкие категории в соответствии с характеристиками тех, кто совершает акт насилия: 1) покушение на собственную жизнь и здоровье (суицидальное поведение и жестокое отношение к себе); 2) межличностное насилие (насилие в семье); 3) коллективное насилие (социальное, политическое, государственное и экономическое). Согласно этой классификации, террористическая угроза относится к форме коллективного насилия. Насилие по своим последствиям входит в число самых тяжелых психологических травм. По мнению многих авторов [93, 94, 100, 101], следствием данной формы насилия, с большой вероятностью, может являться посттравматический стресс.

Рис. 1. Классификация угроз

Психологическое насилие – это латентный, трудно диагностируемый вид насилия. Перед профессионалами часто стоит проблема его диагностики и определения. Однако если при некоторых других формах психологического насилия (например, в семьях со стороны родителей или в учебно-воспитательных учреждениях) сам агрессор далеко не всегда осознает принудительный характер своих действий, то в случае с террористическими актами психологическое насилие, давление на массы людей является одной из главных целей преступления.

Переживание насилия как индивидами, так и группами (война, теракт) является, возможно, самым тяжелым травматическим опытом [105]. Главным компонентом всех травматических событий является снижение чувства безопасности жизни, поскольку потребность в безопасности и защите жизни, как уже было сказано выше, относится к числу одной из базисных, доминирующих для человека. Одним из видов стрессовых реакций на информацию о произошедших и готовящихся террористических актах является снижение уровня восприятия безопасности жизни. Степень снижения чувства безопасности и развития ПТС не может быть предсказана лишь посредством объективных измерений степени воздействия или потерь от теракта. Необходимо проанализировать роль личности в генезе подобных кризисных состояний. Среди личностных особенностей, способствующих развитию ощущения нависшей угрозы, авторами выделяются инфантильность, незрелость эмоций, слабая устойчивость к отрицательно окрашенным внешним раздражителям, экстернальная ориентация, ригидность, преобладание вытеснений по истерическому типу [16].

Таким образом, среди множества трактовок понятия «угроза», предложенных отечественными и зарубежными исследователями, определение В. З. Дворкина наиболее полно отражает насильственную природу угрозы и ее патогенное влияние на психику пострадавших: «угроза» подразумевает потенциально возможное или реальное действие или явление, способное нанести моральный или материальный ущерб. Другими словами, угроза – это «опасность, переживаемая как вероятность перехода этой опасности из возможности в действительность, высказанное намерение или демонстрация готовности одних субъектов нанести ущерб другим» [26, с. 86].

В американском исследовании восприятия риска повторения того или иного травматического события были выделены различные параметры риска, от которых зависит оценка людьми существующей угрозы: возможность личного контроля над ситуацией, потенциальная опасность, страх, ужас, степень знакомости, понимание ситуации, воздействие на детей, проявление последствий, влияние на будущие поколения, обратимость, количество жертв, доверие правительственным институтам, доверие к СМИ, историческая значимость ситуации, умышленность воздействия, справедливость, выгода, причины [99]. Эта оценка не является функцией от среднегодовой смертности, согласно имеющимся в распоряжении данным СМИ, а в большей степени зависит от различной атрибуции риска [92]. Некоторые исследования также подтверждают, что человек оценивает риск и угрозу, основываясь на чувстве контроля над ситуацией, уровне знаний о ситуации и степени знакомости события [83].

С увеличением количества терактов актуализировался вопрос о психологии восприятия теле– и радиотрансляций с места событий, способных оказать психотравмирующее воздействие на зрителей. Можно предположить, что влияние телевизионных передач и других средств коммуникации будет проявляться в обострении психических состояний, связанных с переживанием травматических событий. Анализ ряда научно-исследовательских работ по изучению психологических последствий террористических актов показывает, что СМИ влияют на возникновение посттравматических состояний [53]. Так, в американском исследовании R. E. Propper с соавторами показано, что частый просмотр телепередач, освещающих события 11 сентября 2001 г., сопряжен с ПТСР-симптоматикой и депрессией, а непосредственное участие в травматическом событии и воздействие СМИ являются объединенным фактором формирования постстрессовых состояний [92]. Особый эффект воздействия телевизионных образов был обнаружен на выборке респондентов, ставших непосредственными жертвами теракта. Описаны два случая острого психотического расстройства, возникшего через две недели после 11 сентября 2001 г. Авторы подчеркивают роль телевизионного освещения в развитии психотических расстройств. В связи с этим встает вопрос о механизме воздействия информационного освещения терактов на психику населения. В совместной российско-американской работе В. В. Нурковой, Д. М. Бернштейн и Э. Ф. Лофтус [28] был произведен сравнительный анализ воспоминаний москвичей о взрывах жилых домов в Москве в 1999 г. и теракте в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. Показано, что в формировании субъективной отчетливости и стабильности воспоминаний об исторических событиях значительную роль играет фактор визуальной кристаллизации и означивания с помощью СМИ. Подтверждена гипотеза о том, что личностная включенность в событие ведет к снижению «качества» образа памяти, вследствие чего испытуемые, в большей степени, склонны доверять «социально сформированным» образам памяти, чем непосредственно пережитым. Образы, продуцируемые радио, телевидением и фотожурналистикой, не требуют декодирования и поэтому обладают способностью «маскироваться» как реальный опыт. Последующие картины СМИ и публикации о теракте способны активизировать воспоминания травматического материала об этой угрозе. В данном случае средства массовой коммуникации оказываются триггерами, а способ подачи травматического материала посредством визуального и аудиального каналов (одни из самых информативных для человека) способствует возникновению интенсивных психологических последствий переживаний: симптомов вторжения и активизации в сознании травматического материала. Психологи Gloria Keiman, Avi Sadeh, Sefi Rosen из Тель-Авивского университета настаивают на точке зрения, из которой следует, что терроризм в настоящее время имеет явную направленность на СМИ [80]. Своей окончательной целью террористы видят не максимально возможное количество физических жертв и повреждений, а огромные аудитории телезрителей. Террористические акции, по их словам, все больше начинают напоминать продуманный сценарий спектакля. Видение СМИ в качестве подсобного инструмента для провозглашения своей воли родилось в умах террористов не в наши дни [78]. Gordon McCormick в своей работе «Теrrorist Decision Making» упоминает слова французского анархиста Леона Лехотье, который говорил, что динамит помогает борцам за свободу совершать более масштабные акции, а пресса – делать их более громкими [73]. Там же упоминаются слова В. Кропоткина, заявляющего, что хорошо спланированная акция с привлечением прессы – более эффективный инструмент для провозглашения своей воли, нежели тысячи распространенных брошюр. Современные террористы разделяют мнение своих предшественников [73]. В работах Gloria Keiman, Avi Sadeh, Sefi Rosen, посвященных исследованию влияния СМИ на восприятие террористического акта, звучит точка зрения о существовании взаимовыгодной связи между СМИ и террористами [80]. Террористы используют ресурсы СМИ для того, чтобы быть увиденными и услышанными максимальным количеством людей, а средства массовой информации, в свою очередь, за счет освещения драматических событий поддерживают свой рейтинг. Результаты подобного «сотрудничества» крайне негативны. В обществе, помимо эскалации страха и чувства собственной незащищенности, начинают расти национальная и религиозная нетерпимость. Необдуманные заявления, часто построенные на слухах, пугают людей, а значит, как один из вариантов реакции на страх, делают их крайне агрессивными.