Что-нибудь эдакое - Пелам Вудхаус

Все это доведет кротчайшего из графов; и лорд Эмсворт топнул ногой. Поднакачав сил, он в первый и в последний раз проявил решительность – перестал давать сыну деньги, увез в свой замок и держал там так крепко, что Фредди не видел столицы до вчерашнего дня, едва ли не целый год.

Возможно, мысль о том, что он ее все-таки увидел, подбодрила его, и он запел. Плеск воды смешался с нестройными звуками.

Лорд Эмсворт нахмурился и засучил плечами, но продолжалось это недолго. Вспомнил и он.

Что же именно? Вот что: прошлой осенью соседнее поместье снимал один американец, мультимиллионер по фамилии Питерc, у которого, кроме денег, были хронический гастрит и прелестная дочь. Соседи познакомились, Фредди и Эйлин даже подружились, а несколько дней тому назад – обручились, избавив тем самым лорда Эмсворта от единственной обузы.

Фредди совсем распелся, но граф это вынес. Удивительно, как все меняется, если ты сбыл сына с рук! Почти целый год несчастный пэр не ведал покоя. Бландингский замок просторен, но все же не настолько, чтобы никогда не наткнуться на Фредерика; а наткнувшись, отец с печалью видел, что сын страшно страдает. И сады, и парк были для пэра ближайшим подобием рая, но пленник ходил по ним с таким видом, словно это по меньшей мере Сибирь.

Теперь все иначе. Фредди женится. Лорду Эмсворту нравилась Эйлин, нравился и мистер Питерc. Словом, он так радовался, что испытал что-то вроде нежности, когда из ванной вышел сын в розовом халате. Сын же этот, в свою очередь, обрадовался тому, что отцовский гнев улетучился и мир, как говаривала Пиппа, в полном порядке.

Оделся он быстро, его всегда стесняло присутствие отца; и, вскакивая в брюки (сперва – не совсем удачно), вспомнил еще одно обстоятельство.

– Кстати, – сказал он, – я тут встретил приятеля и пригласил к нам. Ничего?

На секунду лорд Эмсворт приуныл. Он знал приятелей Фредди.

– Кто он такой? У нас будут мистер Питерc, и Эйлин, и все твои родственники. Если это…

– Нет-нет, он очень приличный! Фамилия – Эмерсон. Служит в Гонконге. Большая шишка. Эйлин он знает, вместе плыли в Англию.

– Я не помню никаких Эмерсонов.

– Понимаешь, мы вчера познакомились. Очень хороший человек, такой какой-то…

Лорд Эмсворт был слишком счастлив, чтобы толком рассердиться.

– Хорошо, пускай едет.

– Спасибо. Ты завтракал? А то я съем что-нибудь и немного прошвырнусь.

– Два часа назад. Надеюсь, ты заглянешь к мистеру Питерсу. Я пойду туда после ленча. Он хочет показать мне… как это их?.. да, скарабеев.

– Загляну, загляну, не волнуйся. А не успею – позвоню. Значит, я пошел, а?

Лорду Эмсворту было что ответить на эти речи. Во-первых, ему не понравилась легкость тона; во-вторых, ему показалось, что счастливый жених обычно более пылок. Хотя, с другой стороны, может, теперь так надо… Словом, он промолчал; а Фредди, обмахнув ботинки шелковым платком и вытерев платок о манжету, вышел с ним вместе в вестибюль, где они расстались. Сын собирался позавтракать, отец – побродить, коротая время до ленча. Граф не любил Лондона, он вообще не любил города, сердце его было в деревне.

2

На одном из этажей одного из зданий, стоящих на одной из улиц, которые, в свою очередь, бегут от Стрэнда к Темзе, есть дверь, а на ней – самая скромная из всех лондонских табличек:

Р. Джонс

Слева – «Брейбери-Эгглстон, генеральный директор компании по эксплуатации резиновых плантаций в Новой Гвинее», справа – «Рубиновые копи в Бхангалу», а тут, как фиалка среди орхидей, – просто «Р. Джонс».

Глядя на это, вы гадаете, кто же он такой и чем занимается так скромно. Гадал и Скотленд-Ярд, но узнал только то, что скромный Р. Джонс торгует антиквариатом, дает деньги в долг и в сезон играет на скачках. Мы не будем вас уверять, что этого хватило; тут уместней слово «растерянность». Сыщики подозревали, что он скупает краденое, но доказать не могли. Р. Джонс об этом позаботился. Он был очень занят, едва ли не занятее всех в Лондоне, но прежде всего он пекся о том, чтобы не было улик.

Если верить собрату по перу, небезызвестному Шекспиру, опасен только тощий человек[5] с голодным взором, а округлый, толстый и благодушный истинно невинен. Тогда Р. Джонс опасности не представлял, поскольку был самым круглым и толстым человеком в центрально-западной части Лондона. Можно сравнить его с мячом, можно – с мехами (если он идет вверх по лестнице), а можно – и с желе, если неосторожный друг внезапно хлопнет его по плечу. Правда, по лестнице он ходил редко, а по плечу его почти не били, ибо его круг считал это неуместным, уступая такую возможность стражам порядка, состоявшим на государственной службе.

Кроме того, Р. Джонс, человек лет пятидесяти, был седым и краснолицым. С друзьями он держался резво, со случайными знакомыми – еще резвее. Завистливые недоброжелатели полагали, что особая приветливость по отношению к молодым аристократам с маленьким лбом и большим кошельком принесла ему не одну сотню фунтов. Вышеупомянутая резвость и приятная округлость привлекали определенный человеческий тип, к счастью для него – достаточно богатый.

Фредди поддался его чарам, когда жил в Лондоне. Познакомились они на скачках, и с той поры Р. Джонс был другом и наставником графского сына. Вот почему весенним утром, а точнее – ровно в полдень сын этот обрадовался, когда ему открыл сам хозяин.

– Ах ты, ах ты, ах ты! – резво заметил Р. Джонс. – Кого мы видим! Счастливый жених собственной персоной!

Как и граф Эмсворт, он радовался будущей женитьбе. Когда Фредди перестал получать субсидию, он огорчился. Конечно, у него были другие источники дохода, но там приходилось все же ударять пальцем о палец. И вот появилась невеста миллионера…

– Одно слово – блудный сын! – продолжал он. – Давненько не виделись, давненько. Ай-ай-ай, как не совестно! Ну, полегче стало?

Фредди сел и принялся сосать набалдашник трости.

– Да нет, Дикки, не сказал бы. Удалось вот уехать, отцу надо в город, но в три часа едем обратно. Денег как не давал, так и не дает. Вообще я сел в лужу.

Резвые толстые люди тоже знают печаль. Р. Джонс загрустил и сослался на особо трудные времена. Как и думал Скотленд-Ярд, он давал деньги в долг, но не тогда, когда клиент сидел в луже.

– Нет-нет, – заверил Фредди, – я не о том! Честно говоря, у меня есть пятьсот фунтов. Наверное, хватит.

– Смотря на что, – возразил Р. Джонс, снова обретший резвость. Думал он о том, как хорошо бы встретить идиота, который дал Фредди столько денег. Где они, эти филантропы?

Фредди тем временем вынул из кармана портсигар, а из портсигара газетную вырезку.

– Про Перси слыхали? – спросил он.

– Про какого Перси?

– Ну, про Стокхита.

– А, лорд Стокхит! Мало того, я был в суде, все три дня. – Р. Джонс приятно хихикнул. – Ваш приятель? Может, родственник? А, кузен! Видели бы вы его на перекрестном допросе! Ухохочешься. А письма-то, письма! Читали, понимаете, вслух, и это уж…

– Не надо! – вскричал Фредерик. – Дикки, не надо! Я все знаю, я видел газету. Его выставили таким дураком…

– Что поделаешь, он дурак и есть. Да, ощипали голубчика!

Фредди просто дернулся от боли.

– Дикки, не надо! Я не могу!

– Чего он вам дался?

– Не в нем дело. Дикки, я сам влопался.

– Ну! Обещали жениться?

– Не то чтобы обещал… Давайте я по порядку. Помните «Девицу из Дублина» в прошлом году? Там была одна хористка.

– Больше, больше. Целая куча.

– Вообще-то больше, но одна – особенная. Ее зовут Джоан Валентайн. Мы с ней не знакомы.

– Минуточку! Ничего не понимаю.

– Ну как же? Я ходил в театр каждый день, жутко в нее влюбился…

– И не пошли за кулисы?

– Именно. Я был такой кретин…

– Не скромничайте!

– Был, был, а то бы познакомился. Но я ей писал. Объяснялся в любви.

– Предложение делали?

– А?

– Просили выйти за вас замуж?

– Не помню. Наверное, просил. Жутко влюбился.

– Почему вы с ней не встретились?

– Она не хотела. Приглашаю в кафе – не идет. И на письма не отвечала. А потом…

Голос его угас. Он присосался к набалдашнику.

– Да?

Фредди залился алым румянцем и глядел в сторону.

– Стихи!..

Р. Джонс затрясся и засверкал глазками.

– Стихи ей писали?

– Ярдами, Дикки, ярдами! Видите, как я влип? Теперь, после Перси, такие дела вошли в моду. Прочтет объявление о помолвке – и все, конец! Наверное, только того и ждала. У нее все карты. Если в суде прочитают стихи, мне вообще придется уехать. А дома что будет! Отец меня убьет. Влип, ничего не скажешь.

– Что ж я могу сделать?

– Письма от нее получить! Я сижу в деревне. Потом, я вообще бы не справился. Тут нужен умный, бывалый человек.

– Спасибо за комплимент, только этого маловато. Вот вы говорили, пятьсот фунтов?..

– Говорил, говорил. Пожалуйста. Так вы пойдете? Хватит ей этого?

– Посмотрим…

Фредди поднялся со стула почти счастливый. Скотленд-Ярд не доверял Р. Джонсу, а Фредерик Трипвуд – доверял.