Осада - Иван Алексеев

– Эй, на челне! Кто такие? Огласите пропуск!

Степа направил челн поближе к берегу, чтобы не орать тайные слова пропуска на всю округу.

– Николай Угодник и Святой князь Александр! – отчетливо произнес он и затем добавил: – Здравы будьте, затинщики!

– И вам доброго здравия, разведчики! Тут с утра во Пскове осадный колокол гудел. Небось, вы весть подали?

– Мы. Королевское войско уже близко. Так что держите ухо востро: по лесу вервольфы шастают.

– Вон оно как! Спасибо, разведчики. Будем вдвойне внимательны.

Степа с Ваняткой попрощались с заставой, вновь направили челнок на стрежень. Примерно через час они выплыли из притока на широкую вольную гладь реки Великой и вскоре достигли Пантелеймонова монастыря. Закат тревожными рубиновыми всполохами, словно языками пламени, играл на белых монастырских стенах. У разведчиков невольно сжались сердца от тревожных предчувствий. Но тут торжественно и величаво зазвонили колокола собора, и этот проникновенный и благостный звон заполнил душу, мягко погасил возникшее смятение. Степа и Ванятка скинули шапки, перекрестились и вновь с удвоенной силой налегли на весла.

– Давай, Ванятка, греби шибче! – подбодрил товарища Степан, вглядываясь вперед, туда, где в пяти верстах вниз по реке угадывалась панорама большого города. – До полуночи должны успеть. А то опустят решетку, топай потом в обход пешком до княжеских палат. Воеводы-то, небось, донесения нашего с нетерпением ждут.

Они успели. Огласив пропуск караулу, уже приготовившемуся перегораживать тяжелой кованой решеткой устье реки Псковы, протекающей через город и впадающей в Великую, разведчики свернули в Пскову. Они проплыли между двумя крепостными башнями под соединяющим их мостом, и, гребя из последних сил против течения, вскоре причалили возле самых княжеских палат.

Миновав железную калитку в крепостной стене, охраняемую двумя часовыми, Степа и Ванятка бегом пересекли неширокий мощеный брусчаткой двор и поднялись по каменным ступеням на крыльцо, где их уже поджидал, нервно расхаживая взад-вперед, стремянный большого воеводы, князя Ивана Шуйского.

– Ну, наконец-то! – воскликнул стремянный при виде разведчиков. – Давайте-ка поторопитесь к воеводе!

И, забыв о своем высоком чине, собственноручно распахнул дверь перед рядовыми ратниками, пропустил их вперед. Степа и Ванятка с разгону вбежали внутрь, забыв даже поприветствовать стремянного, перед которым в другое время они стояли бы навытяжку. Тот, естественно, не обратил ни малейшего внимания на нарушение субординации и бодрой рысцой кинулся вслед за долгожданными разведчиками вверх по внутренней лесенке, ведущей в совещательную палату.

В обширной палате с низким сводчатым потолком, ярко освещенной множеством свечей, за широким дубовым столом сидело больше десятка людей – воинских начальников, возглавлявших гарнизон Пскова. Один из них, князь Иван Петрович Шуйский, при виде буквально ворвавшихся в палату запыхавшихся разведчиков, поднялся из-за стола и без лишних слов коротко приказал:

– Докладывайте!

Степа, остановившийся было в дверях, сделал три шага вперед, и, стараясь успокоить сбившееся дыхание, принялся излагать самую суть из того, что им довелось наблюдать ранним утром на большой дороге. Воеводы слушали его не перебивая. Когда разведчик закончил доклад, в совещательной палате повисла напряженная тишина.

– Значит, по вашим оценкам, их около ста тысяч? – нарушив, наконец, продолжительное молчание, задумчиво переспросил князь Шуйский.

– Так точно, воевода, – без малейших колебаний подтвердил Степан.

– А нас – едва пятнадцать, вместе со стрельцами, детьми боярскими, городовыми казаками, да затинщиками из ремесленников, – произнес вполголоса кто-то из членов военного совета.

Князь Иван резко повернулся к столу.

– Да, нас пятнадцать тысяч, – жестко произнес он. – И свой воинский долг перед государем мы исполним. Есть вопросы к разведчику?

– Да что уж тут неясного? – удрученно произнес тот же боярин, который только что отметил подавляющее превосходство неприятеля над псковским гарнизоном. – Вся Европа, почитай, на нас ополчилась. Сам король польский Стефан Баторий, коего шляхта «непобедимым» нарекла, войско ведет.

– Это не вопрос, князь Василий. Это утверждение, – отрезал Шуйский. – Повторяю: вопросы есть?

Он обвел взглядом бояр и дьяков. Те молчали, вероятно, в душе соглашаясь с князем Василием.

– Разреши, воевода?

Голос, раздавшийся не из-за большого стола, а сбоку, с лавки, стоявшей в полумраке возле стены, показался Степе знакомым. Он повернул голову, и тут же с изумлением узнал человека, поднявшегося со своего места и шагнувшего вперед, на освещенное пространство возле стола. Бояре также дружно повернулись к говорившему.

– Разрешаю, сотник. Задавай свой вопрос, – ласково произнес князь Иван.

Но сотник не сразу смог воспользоваться полученным разрешением. В любом совете, даже в военном, всегда найдется как минимум один записной оратор, высказывающийся чаще и резче всех остальных, вместе взятых. Таковым, очевидно, и был князь Василий Скопин. В Разрядных списках он по знатности рода числился выше Ивана Шуйского. Государь Иван Грозный в последние годы, даже после отмены опричнины, все чаще пренебрегал древними обычаями и ставил людей на высокие воинские должности не по разрядам, а по способностям. Однако прежняя иерархия накрепко засела в душах бояр. Сейчас, когда князь Иван Шуйский был фактически главным псковским воеводой, князь Василий, чувствуя обиду, и не смея, естественно, возроптать на государя, старался при каждом удобном случае уязвить обошедшего его «выскочку».

– С каких это пор, князь Иван, – ядовитым тоном произнес он. – С каких это пор какой-то сотник из затрапезной дружины худородного боярина Ропши смеет присутствовать на совете бояр и государевых дьяков, да еще возвышать свой голос?

– Я лично пригласил его, князь. Сегодня утром он прибыл по моему зову из поморских владений боярина Ропши, проделав длиннейший путь, – спокойно ответил Иван Шуйский. – Сотник не раз сражался в Европе, и хорошо знаком с устройством армий и тактикой действий наших противников.

– Подумаешь, – фыркнул князь Василий. – Мы и сами не лыком шиты, и немцев, и поляков с ливонцами, и прочих рыцарей западных колошматили так-растак!

– Там теперь не рыцари, – холодно возразил Шуйский. – Последних рыцарей французских испанские аркебузиры маркиза Пескары в сражении при Павии всех до единого положили своим огнем. Сквозь новейшие доспехи рыцарские одной пулей двоих били наповал. И в войске короля Стефана, судя по донесению, только что нами услышанному, идут не одни лишь шляхтичи – дворяне польские, а ландскнехты с рейтарами, причем не только из ближних стран. Не знаешь ли, кстати, князь, отчего у аркебузиров испанских скорострельность в два раза выше, чем у всех остальных? Нет? Так вот, сотник-то нам как раз это потом и объяснит. А сейчас пусть спрашивает у разведчика, то, что ему важным кажется.

– Слушаюсь, воевода! – вытянулся сотник в ответ на последние слова князя, прозвучавшие, как приказ, и повернулся к Степе: – Какое в ротах ландскнехтов было соотношение пикинеров и мушкетеров?

Степа чуть замялся с ответом, продолжая неотрывно, словно не веря своим глазам, смотреть на сотника.

– Тебе понятен вопрос? – доброжелательно переспросил сотник, и тепло, по-свойски улыбнулся разведчику, давая понять, что тоже узнал старого друга.

– Понятен, – наконец, опомнившись, кивнул Степан. – С ландскнехтами, наемной пехотой немецкой, мне в позапрошлом годе под Полоцком доводилось биться. Тогда у них на роту копейщиков… пикинеров было всего десятка два стрелков. А сейчас у тех, кого мы на дороге наблюдали, копейщиков и стрельцов с пищалями, то есть мушкетами, в каждой роте было поровну.

– Ты уверен? – переспросил сотник.

– Уверен. Еще сам удивился, когда они мимо шли.

– Ясно, спасибо.

Сотник задал еще несколько уточняющих вопросов о рейтарах – легкой коннице с огнестрельным вооружением, гусарах – тяжелой кавалерии, составлявшей личную гвардию короля, и гайдуках – легковооруженных польских пехотинцах, а также об артиллерии.

– Больше у меня вопросов нет, воевода! – вновь вытянулся по стойке «смирно» сотник, обращаясь князю Шуйскому.

– Вольно, садись! – кивнул ему князь. – А ты, разведчик, и твой товарищ, идите, отдыхайте. Вот, возьмите от меня в награду за геройскую службу и ценные сведения!

Он достал из красивого кожаного кошеля, висевшего у него на поясе, две больших серебряных монеты с изображением Святого Георгия на коне, пронзающего копьем змея, и протянул Степану.

– Стремянный, накорми да напои разведчиков от моего стола! – добавил Шуйский. – Ну, ступайте, герои!

Степа поклонился воеводе в знак благодарности по-военному четким наклоном головы, повернулся на каблуках и вышел из совещательной палаты.