Обмен времен «Холодной войны» - Росс Томас

Падильо выбрал первое и попросил отправить его в училище поваров и пекарей. И к концу 1942 года хозяйничал в офицерском баре в небольшом Центре подготовки пехоты на севере Техаса, неподалеку от Далласа и Форт-Уорта. А потом кто-то из кадровиков, просматривая личные дела, обнаружил, что он может говорить и писать на шести языках.

— Они заявились ко мне ночью. Старший сержант, дежурный офицер и какой-то тип в штатском. Далее все было, как в плохом фильме. Защитного цвета «паккард», зловещая тишина в кабине мчащегося в аэропорт автомобиля, сурового вида пилоты, то и дело поглядывающие на часы, вышагивающие взад-вперед под крылом С-47. Смех, да и только.

Самолет приземлился в Вашингтоне, и Падильо начали гонять из кабинета в кабинет.

Они проверяли его языковые знания.

— Я мог говорить по-английски с миссисипским или оксфордским акцентом. Я мог говорить, как берлинец и марсельский сутенер.

Они послали меня в Мэриленд, где научили кой-каким приемам. Я же научил их другим, которые были в ходу в Хуаресе. Каждый из нас пользовался «легендой». Я заявил, что разносил чистые полотенца в одном из борделей Мехико. Всех живо интересовал круг моих тогдашних обязанностей.

По завершении тренировочного цикла в Мэриленде Падильо вернули в Вашингтон. Привели в неприметный особняк на Эр-стрит, к западу от Коннектикут-авеню. Его желал видеть полковник.

— Выглядел он совсем как актер, играющий полковника в голливудских фильмах. Его, похоже, это раздражало. Он сказал, что я могу внести значительный вклад в «борьбу за национальную безопасность». Если я соглашусь, меня демобилизуют, дадут американское гражданство и даже будут ежемесячно вносить определенную сумму на мой счет в «Америкэн секьюрити энд траст компани». Деньги я смогу получить по возвращении. Я, естественно, спросил, откуда мне придется возвращаться. «Из Парижа». Он пососал нераскуренную трубку, посмотрел в окно. Как я потом узнал, до войны он преподавал французский в университете Огайо.

Падильо провел во Франции два года, главным образом в Париже, обеспечивая связь маки с американцами. После окончания войны его вернули в Штаты. В банке он получил деньги, ему выдали регистрационную карточку, в которой значилось, что он не годен к строевой службе, а генерал одобрительно похлопал его по плечу.

— Я отправился в Лос-Анджелес. За время моего отсутствия город изменился, но ненамного. Люди по-прежнему жили там так, будто играли роль на съемочной площадке. Меня это вполне устраивало. На реальную жизнь я уже насмотрелся.

Денег мне хватало, но я все равно начал искать работу и вскоре устроился барменом в маленьком клубе в Санта-Монике. Я уже подумывал, а не стать ли мне совладельцем клуба, когда за мной вновь пришли. Опять два молодых человека, в однобортных костюмах, в шляпах.

Для меня есть небольшая работа, сказали они. На две, максимум на три недели. В Варшаве. Никто знать не будет, куда я уехал, зато по возвращении меня будут ждать две тысячи.

Падильо бросил окурок на пол и закурил новую сигарету.

— Я поехал. В Варшаву, а потом еще в дюжину мест, а может, и две дюжины, но в последний раз, когда они заявились ко мне в темных костюмах и с приклеенными улыбками на физиономиях, я ответил отказом. Улыбки стали шире, они приводили все новые доводы, но я стоял на своем. Тогда они намекнули, что в Вашингтоне задаются вопросом, а стоило ли давать мне американское гражданство, поэтому я должен выполнить и это задание, чтобы рассеять недовольство властей предержащих.

Я забрал из банка все деньги и двинулся на восток. Работал в Денвере, Колфаксе, но они нашли меня и там. Я удрал в Чикаго, оттуда перебрался в Питтсбург, потом в Нью-Йорк. Там я прослышал об этом баре в Джерси. Тишина и покой. Студенты, жители близлежащих городков, более никого. Я внес задаток.

За окном уже стемнело. Керосиновый фонарь светился мягким желтоватым светом. Виски в бутылке оставалось все меньше. Тишина густела.

— Но они пришли снова, и вежливые нотки исчезли из их голосов. Я, мол, обязан делать то, что мне прикажут. Мне требовалось прикрытие в Бонне, а вы, не зная о том, подготовили его для меня.

— Я могу и отказаться.

Падильо цинично усмехнулся.

— Здесь не так-то легко получить необходимые разрешения и лицензии, не правда ли?

— Полностью с вами согласен.

— Вы и представить себе не можете, как все упрощается, если обращаться к нужным людям. Но, если вы будете упрямиться, даю полную гарантию, что в Бонне вам не удастся продать ни одного мартини.

— Вы, значит, так ставите вопрос?

Падильо вздохнул.

— Да. Именно так.

Я глотнул виски и обреченно пожал плечами.

— Хорошо. Похоже, без компаньона мне не обойтись.

Падильо уставился в пол.

— Не уверен, что я хотел услышать от вас эти слова, ну да ладно. Вы воевали в Бирме?

— Да, — кивнул я.

— За линией фронта?

Я подтвердил и это.

— Может пригодиться.

— Для чего?

Он широко улыбнулся.

— Чтобы смешивать коктейли по субботам. — Он встал, подошел к столу, взял чек и вновь протянул его мне. — Пойдемте-ка в клуб и напьемся как следует. Им это, конечно, не понравится, но поделать-то они ничего не смогут.

— Могу я спросить, кто эти «они»?

— Нет. Просто помните, что вы — плащ, а я кинжал[6].

— Не забуду, будьте уверены.

— Тогда в путь.

В тот вечер мы нализались до чертиков, но перед тем как войти в бар, Падильо снял телефонную трубку и набрал номер.

— Все в порядке. — Он положил трубку на рычаг и задумчиво посмотрел на меня. — Бедняга. Наверное, вы этого не заслужили.

Глава 3

В последующие десять лет мы процветали, обрастая символами успеха, сединой на висках, дорогими автомобилями, которые меняли чуть ли не ежегодно, обувью, изготовленной по индивидуальному заказу, костюмами и пиджаками, сшитыми в Лондоне, жирком по талии.

Бывали дни, когда, приходя на работу к десяти утра, я заставал Падильо за стойкой бара. С бутылкой в руке, он сидел, уставившись в зеркало.

— Получил задание, — говорил он.

— Надолго? — спрашивал я.

В ответ следовало: «две недели», или «десять дней», или «месяц», и я кивал: «Хорошо». Короткие, скупые фразы — мы напоминали Бэзила Рэтбона и Дэвида Найвена из «Ночного патруля». Потом я наливал себе из бутылки, и мы сидели рядом, разглядывая зеркало. У меня сложилось впечатление, что в такие дни всегда лил дождь.

Как компаньоны, мы отлично дополняли друг друга, особенно после того, как Падильо научил меня основам салунного дела. Он показал себя радушным хозяином, благодаря его знанию языков наше заведение стало любимым местом отдыха иностранных дипломатов в Бонне, включая и русских, которые иногда заглядывали к нам по двое или по трое. Я же больше преуспевал по хозяйству, и наш счет в Дойче Банк в Бад-Годесберге постоянно пополнялся.

В промежутках между «деловыми поездками» Падильо я иногда летал в Лондон или Штаты, как считалось, в поисках новых идей. Возвращался нагруженный каталогами кухонного оборудования, ресторанной мебели, каких-то хитроумных приспособлений. Но в нашем заведении мы ничего не меняли. Оно становилось все более обшарпанным и более уютным. Нашим клиентам, похоже, нравилось и то, и другое.

В Берлин я тоже летал по делу. На переговоры с барменом, который умел смешивать коктейли по-американски. Работал он в берлинском «Хилтоне» и отказался от моего предложения, как только узнал, что придется переехать в Бонн.

— Все рейнцы — пройдохи, — пояснил он, продолжая резать апельсины.

Мило беседуя с герром Маасом, я кружил по узким улочкам Годесберга, пока не поставил машину у тротуара перед нашим салуном: Падильо выбил у отцов города два стояночных места, на которых могли парковаться только его и моя машины. Когда мы вылезли из кабины, герр Маас все еще рассыпался в благодарностях, и я придержал дверь, приглашая его войти первым. Часы показывали половину четвертого, так что время первого коктейля еще не подошло. Внутри, как всегда, царил полумрак, и герр Маас несколько раз мигнул, приспосабливаясь к недостатку освещения. За столиком номер шесть в дальнем углу сидел одинокий мужчина. Герр Маас еще раз поблагодарил меня и направился к нему. Я же двинулся к бару, где Падильо наблюдал, как Карл, наш бармен, протирает и без того чистые бокалы.

— Как Берлин?

— Сплошной дождь, и он не любит рейнцев.

— Из родного города ни на шаг, да?

— Совершенно верно.

— Выпьешь?

— Только кофе.

Подошла Хильда, наша официантка, и заказала по бокалу «Стейнхаузера» и кока-колы для герра Мааса и мужчины, на встречу с которым он прилетел из Бонна. Других посетителей в этот час не было.

— Кого это ты привел? — Падильо мотнул головой в сторону Мааса.

— Маленький толстячок с большим пистолетом. Говорит, что его фамилия — Маас.