Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в. - Дмитрий Александрович Боровков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Феодальная модель междукняжеских отношений, остававшаяся на периферии дореволюционной историографии до появления в начале XX в. работ Н.П. Павлова-Сильванского, установившего тождество русских и западноевропейских институтов XII–XVI вв.[63], стала доминирующей в советской историографии 1930—1980-х гг. В соответствии с марксистской формационной парадигмой на Руси IX–XII вв. постулировалось наличие феодального социально-экономического уклада: основой феодального строя считалась крупная земельная собственность, а система социальных отношений (в том числе в роду Рюриковичей) характеризовалась в категориях феодального вассалитета-сюзеренитета. В работах историков этого периода (С.В. Юшков, Б.Д. Греков, В.В. Мавродин, Л.В. Черепнин, В.Т. Пашуто, О.М. Рапов, Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко и др.) превалировало представление о существовании в конце IX – первой трети XII в. раннефеодальной монархии[64], с легкой руки К. Маркса получившей наименование «империи Рюриковичей»[65], историческим ядром которой в результате исследований А.Н. Насонова стала считаться «Русская земля» в Среднем Поднепровье, сложившаяся вокруг Киева, Чернигова и Переяславля[66].
На фоне продолжения этой тенденции в трудах современных исследователей (В.Я. Петрухин, М.Б. Свердлов, Л.В. Мининкова, С.А. Мельников и др.)[67] получили развитие альтернативные феодальной парадигме теории. Это модифицированный вариант теории общинного быта, разрабатываемый школой И.Я. Фроянова, в которой междукняжеские отношения раскрываются через призму княжеско-общинных отношений в политической системе городов-государств[68], и модифицированный вариант теории родового быта – концепция братского совладения (corpus fratrum или «родового сюзеренитета») с постепенным формированием сеньората-старейшинства, предложенная в середине 1980-х гг. А.В. Назаренко[69] и поддержанная рядом исследователей[70].
За более подробным обзором историографии мы отсылаем читателей к соответствующим параграфам первого издания этой книги, вышедшего под названием «Междукняжеские отношения на Руси конца X – первой четверти XII в. и их репрезентация в источниках и историографии» (СПб.: Алетейя, 2015). В настоящем издании, кроме внесения уточнений и исправлений, замеченных неточностей и опечаток, дана упрощенная орфография древнерусских текстов.
Цели первого «окняжения» земель и причины конфликта Святославичей
До последней трети X столетия о структуре и численности княжеской семьи Рюриковичей можно судить по косвенным данным – таким как упоминание «всякой княжьи» в преамбуле русско-византийского договора под 944 г., включение которого в летописную традицию со времени А.А. Шахматова атрибутируется составителю ПВЛ[71]. Вопрос о статусе лиц, чьи интересы представлены в договоре 944 г., остается спорным: по одной версии, все они являлись представителями рода Рюриковичей[72]; по другой версии, одна часть их принадлежала к роду Рюрика, другая – к племенным князьям[73]. Вне зависимости от того, считать ли всех упомянутых в тексте 22 послов представителями членов киевской княжеской семьи или только некоторых из них, фактом является то, что к середине X в. род «русских князей» имел уже достаточно разветвленную структуру и младшие его члены (сын и племянники «великого князя» Игоря) имели возможность представлять свои интересы с помощью специальных представителей, равно как и женщины, входившие в состав княжеской семьи. Хотя Игорь фигурирует в договоре в качестве лидера княжеского рода, он не является единственным выразителем его интересов, из чего следует, что в мероприятиях подобного характера князь должен был взаимодействовать с другими родичами. В русско-византийском договоре 971 г., заключенном Святославом Игоревичем с Иоанном Цимисхием, мы уже не встречаем упоминаний о родичах киевского князя, что можно объяснить естественной убылью княжеского рода за прошедшую четверть века.
Первое свидетельство о вокняжении Рюриковичей на местах мы находим в летописном рассказе о сыновьях Святослава – Ярополке, Олеге и Владимире: «Святославъ посади Ярополка в Киеве, а Ольга в Деревехъ. В се же время придоша людье ноугородьстии, просяще князя собе: „аще не поидете к намъ то налеземъ князя собе“ и рече к нимъ Святославъ: „абы пошелъ кто к вамъ“, и отпреся Ярополкъ и Олегъ. И рече Добрыня: „просите Володимера“. Володимеръ бо бе отъ Малуши, ключнице Ользины, сестра же бе Добрыне [испр. по Радз.], отець же бе има Малък Любечанинъ, [и] бе Добрына уи Володимеру. И реша ноугородьци Святославу: „въдаи ны Володимира“, онъ же рече имъ: „вото вы есть“. И пояша ноугородьци Володимера к собе. И иде Володимиръ съ [До]брыною уемь [испр. по Р., А.] своимь Ноугороду, а Святославъ Переяславьцю»[74].
Вопрос о том, какая роль в геополитическом проекте отца отводилась Святославичам, с XIX в. является предметом дискуссий: С.М. Соловьев и Н.И. Костомаров считали, что самим актом раздела Святослав оборвал все связи с Русью[75], а В.О. Ключевский и А.Е. Пресняков, напротив, предполагали, что сыновья исполняли на Руси только функции посадников Святослава[76]. Гипотеза Ключевского – Преснякова распространена и среди современных исследователей[77]. Однако в этом случае остается непонятным механизм прямого осуществления властных полномочий на Руси, учитывая тот факт, что сам князь, по свидетельству ПВЛ, рассматривал в качестве «середины» своей «земли» болгарский Переяславец на Дунае. Более того, если в ПВЛ рассказ о княжении Ярополка открывается под 973 г. фразой: «Нача княжити Ярополкъ», то в соответствующем месте НІЛМ под 972 г., на которое обратил внимание А.А. Шахматов, считавший это чтение первоначальным, сообщается: «…а Ярополкъ же княжа в Киеве и воевода бе у него Блудъ»[78], что, в свою очередь, может служить косвенным свидетельством для утверждения о том, что самостоятельное правление Ярополка (и его братьев) началось с момента отъезда отца в Болгарию и вряд ли оправдано игнорировать этот факт для того, чтобы обосновать противную точку зрения, как предпочитают делать некоторые исследователи[79].
В летописной статье 970 г. мы впервые встречаемся с репрезентацией двух путей установления княжеской власти: с одной стороны, Святослав назначает («сажает»)[80] князей в Киев и Овруч по своему усмотрению; с другой стороны, назначение Владимира в Новгород производится по настоянию новгородцев. Одни исследователи считают, что на предание о призвании Владимира в Новгород могло повлиять «Сказание о призвании варягов»[81], по мнению других, он отражает специфику новгородско-киевских отношений начала XII в., когда киевский князь Святополк Изяславич попытался заменить на новгородском столе князя Мстислава Владимировича своим сыном, однако его кандидатура была отвергнута новгородцами[82]. Учитывая тот факт, что окончательную обработку текст ПВЛ в целом получил лишь во втором десятилетии XII в., надо признать возможность рецепции любого из этих «сценариев», однако следует отметить, что противопоставление «посажения» и «призвания», скорее всего, является
