Следователь по особо секретным делам - Алла Белолипецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
– Так что она всё-таки выбрела на тракт, – закончил свой рассказ Артемий. – Верно, увидела меня и стала пробираться ко мне по снегу. Может статься, глядела мне в спину и звала меня, когда я уезжал. А вы, ваше превосходительство, не хотите предать меня суду!
В голосе его не было ни обиды, ни досады – только беспредельное разочарование.
Платон Александрович с силой потер виски, которые ломило у него всё сильнее. Его голову как будто сдавливали между печной заслонкой и раскаленной стенкой печи. А за окном по-прежнему мелькала какая-то белая тень – то ли огромная птица, то ли оптическая иллюзия, порожденная бураном, этакая снежная Фата-Моргана. Белесый контур то припадал к заиндевевшей поверхности стекла, то чуть отдалялся, но не исчезал вовсе. И это продолжалось уже третий вечер кряду. Господин Хомяков даже выскочил один раз во двор – так ему загорелось разглядеть: что же это он видит? Однако кабинет его располагался на третьем этаже присутственного здания. И снизу из-за метели он так ничего узреть и не сумел. Только ноги застудил.
И теперь Платон Александрович в сердцах подумал: «Да пропади он пропадом – этот мираж!» Он отступил от окна на два шага, а потом медленно, чтобы не вызвать новый приступ обжигающей боли в голове, подошел к своему креслу и опустился в него.
– Вы сочли, что Ганна оказалась одна в поле во время бурана, потому что заблудилась, когда шла на свидание с вами? – спросил он и, не дожидаясь ответа Артемия, продолжил: – Ну, так вы, милейший, ошиблись. Вы не задавались вопросом: как ваша невеста преодолела по снегу десять верст, отделявших её от дома? На ней ведь даже лыж не было. – И Платон Александрович приподнял с толстой стопки бумаг на столе пресс-папье в виде Медного всадника, вытянул из-под него один листок и протянул его Артемию: – Вот! Вы ведь знаете грамоту? Читайте! Это – показания её отца, Болеслава Василевского. Он ещё третьего дня у меня побывал. Жаль только, что это – слабое доказательство… Я должен был бы привлечь к суду того – другого, однако он заявил мне, что ваша невеста сама убежала в поле. И доказать обратное я не могу.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДУХ ИЗГНАНЬЯ.
Глава 1. Смерть инженера
16 июля 1939 года. Воскресное утро
Москва
1
Николай Скрябин, следователь проекта «Ярополк», множество раз слышал присказку о том, что нужно быть осторожнее со своими желаниями. Но – осторожничать Николай не умел. Ни в чем. И он всегда мечтал не просто о крупном деле. Крупных дел он успел уже расследовать немало – а иначе не стал бы в свои двадцать два года старшим лейтенантом госбезопасности. Ведь в системе ГУГБ НКВД мало кто дослуживался до этого специального звания и к тридцати годам. Нет, Скрябин мечтал заполучить уникальное дело – небывалое даже для «Ярополка». Такое, расследование которого раз и навсегда положило бы конец шепоткам у него, Николая, за спиной – когда его исподтишка именовали выскочкой и фанфароном. И утверждали, между прочим, что вся его карьера в сверхсекретном проекте НКВД зиждется единственно на его особых способностях, которые Николай Скрябин уж точно не мог поставить себе в заслугу, поскольку получил их от рождения.
О существовании «Ярополка» в Главном управлении госбезопасности НКВД СССР знал только очень узкий круг облеченных особым доверием лиц. Но и среди них бытовало ошибочное мнение, что данный проект возник в качестве ответа германскому институту «Аненербе». В действительности это было не так. Ибо, в отличие от «Аненербе», основным предназначением «Ярополка» являлось не пестование оккультистов, а выполнение функций вполне прагматических: расследование преступлений сверхъестественного свойства. То есть, таких, каких на территории СССР, страны победившего материализма, совершаться не могло в принципе. Отсюда и проистекала как особая секретность невероятного лубянского проекта, так и специфика формирования его кадров. И этими кадрами, которые решали всё, становились люди с весьма специфическими способностями – отнюдь не материалистического толка. Такие, как Николай Скрябин – руководитель одной из самых успешных следственных групп в составе «Ярополка».
Впрочем, самого Николая собственные способности радовали далеко не всегда. Да что уж там, хлопот они ему доставляли – выше крыши! Вот и в то воскресное утро именно из-за этой своей аномальной одаренности Николай Скрябин видел на редкость мерзопакостный сон. Молодой человек осознавал, что он спит. И всё равно – часть его сознания была твердо уверена, что это не сон вовсе. Во всяком случае, не совсем сон.
В этом не-сне Скрябин оказался заперт в каком-то длинном и узком помещении с невысоким потолком. Освещалось оно едва-едва: его озарял мутноватый красновато-оранжевый свет. Николай сидел, скособочившись, на коротком диване с жесткой спинкой. А к его шее – чуть пониже левого уха – кто-то прижимал комок упругого липкого теста: небольшой, размером примерно со сливу. Так, по крайней мере, Скрябину показалось вначале. Тесто было теплым, влажным и слегка подрагивало – словно бы всасывая в себя воздух. И до Николая с опозданием дошло: это не тесто вовсе, а губы – женские! Глазами неведомой (сущности) женщины он будто увидел самого себя со стороны: долговязого, со встрепанными черными волосами, в белой летней рубашке с распахнутым воротом. Его сон – это оказалась своего рода камера обскура: Скрябин мог наблюдать за происходящим в ней, хоть и сам находился внутри неё.
Демоническая женщина склонилась к его шее так низко, что Николай не мог разглядеть её лица. Зато в поле его зрения попала её рука, которая лежала на подлокотнике дивана: очень высоком, увенчанном стальной трубой. Сталь неярко поблескивала в красноватом свете. И короткопалая, без маникюра, женская рука при таком освещении выглядела полупрозрачной – точь-в-точь как матовое стекло незажженных электрических светильников, что висели под низким потолком.
«Где же это я?» – подумал Николай. И упустил момент, когда влажные, подрагивающие губы от его шеи отклеились: женоподобное существо перестало его целовать.
Но, прервав свой липкий поцелуй, женщина не распрямилась, а, напротив, опустила голову еще ниже. И на её макушке
