Я побывала на том свете - Буало-Нарсежак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был некий «Вьетнам» с надпечатками о тридцатилетием юбилее битвы Дьен Бьен Фу, зубчатый, многоцветный, с изображением Хо Ши Мина и его штаба, который принес нам немало беспокойств, но это дало мне возможность открыть в Бернаре такие качества, как терпение, хладнокровие, решимость, о которых я никогда и не подозревала. Чтобы отблагодарить, он пригласил меня на обед. А с чего мне было отказываться? И когда войдя однажды утром в свой кабинет, я обнаружила возле телефонного аппарата букет цветов, почему бы это могло мне не понравиться? Так изо дня в день я обманывала себя, говоря своей матери:
— Ну, ладно, он выигрывает при ближайшем знакомстве. Но я же никогда не смогу свыкнуться с его привычками. Ты можешь мне объяснить, зачем он постоянно все протирает? Даже после ухода своих лучших клиентов он вытирает все, к чему они прикасались.
— А когда вы бываете в ресторане?
— То же самое. Сначала он должен произвести свою маленькую уборку. И знаешь, что он мне как-то сказал? Что оставленные кем-либо следы вызывают в нем отвращение.
— Ну а ты?
— Я думаю, что, когда я ухожу домой, он обязательно протирает своими бумажными салфетками мой стол, печатную машинку и блокнот.
Маму это страшно веселило.
— Да он очарователен, твой Бернар. И на что только ты жалуешься? Не курит. Не пьет. Ни с кем не спит.
— Этого я не знаю. Я же не слежу за ним.
Мама прыснула.
— Вот было бы смеху, если бы он бегал за каждой юбкой со своей салфеточкой. Нет уж, дорогая, поверь мне, именно мелкие привычки спасают от больших страстей. Этот мальчик очень хорош. Будь с ним поласковее.
Что я и делала, сопротивляясь все слабее и слабее. Я ждала момента, когда он наклонится надо мной, поцелует и откроется наконец, так как чувствовала, что он все больше и больше влюбляется, и эта игра завладела моим вниманием, заполнив пустоту жизни. Не могу утверждать, была ли это любовь, и если уж говорить откровенно, я была, как большинство тех девушек, которые считают себя безнравственными и… Ну да хватит об этом. Не будем вдаваться в теории. Хочу только, чтобы стало ясно, что со стороны его матери я не чувствовала никакой, даже скрытой враждебности. Не знаю, о чем они говорили в мое отсутствие, но мне кажется, она поощряла его, будь то хотя бы лишь для того, чтобы соблюсти приличия, ибо таковые заменяли ему и мораль, и религию. А поскольку она часто бывала в свете и в отличие от моей матери принимала у себя, то, естественно, опасалась сплетен. Одним словом, наполовину согласная, я была что называется «наживкой».
Здесь я должна заметить, что Бернар не мог довольствоваться согласием матери, ему было важно и мнение Принца. Посему я решилась на первый шаг, который заключался в почесывании кота за ушками и щекотании подбородка. Тот не противился, но и не урчал от удовольствия. Он лишь смотрел на своего хозяина и как бы говорил: «Это все, что я могу для тебя сделать. Если бы еще ее лак для ногтей поменьше вонял!» Он зевал, издавал какой-то душераздирающий заячий писк и спрыгивал на пол. Бернар улыбался.
— Вы уж простите его, — сказал он мне. — Мы с ним старые холостяки.
И уже серьезнее:
— Но что касается меня, то все зависит только от вас.
Так он сделал мне предложение.
Я даже сразу и не поняла. Тогда он достал из кармана маленькую коробочку, открыл ее подрагивающими руками и показал мне кольцо, сверкавшее, как уголек.
— Это вам, — выдавил он.
Бернар не решался надеть его мне. И я сама, с какой-то внезапной жадностью, надела кольцо на безымянный палец, и мы замерли друг против друга.
— Вы согласны? — наконец спросил он.
Он притянул меня к себе, но его первый поцелуй не удался, поскольку мы столкнулись носами. «Ох, простите!» — выдавил он, отпуская меня. Это нас и спасло. Мы расхохотались.
Именно в этот момент я полюбила его… За этакую неловкость, застенчивость, щедрость, да просто за то, что это был он, и он начинал мне нравиться. Я взяла на себя инициативу, обвила руками его шею, вытянув левую ладонь таким образом, чтобы был виден рубин, сверкавший миллионами огней, будто цветок в окружении лепестков из бриллиантов. Из нас двоих слабой стороной оказался Бернар, и, отстраняясь от меня, он со смущением сказал:
— Простите меня, Кристина: у меня нет опыта.
Ну, мне-то было известно, что опыта по части женщин и ласк у него не было! Он с восхищением смотрел на меня.
— Я так счастлив, — сказал он. — Пойду сообщу маме.
Нет необходимости описывать нашу помолвку. Хочу лишь сказать, что мадам Вошель только покачала головой, увидев мое кольцо, а моя мать, чуть позже, воскликнула, приблизив драгоценность к глазам: «Семь или восемь миллионов. Уж я-то знаю!»
Дни шли своим чередом, только теперь я почти каждый день обедала с Бернаром в ресторанчике недалеко от вокзала Сен-Лазар. Здесь я ближе узнавала его и просто свыкалась с ним. Виски Бернара лысели, а когда он улыбался, от глаз расползалась тонкая сеть морщин. Волосы темные, щетина, казалось, игнорировала бритву и делала щеки буквально синими. Принимаясь за работу, он водружал на нос очки, а другие, которыми приходилось пользоваться, чтобы смотреть вдаль, покоились в это время в кармане. Однажды, помешивая сахар в чашке с кофе и сложив остатки от булочки в пакетик для Принца, он вдруг заметил:
— Я кажусь вам старым, не так ли?
— Вовсе нет, — возразила я, смутившись. И чтобы скрыть смущение, добавила: — Послушайте, Бернар, может, перейдем на «ты»?
Он густо покраснел, лихорадочно схватил мою руку, лежавшую на столе, и я поняла, что он неверно истолковал мои намерения. Для него обращение на «ты» было как бы предстоящим таинством женитьбы. И хотя он испытывал некоторую неловкость, мой вопрос будто обещал ему немалые наслаждения в будущем.
— Спасибо, — сказал он. — Вы… ты…
Я не разобрала дальнейших слов, так его волнение удивило меня. Странный это все же был человек, с которым отныне я навсегда связала свою судьбу. Мы вышли из ресторана. Он, как обычно, взял меня под руку, и я поняла, что он хочет что-то сказать, но не знает, с чего начать. Мы медленно шли в уличной толчее, которая
