Курортная зона - Надежда Первухина

В общем-то вы сами напросились.

Она аккуратно ставит на пол чемоданчик, берет черный с золотым ободом, непрозрачного стекла флакон с распылителем и недрогнувшей рукой пускает струю прямо в лицо роскошному капиталисту.

— Ты что, сдурела?! — вскрикивает капиталист, мигом потерявши лоск и схватившись за глаза. — Так же и убить…

— Можно, — говорит она . — Конечно можно.

Но этих слов господин Немов уже не слышит. Да и сам произнести что-либо не в силах. Потому что “Роковое удушье” сработало, и в мозгу господина Немова произошел взрыв, по местной мощности не уступающий термоядерной реакции. Во всяком случае, мозг кролика, на котором при ней испытывали “Роковое удушье”, превратился в хорошо прожаренный блин.

Немов, конечно, не кролик…

Но и с ним все получилось. Лысый “Монте-Кристо” с выпученными от боли кровянистыми глазами мертвым кулем оседает на великолепный ковер прихожей. Она засекает время (нужно максимум полторы минуты, для того чтобы “Роковое удушье”, выполнив свою черную работу, распалось а воздухе на ничего не значащие, безобидные остаточные молекулы) и живо собирает обратно в свой чемоданчик выставленные для проформы образны. Тем паче что скоропостижной вдове Алисе Вадимовне Немовой парфюмерия теперь вряд ли понадобится. Алисе Вадимовне теперь предстоит над гробом из красного дерева причитать да выслушивать невнятные объяснения медэкспертов насчет того, что смерть принципиально непьющего супруга Алисы Вадимовны произошла на фоне клинической картины типичной тетурам-алкогольной реакции. Плюс анафилактический шок. В полном объеме.

Но ее заказчик поймет, от чего (от кого!) на самом деле преставился заказанный капиталист. Поймет и переведет на один из банковских счетов невзрачной женщины с косметическим чемоданчиком весьма солидную сумму (не включая аванса). А если не переведет, то…

Лучше бы ему и не рождаться.

Потому что парфюмерно-косметическая промышленность не стоит на месте.

И анафилактический шок может случиться с каждым.

Не говоря уж о такой ерунде, как тетурам-алкогольная реакция.

Бросив прощальный испытующий взгляд на простертого в коридоре покойника, она подхватывает чемодан и при помощи позаимствованного у вышеупомянутого покойника ключа покидает навсегда гостеприимное капиталистическое жилище.

Выполнено.

Обратная дорога оказывается еще легче. Предупрежденные Немовым (теперь уже покойным Немовым!) охранники даже не поворачивают своих голов на бычачьих шеях в ее сторону, активно обсуждая результаты очередных президентских выборов. Ей немного смешно. Интересно, что они обсуждали бы, зная, кто сейчас проходит мимо них легкой походкой пантеры после прыжка?..

Впрочем, когда Алиса Вадимовна Немова вернется от портнихи домой и обнаружит на ковре в прихожей мертвого супруга, у охранников незамедлительно обнаружится новая тема для разговоров. И возможно, они даже припомнят, что незадолго до смерти господина Немова в его квартиру совершенно легально проникла некая невзрачная дама. И возможно, кто-то из исключительно догадливых доброхотов-соседей попробует сложить два и два и испуганно скажет: “Заказное убийство!” Но тем не менее связать воедино ее примитивно-скромный образ не бывавшей на балу Золушки и грязную “заказуху” будет трудно. Практически невозможно. Она чисто делает свою работу.

Не придерешься.

Покинув многоэтажное прибежище российских акул капитализма, она спокойным шагом направляется через усыпанный золотистой осенней листвой сквер к стоянке, где припаркована ее незаметная старенькая “шкода”. В жизни она , разумеется, предпочитает “ягуар”, но на работу отправляется в подержанном рыдване времен активного нелегального перегона из Европы секонд-хендовских авто.

Так незаметнее.

Она выруливает со стоянки и, набирая скорость, вливается в однообразный поток машин, направляющихся по Кутузовскому проспекту. Быстро мчится по кольцу и сворачивает на знаменитую трассу Е-95 — чтобы рассеяться, затеряться в безликой и бесконечной автомобильной каше, предварительно проверив на всякий случай, нет ли за ней “хвоста” (один раз был, лет пять назад: с тех пор она, наученная горьким опытом, не позволяла себе расслабляться раньше времени). Она доберется и до незаметного (как она сама) городка Серпухова, старинного, простодушного и гордого своей честной бедностью. Минует Троицкую церковь с оплывшей свечой-колокольней, старый посад с блестящей фольгой маленькой речки Серпейки и доберется до незаметной квартиры в неприглядном двухэтажном доме якобы современной постройки. Ей хватило бы одного своего гонорара, чтоб купить дюжину таких домов и какой-нибудь местный хиреюший заводишко в придачу, но она никогда этого не сделает. Истинный мастер своего дела всегда скромен. Во всяком случае, так ее учили.

Боковую стену упомянутого дома украшает большой плакат с изображением старинного городского герба: в червленом поле стоящий с распростертыми перьями павлин. Плакат остался с позапрошлого года в качестве свидетеля очередного местного празднества. Павлин на плакате выглядит как пациент с обострением маниакально-депрессивного психоза. Во всяком случае, ей так кажется. Встречаясь глазами с геральдическим павлином, она иногда хочет спросить его: “Что ты делаешь в этой дыре, дурак?! В этом прогорклом городишке, где сроду не водилось павлинов, даже грачи и те носа не высовывают?!” И иногда ей кажется, что и павлин хочет спросить ее:

— А что ты здесь делаешь, загадочная женщина с больными глазами?

Но павлин молчит. И она молча паркует “шкоду”, поднимается в свою квартиру — только здесь, наглухо закрыв за собою две лукаво прикрывшиеся потрепанным дерматином бронированные двери (“Калашников” в упор не берет — тестировали), она сможет расслабиться. Снять с рук тонюсенькие, но очень прочные перчатки из невидимой глазу пленки, вытащить из ноздрей одноразовые защитные фильтры, с головы стянуть дешевый, на рынке купленный блондинистый парик и все эти отходы производства бросить во встроенный в кухонную стену компактный мусоросжигатель последнего поколения. Мусоросжигатель пискнет, докладывая о том, что работа выполнена, и тогда, не раньше, она отправится в ванную, а потом приготовит себе салат с кальмарами и усядется вместе с салатом и бутылочкой хорошего бренди в глубокое кресло перед громадиной телевизора, напоминающего языческий алтарь, — бездумно смотреть наивную передачу под названием “Что хочет женщина”.

В самом деле, что хочет женщина?

Особенно если она высокооплачиваемая убийца-отравитель экстра-класса?

Нет, она не хочет плакать. Этому, кстати, ее и не учили. Не учили ныть, откровенничать, заводить подружек и слепо доверять им свое дрянное настроение.

Да и как бы это могло выглядеть?! “Ой, подруженька моя, ой-е-ей, страдаю я”? Ха. Ха. Ха. “Обрати внимание на киллера страдание. Выполняла я заказ — слезы капали из глаз”. Смешно. И слезы не капают.

Ни страданий, тем паче угрызений совести нет. Слезы, страдания, угрызения совести и прочие сантименты — в далеком прошлом. В том прошлом, которого даже и не было толком. Словно, родившись, она сразу шагнула в свое “светлое завтра”. В свое неизменное сейчас.

А что сейчас?

Холодный рассвет.

Холодный закат.

Холодный адреналин в крови.

Так чего же хочет такая женщина? Почему она не дремлет мирно перед своим телевизором, а минут сорок спустя достает мобильник, набирает номер и говорит в трубку глухим бесцветным голосом:

— Нарик, я хочу к тебе.

И, вероятно получив “добро” от загадочного Нарика, она покидает кресло и плюющийся рекламой телевизор, надевает видавший виды джинсовый костюм и уходит из пустой квартиры, в которой даже вещи никогда ее не ждут.

И дверь за ней всегда захлопывается автоматически. Словно боится лишний раз контактировать с руками этой женщины посредством обычного ключа.

Глава вторая

ЦЕЛЬНОМЕТАЛЛИЧЕСКАЯ ОБОЛОЧКА

И если что-то покажется неподобающе зрелищным или драматичным, то… ведь так оно и было.

Даже самые жуткие сказки в большинстве своем начинаются с вполне мирной фразы. “Жили-были”… “Жил-был”… “Жила-была”…

Жила-была убийца.

Нет, это для сказки неподходящее начало. Будем верны традиции, и потому…

Жила на свете девочка.

И звали ее Лариса Бесприданницева.

Такое ненормальное и отчасти литературное имечко[1] дала девочке врачиха роддома, когда шестнадцатилетняя мамаша, шлюшка-наркоманка без роду и племени, сбежала, оставив новорожденное дитя на произвол судьбы и бесплатной медицины. Нареченная Лариса Бесприданницева оказалась младенцем крепким, стойко превозмогающим нашествия многоразличных детских хворей, начиная от кишечных газиков и кончая нейродермитом на почве непереносимости хлорамина. Врачиха, та, что помешалась на творчестве великого русского драматурга, инспектируя состояние Ларисы, уверяла коллег, что эта девочка далеко пойдет, если не остановить.