Сибирский рубеж - Максим Хорсун

– Такое дело, Дэнис, – О’Бэннон увеличил квадрат на вирт-карте. – Один из наших «Инвестигаторов» обнаружил участок с незначительно повышенным радиационным фоном. Находится он в пятидесяти милях восточнее Нерюнгри. Тайга и отроги Станового Хребта, крайне сложный рельеф. Здесь мы видим следы неучтенного поселения, – он похлопал по плечу одного из офицеров, и тот вывел на монитор своего терминала несколько «картинок», переданных вардроидом: чуть всхолмленный луг, столбы с остатками ржавой колючей проволоки, мрачные, затянутые туманом, скалы, среди которых угадывались замаскированные бетонные конструкции.

Холодов поправил очки.

– А что стало с вашим роботом?

Нарочитый русский акцент резанул О’Бэннону ухо. Да и вообще – какого дьявола Холодов задает вопросы? Не для того его пригласили.

– Потерян, – сухо ответил О’Бэннон.

– Разве в разведданных Альянса нет информации? – приподнял седые брови Холодов.

– Меня интересует ваше мнение, как эксперта, что это может быть, – сказал скучным голосом О’Бэннон.

Трудность Сибирской кампании заключалась и в том, что приходилось держать под контролем огромные, зачастую совсем дикие таежные территории, и в том, что у самопровозглашенной республики не было административного центра, уничтожив который можно было бы обезглавить силы сопротивления. Армия Сибири – это ополченцы или партизаны. Сегодня они здесь, а завтра – там. Огромное количество заброшенных еще при СССР поселков, не нанесенных на карты военных и промышленных объектов служили им надежными убежищами.

Холодов попросил увеличить некоторые области на фотоснимках «Инвестигатора». Глядя на луг, покрытый темным, в проплешинах, снегом, русский полковник сказал, словно сделал одолжение:

– Полагаю, что это – могильник. Во времена СССР там хоронили радиоактивные инструменты и расходные материалы. Отсюда и незначительно увеличенный фон.

О’Бэннон почувствовал, как на его залысинах выступает пот.

– А это, – Холодов указал ровную бетонную поверхность, просматривающуюся среди скал за голыми ветвями кустарников, – старое хранилище ядерного оружия. Наследие прошлого века. На вид – давно не используется.

– Так-так, – О’Бэннон усилием воли прогнал с лица улыбку. Ему не хотелось, чтоб накрывшее его с головой чувство – азарт охотника, обнаружившего след, – было столь очевидно. Знатная цель! Используется оно или нет – это десятый вопрос!

– Ничего о нем не знаю, – бросил Холодов, отворачиваясь от монитора. – Если нужно, я пошлю запрос в наше Минобороны.

– Да-да, спасибо! Я согласую действия с руководством и затем свяжусь с вами. – О’Бэннон машинально, на эмоциях, пожал Холодову руку и тут же зашипел от боли: ощущение было таким, будто он поручкался с заводским манипулятором.

Холодов кивнул и направился к выходу. В дверях он обернулся, поглядел на макеты вардроидов и усмехнулся. Видимо, что-то хотел сказать, да смолчал. О’Бэннон был ему за это благодарен.

У Валентины не было трех пальцев на левой руке и все плечо – в хирургических шрамах. Но Серый даже на это не посмотрел, когда позвал ее замуж. Так уж получилось, что война пометила почти всех, кто его окружал. Очень много людей было без рук или без ног. Но лишь единицы из них стали иждивенцами, остальные тянули лямку почти наравне со всеми. Нет ног? Но картошку-то ты в состоянии чистить? Или чинить одежду? Вот Басурман безногий берет свою «СВД», его поднимают лебедкой в «гнездо», и так он честно бдит от и до. У Кузи нет левой руки, он берет в правую топор или ножовку и идет по дрова, а если станет «жарко», в уцелевшей его руке окажется или граната, или «Кедр». Словно в Великую Отечественную. Тогда тяжелораненые тоже шли из госпиталя сразу к станку или за иную работу брались, дело всем находилось.

Мирное время вспоминалось, как сон. Хотя вроде бы прошло с тех пор всего ничего.

Зато навсегда в память врезалось, как в его родной Бердск пришла беда. Маленький неприметный город-спутник миллионного Новосибирска по инерции жил и не тужил, а потом в один воскресный день из легчайших летних облаков вынырнул «Ф-35» и, будто походя, в считаные секунды превратил центр города в руины. Серый пришел в себя на засыпанном битым стеклом тротуаре, рядом лежало то, что осталось от его тогдашней подруги: тело без рук и головы билось в конвульсиях, из оголенного патрубка пищевода толчками выливался выпитый несколько минут назад еще горячий кофе.

– Чего задумался? – Валентина легонько почесала Серого между лопаток.

– Я че тут думать? – пробурчал тот, отворачиваясь от стены из ноздреватого бетона, в которую пялился несколько минут кряду, словно в телевизор. – Трясти надо.

За ширмой, огораживающей их уголок от остальной общаги, плакал грудной ребенок. Битый час монотонно бубнили голоса: пара чудом уцелевших интеллигентов сошлись в извечном споре на тему «кто виноват» и «что делать». С кухни веяло жареным мясом: мужики подстрелили худющего после зимы лося прямо возле ворот в центральную штольню хранилища. Общага же располагалась в бывшем учебном центре: когда-то в его стенах советские офицеры изучали новые только поступившие на вооружение ядерные «изделия», тренировались на специальных стендах проводить регламентные работы, сдавали экзамены по поражающим факторам.

– Вот и зиму прожили, – улыбнулась Валентина. У нее была красивая улыбка: легкая, искренняя.

Серый рассеянно хмыкнул и с треском разорвал свою старую хэбэшную майку – пойдет на портянки. В этот момент ему в голову пришла странная мысль. Безусловно, он за то, чтоб вернуться к старой жизни. Чтоб у него снова была квартира со всеми удобствами, работа пять дней в неделю, аванс и зарплата, посиделки с друзьями за кружкой пива под футбол… Но теперь он понимал, что его бы хватило лишь на месяц такого бытия между диванчиком и стаканчиком. Не сможет он больше обходиться без пьянящего ощущения, когда ведешь, затаив дыхание, врага на мушке или когда сам на пределе сил вырываешься из-под тени смерти.

Такой ход мысли Серому не понравился.

Забормотала рация, лежавшая на застеленной солдатским одеялом раскладушке. В глазах Валентины появилась тревога.

– Отдохнуть человеку не дадут, – вздохнул Серый, а потом сграбастал жену в неуклюжие объятия.

Бог-Колобок командовал батальоном «Чульман» чуть больше года. За это время ему удалось избежать больших потерь, но и пополнение личного состава шло ни шатко ни валко. Люди гибли не столько во время боестолкновений с железяками Альянса, сколько от холода и болезней. Тяжелые «трехсотые» тоже обычно не задерживались, потому что не было больше клиник, высококвалифицированных врачей и современного медицинского оборудования. Любой хирург – как подарок судьбы, ящик антибиотиков общего действия – на вес золота. Голода, бог миловал, не было, хотя о разносолах, само собой, пришлось забыть давно и, по всей видимости, надолго. Обычно объемистое пузо Бога-Колобка давно уже не то, что раньше. Сейчас ему бы дали другое прозвище для позывного.