Хозяин Зимы (СИ) - Гржибовски Ирена

— А разодета-то! Разодета! Не наше ремьё!

Державший до того шубу мужик, бросил её своему пособнику, а сам ухватился за грудь несчастной, сжимая, и похабно загоготал. Севара вскрикнула и отскочила, натыкаясь на очередного разбойника, который с радостью облапал её бёдра.

Страх сжимал лёгкие, жаром проходился внутри, поднимался комом к горлу. По телу бегали мурашки то ли от холода, то ли от охватившего ужаса. Севара не успевала думать о происходящем, но знала, что ей нужно как-то сбежать. Она видела просвет меж деревьями. Затеряться бы там, да как бы ноги не увязли в снегу. Но и по дороге не побежишь — точно догонят. А главное — куда? Куда идти, где город?

Вдруг разбойник сбоку захрипел — то старик, оказавшийся проворным не по годам, зарядил ему локтем под дых, да кинулся на другого.

— Беги! — крикнул извозчик, махнув рукой на тёмные стволы деревьев.

Дважды повторять не потребовалось: подхватив юбки, Севара кинулась в указанную сторону. Остаться на месте — точно погибнуть, так и надругаются ещё, а лес… Лес — надежда. Вдруг можно дойти до города, вдруг найдут добрые люди? По логике, Пэхарп находился в той стороне, куда вилась дорога, куда ехали сани, значит, если бежать, не теряя направление, теоретически можно спастись.

Позади остались крики и ругань, но Севара, напуганным зайцем, неслась вперёд, периодически проваливаясь в толщу снега ногами. Она боялась остановиться — вдруг нагонят? Повалят, разорвут платье и…

Севара старалась не сворачивать сильно, но за тучами не видно было Инти, из-за чего знать наверняка, не сошла ли с намеченного направления, она не могла. Когда в боку закололо, а стук сердца грохотал в ушах, она упала, а подняться из-за сильной усталости смогла не сразу.

Смеркалось. Тьма спускалась быстро и решительно — природе не было дела до заплутавшей девчонки, бредущей по лесу. Тучи стали почти сурьмяными, зелёная хвоя в тенях превратилась в тёмно-лазурную, снег стремительно падал, похожий теперь на крупный пепел, а вокруг расстилалась густая тишина. Только тяжёлое дыхание Севары хрипело, громом отражаясь от деревьев. Мороз усилился, вцепился в загнанную девушку, клыки его легко преодолевали и ткань, и кожу, а яд холода разлился по венам.

Тело дрожало, зубы стучали. Севара стянула оставшийся пуховый платок с головы и повязала на туловище, засовывая руки в муфту, которую всё это время лихорадочно сжимала. Распущенные густые чёрные волосы заменили шарф. Пока не замёрзла окончательно, нужно идти. Вперёд, к городу.

А что если город в другой стороне? Или её по пути разорвут голодные волки? Севара старалась не думать о таких возможностях, чтобы не нагнетать. Мысленно она повторяла себе: «иди». И она шла.

Она вспоминала о доме, где остались братья, о замужней уже младшей сестре, о бабушке, о погибшем отце и умершей матери. Ей хотелось разрыдаться и сдаться, но мерещился грубый голос деда Шаркаана. Он бы не простил ей, внучке нукера, слабость.

Бабушка говорила, что Бирлик, откуда родом мать Севары, — дикая, сухая и жаркая сторона. Туда пройти можно лишь через ущелье, там камни гор переходят в степи, которые у самого берега океана становятся плодородными. Когда-то Бирлик был отдельной страной с множеством каанов, которые упорно сражались с царством севернее. Теперь и царство, и каанства стали одним государством, как и западные кнешества. Но до сих пор некоторые люди хаяли народ Бирлика, даже бабушка иной раз сетовала на «кипящую кровь кочевников».

Кипящая. Горячая. Она должна греть и здесь, в стылом краю… но как же хотелось спать!

Вряд ли Севара могла сказать в какой момент ноги её подогнулись, и она съёжилась под деревом, продрогшая и трясущаяся. Позор её предкам по обеим сторонам. По крайней мере она не плакала. Нет уж. Если и найдут, то без замёрзших на щеках слёз. А её найдут. Потому что она отдохнёт и снова поднимется!

Какое-то время Севара лежала, кутаясь в снег, борясь с ледяным ветром, гуляющем по позвоночнику и мраком сна, который мог стать вечным. Тело стало вялым, неподатливым, будто вся мощь, которая у него была растрачена окончательно. Не хватало силы даже на мысли.

— Здравствуй.

Севара, которая почти задремала, дёрнулась. Она не понимала говорит ли кто-то рядом или её замороженный разум выдаёт галлюцинации. Шагов не слышалось, да и голос до странного приятный. Низкий, бархатный, он отражал безмятежное спокойствие, незнакомое обычному человеку.

— Что приключилась с тобой, де́вица?

Глаза открывались с трудом. Перед взором предстала белёсая пелена, вместо ожидаемой картины стволов деревьев на фоне тьмы. Если рядом кто и стоял, разглядеть его было невозможно. Или всё проще и никого рассматривать не нужно, а голос — лишь воображение заточённого в ледяную клетку разума.

Тем не менее, Севара решила всё же ответь. Шанс на реальность происходящего всё ещё оставался..

— М-меня огр-рабили, — дрожа пояснила она, — а я уб-бежала. Забл-лудилась.

— Какая неприятность! — посочувствовал незнакомец совершенно неискренне. Будто он лишь актёр с неумелой игрой. Жалости в нём не было ни на лот.

Кем и чем бы ни был незнакомец, но абсолютно точно — он сохранял хладнокровие, хоть и пытался показать участие. Впрочем, кто бы вообще стал вести такой диалог посреди холодного леса? Разве что воспалённый стужей разум играл видениями…

— Тебе тепло, красавица?

Будь Севара в лучшем состоянии, то непременно бы съязвила. Вопрос казался издёвкой, разве ж не ясно, что человек без верхней одежды в заснеженном лесу окоченеет? Сейчас же позволила себе лишь отголосок ехидства, отвечая вопросом:

— А в-вам?

Раздался неподдельный смешок. Незнакомца больше забавляла ситуация, а жалости к заплутавшей девице он явно не проявлял.

— Мне никогда не бывает тепло, но спасибо за участие. И всё же…

Севара не услышала хруста снега, но почувствовала, как что-то ледяное скользнуло по её щеке. Голос незнакомца теперь зазвучал ближе, вкрадчивый и интимный шёпот опалял морозом:

— Позволь ответить за тебя, милая. Ты озябла. Настолько сильно, что к утру погибнешь. Желаешь умереть?

— Нет, — твёрдо ответила Севара. Её не пугал странный незнакомец, но скончаться таким образом, остаться в таком месте, пока кто-то не набредёт на её обглоданные диким зверьём кости… Одни лишь мысли заставляли горло сжиматься от ужаса.

— Сколько жажды к жизни! — восхищённо произнёс незнакомец.

Волосы Севары зашевелились, будто кто-то перебирал их, тянул и отпускал, чтобы те свободно падали на плечи.

— Как я могу оставить тебя в беде, красавица?

Как бы странно и жутко от ласковых обращений незнакомца ни было, а он оставался единственной надеждой на спасение. Севара уже не чувствовала пальцев ног, и всё тело почти одеревенело.

— Я способен спасти тебя, — нежный баритон щекотал, приятно покалывал нежную кожу на шее. — Лишь одно твоё слово…

— П-помоги, — незамедлительно пробормотала Севара, борясь с ознобом.

Она не знала, чего ждать от незнакомца, что он может сделать, но сейчас всё, что её волновало — холод, царапающий лёгкие и заставляющий кровь застыть. Неприятно было становиться бесполезной и беззащитной, как типичная «дева в беде» из нелюбимых сказок, но если так она спасёт жизнь, Севара пойдёт на это. А позже, когда наберётся сил, решит, что делать.

Незнакомец будто только и ждал, что разрешения на спасение. Его тяжёлая рука легла на грудь замёрзшей девушки, но не чтобы пошло облапать, нет. Он словно хотел коснуться сердца Севары сквозь одежду, сквозь кожу и кость. И сердце то словно чувствовало чужие пальцы, тянущиеся к нему. Оно забилось сильнее, разгоняя кровь, застучало, отвечая на странный зов.

Наконец незнакомец убрал свою руку. Спустя миг голос его звучал уже не настолько близко:

— Взгляни на меня, моя милая.

Севара снова открыла глаза, и белая пелена растаяла, словно снег под жаркими лучами. Тот, кто стоял поблизости походил на высокого мужчину, но… Одежда его лёгкая и невесомая будто была сотворена из адуляра — хрупкого самоцвета молочного, почти прозрачного, с перламутровым переливом в небесно-голубой. Лицо его настолько бледное, что казалось синевато-сизым, выделялось яркими аквамаринами глаз, сияющими холодным светом. Острые уши выглядывали из-за волос, которые струились вниз, идеально прямые и белоснежные, как свежий снег; на голове сверкала ледяная корона, а губы были растянуты в улыбке. Она казалась печальной и напоминала ту, что предшествует обычно слезам.