Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской - Екатерина Мещерская

Зима уже наступала, и на окаменевшую землю и на застывшие лужи летели первые снежинки.

Я подошла к окну столовой: милый, знакомый вид! Вот каре крокетного поля, полузаросшего теперь мертвой пожелтевшей травой, а там, за ним, — плотная стена мощных столетних сосен с ржаво-рыжими стволами. Сейчас их вершины, раскачиваемые порывами ветра, склонялись то в одну, то в другую сторону, и мне казалось, что они кивают мне и радушно шепчут: «Добро пожаловать! Добро пожаловать!» — и вместе с тем предостерегают: «Зачем вы приехали? И зачем вы только приехали?..» Сердце мое больно сжалось. Чувство затравленного зверя теперь уже никогда не покидало меня. Я отошла от окна, взбежала по лестнице на второй этаж. Войдя в гостиную, подошла к любимому мною «Блютнеру», подняла крышку. Клавиши были холодны. Я нажала их. Послышался знакомый мягкий, поющий, чуть вибрирующий звук, характерный звук, присущий только «Блютнеру». Я села и начала играть первое, что пришло мне на ум.

Это была «Весна» Грига. Вячеслав любил слушать меня, развалясь на диване с книгой, я вспомнила, что это была его любимая пьеса. Что бы я ни играла, он неизменно просил меня исполнить ее на прощание.

На лестнице послышались быстрые и легкие шаги мамы. Она вошла бледная, изумленная и гневно взглянула на меня. Я быстро встала и опустила крышку клавиатуры. Ничего не сказав, мама вышла…

Однажды вечером, боясь быть узнанной и закутавшись от любопытных взоров в пуховый платок, к нам пришла сама Владыкина. Она узнала о нашем приезде от Натальи Александровны. После первых слов приветствия она сказала:

— Нет худа без добра! Если бы я устроила вас на службу в больницу, то вам бы там долго прослужить не дали. Я бы и сама из-за вас лишилась места главного врача. Не знаю, как вы будете жить? Идет физическое уничтожение таких, как вы…

— Ничего! Бог поможет! — сказала мама. — Нам бы как-нибудь пережить зиму, а там вскопаем огород, посадим картофель, капусту, овощи.

На помощь нам пришли крестьяне.

Сами мужики, очевидно, считали неудобным приходить к нам в гости, но их жены и их матери навещали нас, не стесняясь, и каждая из них что-нибудь приносила. Это была или крынка топленого, душистого молока, или несколько яиц в чистеньком узелке, а иногда кусочек свинины или баранины. Хлеба, конечно, ни у кого не было, но эта теплая забота трогала до слез. Легко ли было в годы голода, зарезав овцу или свинью, отнять у своей многодетной семьи кусок мяса для нас, совершенно чужих им людей? Да еще если учесть к тому же ту ненависть и злобу, которую в те годы разжигали на митингах и на страницах печати против людей нашего класса…

Приносивших нельзя было отпустить домой с пустыми руками. И мама взамен стала расплачиваться вещами. Правда, их оказалось уже не так много. Наталья Александровна сохранила только внешнее убранство комнат. Шифоньерки же и комоды уже давным-давно были ею опустошены. Часть вещей она сама выменяла на продукты, остальную часть использовала для своей семьи; так, из огромных, тонкого полотна скатертей (на 25 персон и больше) она нашила своей семье наволочек, полотенец и простынь. Одежда в гардеробах тоже была ею перешита на себя и на дочерей.

Наталья Александровна очень радушно встретила маму, обе были рады увидеть друг друга, и мы зажили одним общим хозяйством. То, что приносили нам крестьяне, мама готовила на всех пятерых. Мы раздобыли в заброшенных сараях колун и топор. Наш бывший кузнец (крестьянин Петровского) нам их отлично отчистил и наточил. Оставалось только научиться колоть и рубить дрова. Нашими наставницами в этом деле бывала то та, то другая приходившая к нам крестьянка. Я радовалась тому, что моя жизнь вновь соединилась с Валей, которую я считала своей младшей сестренкой и с которой была связана вся моя жизнь с первого дня рождения. Мы с ней дружно убирали комнаты двух этажей, носили воду, дрова и помогали своим матерям по хозяйству.

В те дни нашей волшебной комнате, которой Вячеслав дал имя «Шехеразады» и которая была творением его рук и его фантазии, выпало на долю сыграть в нашей судьбе еще и другую роль, помимо той, к которой она предназначалась при своем рождении.

А предназначалась она для «неги, для сладостных утех и для святочных рассказов», как любил говаривать все тот же неуемный фантазер Вячеслав. Он остановил свой выбор именно на этой комнате из-за ее причудливой формы и потому, что тут был камин. Комната утопала в коврах. В углу стояла статуя Венеры Медицейской, перед которой возвышался треножник со старинной резной курильницей. Подальше, прямо на полу, — большая ваза — золотой дракон — для переписки в новогоднюю ночь.

Я все же хочу более подробно остановиться на устройстве двери, которая вела в «Шехеразаду». Она была замаскирована и представляла собой выложенную изразцами «печь». Ее отдушник имел на себе с одной стороны легкий налет сажи, искусно нанесенный кистью. Словом, не было еще такого человека, который бы, увидев эту «печь», усомнился бы в ее назначении. Однако проникнуть в «Шехеразаду» было не так легко. В одном из узорных изразцов сдвигалась вбок тонкая железная пластинка. Она и скрывала за собой отверстие для ключа. Но, имея ключ, недостаточно было повернуть его в замке. Тяжелая «печь» продолжала незыблемо стоять на месте. Надо было нажать скрытую пружину в дверцах «печи», и тогда с нежно прозвучавшей мелодией (в замок был вложен механизм музыкальной шкатулки) «печь» медленно сдвигалась и открывала вход в «Шехеразаду».

В самом начале Октябрьской революции 1917 года «Шехеразада» стала нашим тайником. Сюда Вячеслав и его товарищ Алек принесли из дворца все серебро. Серебряные шкатулки, подносы, кувшины, тазы стояли нагроможденные друг на друга между высокими, тяжелыми рулонами свернутых ковров. Сюда были спрятаны некоторые экспонаты из музея дворца, например: осыпанное полудрагоценными каменьями оружие и несколько ценнейших (XVI века) татарских седел с огромными парадными, кованными серебром попонами и украшениями, надевавшимися на грудь и на голову лошади. Много других ценностей, накрытых парчовыми покрывалами и старинными вышитыми тканями, лежало здесь прямо на полу. И вот вечером, пробравшись сюда вместе с Валей, мы погружались в царство воспоминаний. В эти часы наш неизменный шпион Леля уже спала, а мама с Натальей Александровной, забравшись с ногами на диван и закутавшись в платки, читали какой-нибудь очередной старинный роман из нашей библиотеки. Общими усилиями они соорудили себе вместо лампадки ночник, который горел несколько ярче, и теперь все их вечера проходили в чтении. Ночник время от времени нагорал и начинал коптить. Прервав чтение, мама брала серебряные сахарные щипцы, чтобы снять нагар, и, взглянув на Наталью Александровну, неизменно находила ее сладко задремавшей, со склоненной на грудь головой.