Неизбежная карма/Упадок обольщения - Константин Байдан

Прежде всего, – власяница или хитон. Сейчас так называется длинная рубашка из простой ткани, а раньше власяница ткалась из верблюжьего волоса или овечьей шерсти (отсюда и ее название) и надевалась на голое тело, причем жесткий волос все время больно его колол. Это постоянно служило для монаха напоминанием о необходимости безропотного терпения всех жизненных трудностей, поношений от людей, разнообразных скорбей и бед.

Поверх власяницы игумен, совершающий пострижение, надевает на постригаемого параман. Это небольшой четырехугольный плат с изображением креста и других орудий страдания Спасителя, а также с изображенными на нем словами святого апостола Павла из его послания к галатам: «Аз бо язвы Господа Иисуса на теле моем ношу» (Гал. 6, 17). Согласно чину монашеского пострига, параман является символом обручения великого ангельского образа и подъятия на себя благого ига Христова, во исполнение слов Самого Спасителя: «Да отвержется себе, и возьмет крест свой, и последует Ми» (Мк. 6, 34).

Вместе с параманом надевается на постригаемого и крест (обычно простой, деревянный) – в воспоминание крестных страданий Господа и в знамение последования Ему в несении своего креста, то есть терпения всех случающихся скорбей и страданий.

Затем надевается подрясник (черное платье), своей простотой напоминающий монаху его обет добровольной нищеты, а также слова святого апостола Павла: «Вменяю вся уметы быти, да Христа приобрящу» (Филип. 3, 8).

Следующая одежда – ряса, называемая в чине монашеского пострига «ризой веселия и радования». Это одеяние знаменует собой отложение всех печалей и смущений, которые обыкновенно происходят от постигающих нас скорбей и бед, а также непрестанное духовное радование, приобретаемое монашествующим благодаря стяжанию благодати Святого Духа через исполнение обета послушания, вновь вводящее в теснейшее духовное общение с Господом.

Вслед за рясой надевается мантия, которая в чине пострига именуется «ризой спасения» или «одеждой нетления и чистоты». С одной стороны, она означает охраняющую и покрывающую силу Божию, с другой, – неуклонное исполнение монахом правил избранного им образа жизни. У мантии нет рукавов, что знаменует собой то, что у монашествующего ни руки, ни другие члены тела не свободны для мирской деятельности, для греха. Кроме того, мантия очень просторна и может свободно развеваться, чем напоминает крылатых быстродвижных ангелов и обозначает, что монах, как ангел, должен быть всегда готов ко всякому Божьему делу. «Люблю, чтоб все бегом, быстро. Монашество – это ангелы. Они должны летать», – говорил современный подвижник благочестия, молитвенник и исповедник архиепископ Антоний (Голынский-Михайловский).

Пояс, по объяснению преподобного аввы Дорофея, также имеет свое символическое значение. Прежде всего, по словам преподобного, он является символом того, что монах постоянно должен быть готов к подвижническому деланию, ведь и в обычной жизни мы, желая приступить к какому-либо делу, сначала опоясываемся и уже потом начинаем трудиться; недаром и Господь в Евангелии говорит: «Да будут чресла ваша препоясана» (Лк. 12, 35). Во-вторых, поскольку пояс в древности делался из кожи убитых животных, можно считать его и символом умерщвления похоти, а также напоминанием слов апостола: «Умертвите уды ваша, яже на земли: блуд, нечистоту, страсть, похоть злую…»

Обувается при пострижении монах и в сандалии, «чтобы неуклонно поспешал по пути евангельскому, как бы бежал горe, где он сподобится назначенной нам жизни небесной», – говорит святитель Симеон Фессалоникийский.

Наконец, вручаются монашествующему четки, называемые при этом мечом духовным, и завещается непрестанное, деннонощное моление молитвою Иисусовою: «Приими, брате, меч духовный, иже есть глагол Божий, ко всегдашней молитве Иисусове, всегда бо имя Господа Иисуса во уме, в сердце и во устех своих имети должен еси, глаголя присно: „Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго“».

Принимает монашествующий при постриге также крест и свечу. Крест – как символ веры и напоминание слов Господа: «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и последует Ми» (Мф. 16, 24). Свеча же – как символ того, что новопостриженный должен чистым и добродетельным житием стать «светом миру», по слову Спасителя: «Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех» (Мф. 6, 16).

Таково облачение тех, кто сподобился пострижения в малую схиму или мантию. Те же, кто принял постриг в великую схиму или великий ангельский образ, принимают еще куколь с аналавом и великий параман.

Куколь – это маленькая остроконечная шапочка, на подобие тех, какие надевают на младенцев. Для монашествующих же куколь – это напоминание о необходимости стяжания младенческого незлобия, ведь, по слову Господа, аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное (Мф. 18, 3). «Не дети бывайте умы, но злобою младенствуйте», – говорит также апостол Павел (1 Кор. 14, 30). Младенец незлобив: если его обесчестят, не гневается, если что-то отнимут, не печалится, если похвалят, – не тщеславится. Он не мстит за оскорбление и не ищет славы. Также, куколь – это символ благодати Божией. Как куколь покрывает и греет голову младенца, так и благодать Божия покрывает ум подвижника и помогает ему молиться и противоборствовать страстям.

Аналав же, или малая схима, – это схимническое облачение, спереди и сзади крестообразно имеющее знамение креста, или, точнее, изображающее собой самый крест, и знаменующее полную смерть для мира и всего мирского.

Итак, можно сказать, что все облачение указывает монашествующим на обязательные для них добродетели: подражание Господу нашему Иисусу Христу в смиренном и безропотном перенесении всех прискорбностей и страданий, кротость, незлобие, всепрощение, целомудрие и, конечно же, непрестанную молитву.

Поступление в монастырь

Посвятить себя Богу и жить добродетельно есть одно из великих дарований Христовых.

Двери обители открыты всем, искренне ищущим своего спасения, ибо неложно слово Господа, сказавшего: «Грядущего ко Мне не изжену вон». Никакое звание и никакой прежний образ жизни не препятствуют христианину вступить в монашество. Важно только, чтобы решение оставить мир было продиктовано не внешними обстоятельствами, не желанием укрыться от житейских невзгод, а внутренним желанием очищения собственного сердца, осознанным стремлением вести полную, осмысленную и целенаправленную жизнь по Евангельски заповедям. Последняя перед революцией настоятельница нашей обители, схиигумения Магдалина (Досманова) говорила своей молодой родственнице, которая попросилась в обитель после нескольких конфликтов с близкими: «Я беру в монастырь не тех, кто не хочет жить с людьми, а тех, кто не может жить без Бога». Истинный послушник, то есть пришедший в обитель по призванию своей души, быстро будет подниматься по лестнице добродетелей, особенно, – если жительство его будет направляться по совету более опытного в монашестве наставника.

По учению святых отцов, молодость способнее к монашеству, чем старость, ибо молодая душа гибка и легче переменяется к лучшему. Однако и пожилые годами, но сохранившие гибкость души и способные к монашеству, безусловно, принимаются в обитель.

От вступающих в монастырь не требуется никакого взноса, но если вступающая сама пожелает пожертвовать что-либо монастырю, – пожертвование принимается. Однако поступившая не должна требовать за это каких-либо привилегий или послаблений. Она должна искренне считать, что принесенное ею – собственность монастыря.

Каждая пришедшая сначала некоторое время проживает в монастыре в качестве паломницы (от нескольких дней до нескольких месяцев, в зависимости от внутренней готовности к монашеской жизни). После этого она еще около года проводит жизнь в обители, будучи кандидаткой в послушницы. Столь длительный срок испытания необходим, для того, чтобы у нее было время присмотреться к укладу жизни в монастыре, проверить свое желание оставить мир. Время испытания может быть увеличено или сокращено по тщательном рассуждении настоятельницы и совете ее с духовником и старшими сестрами монастыря.

Темная сторона

Это одно лицо монашествующих сестёр, и возможно единственное… Но прибегнем к народному фольклору. Басня XVIII в. Автор неизвестен.

У трех монахинь некогда случился спор,А из того родился и раздор.сказывают вправду, и будто бы не враки,Что дело уж дошло до драки.

Одна другой дала тот час туза,А третья им обоим царапала глаза,все кричали в беспорядке,Что должно правду защищать равно честной и блядке.

– Так кто может говорить, что хуй не кость?Два дни тому назад, как еб меня мой гость,Подъебаючи ему, вспотев, рубашку всю взмочила,А хуя у него нимало не смягчила.

Другая говорит: – Сестриченка, постой,Поистине узнала я своею то пиздой,Что хуй не кость, голубушка, а жила,Пожалуй рассуди, в чем больше сила.

А третья, на них глядя и слушая, молчала,Схвативши за пизду, ужасно закричала:– Что ж ето разве не пизда, а красное окошко?Мне кажется, вы все вздурилися немножко.Лет с двадцать уж назад игумен меня еб,По нем все чернецы, потом уж вдовый поп,Да вот один лишь слез, успев меня уеть,И пизда еще мокра, не успела подтереть.

Так вы поверьте мне, что хуй не кость, не жила,А мясо и что в нем не так велика сила.

Вить жила жестока, а кость всегда тверда,Так в силах ли была смягчить ее пизда?Игуменья, пришед, от ссоры развелаИ всех троих она их с лаской обняла.

– Скажите, дочки, мне, в чем поссорилися вы?И что это у вас о хуе за молвы?Тут наставнице своей они к ногам упалиИ слово до слова ей спор весь рассказали.

– Ах! сестры вы мои,Не ебли вас еще различные хуи.На первую взглянув, ей стала говорить:– Которая хуй костью быти мнит,Любовник твой теперь имеет сколько леткак давно тебя он начал, сестра, еть?Она ей говорит: – Ему нет боле двадцатипервую меня, как начал он ети.

А та, которая хуй жилою считает:– Он лет уж сорока, – черничка отвечает.А третья, будто мясо хуй что говорит,– Мой в семьдесят пять лет, – игуменье твердит.Игуменья сказала, качавши головою:

– Я разных уж хуев апробовав пиздою,Да вот вам мой ответ:Глупехоньки, мой свет,Однакож все вы правы,

А первой-то из вас поболее забавы,Когда он в двадцать лет, так хуй, конечно, кость,А твой сорокалетний гость,Хотя ети тебя и есть еще в нем сила,Да только хуй не кость, а подлинная жила,А лет в семьдесят уж пять,Так мясо у него, какова ж вкусу ждать?

Ну и конечно же, как без анекдотов…