Одиночка - Маргарита Ронжина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
цепочка, подаренная мамой на… на восемнадцатилетие; золотая
Цепочку Саша достала из маленького потайного кармана. Аккуратно расправила на руке и села прямо на пол.
а ведь как новая, а ведь как вчера
«На память, – сказала мама. – Знаю, ты не любишь желтое золото, но я купила эту цепочку давным-давно, на первые заработанные от магазина деньги. Я радовалась, что смогла. И ты все сможешь. Пусть остается как символ».
Саша хорошо помнила. Они сидели в изящном летнем кафе с коктейлями и итальянской пиццей с базиликом. Справляли ее поступление на экономический факультет. Слушали и рассказывали каждая о своем. Мама выглядела удивительно молодо – не дашь и сорока.
Что-то стукнуло. Медсестра, придерживая ногой дверь, пролезла в палату и остановилась. Так они с Сашей и смотрели друг на друга. Женщина перевела взгляд на заваленный пол, похмыкала, поставила поднос на застеленную соседскую кровать.
– Нужны горячая еда и питье, чтобы молоко легче прибывало. Тебе же еще кормить грудью.
– Спасибо.
О справке и не вспомнили.
Саша затолкала вещи в рюкзак, а его сунула в тумбочку, еле поднялась и впервые прямо посмотрела на миловидную, среднего возраста женщину в очках, с темными короткими волосами. Ольга Анатольевна – значилось на бейдже. Старше мамы.
– Муж есть? – неожиданно спросила она.
– Нет.
– Кто-то может поддержать? Родители?
– Мама… была… умерла.
– Рак?
– Авария.
Женщина в белом сочувственно цокнула языком. Саша не понимала, почему так спокойно отвечала на личные вопросы. А ей есть что скрывать?
– А отец, бабушки, дедушки?
– Отец улетел по работе, останется, наверное, там, я не знаю. Бабушек давно похоронили.
и праба, праба Пелагею
Папа улетел в день родов. Так было нужно. Обещал, что если с проектом там заладится, то ждет дочь с внуком к себе. А если нет, то прилетит обратно, в Москву. Говорил, как рад красавцу-мальчугану. Говорил, что он вырастет спортивным и пробивным, деду будет с кем бегать на лыжах, соревноваться на скалодроме, болеть за хоккейную команду.
Да. Естественно.
– Во-о-т уж, – совсем тепло, почти ласково протянула Ольга Анатольевна и придвинулась к ней ближе. – Всем бывает плохо, но ты ответственна за живого человека! Не хочешь думать о себе, подумай о нем. Страдай, плачь, но то, что должна, делай. Отвлекайся. Выйдешь – сходишь к психологу. А пока пообщайся с другими мамочками. Станет легче. Давай, ешь. Я пойду.
Слова отбивались, дробились, не отскакивали, но и не проникали глубоко. Саша хотела закончить допрос и потянулась к приборам.
Есть. Ну что же. Бледное пюре и аппетитно пахнущая котлета, жидкий чай в стакане, маленькая тарелочка с затяжным печеньем.
Она взяла пюре на кончик вилки и замерла.
– А если я не смогу?
Но уже никто не слышал.
* * *
Не есть нельзя. Но есть по-прежнему не хотелось. Котлета заветрилась, пропала, пюре заледенело; Саша хотела было глотнуть горячего, но и чай остыл. Что же делать, остыл.
Надо выйти туда, в коридор, в столовую, за кипятком и, может быть, за сахаром. Горячего чая хотелось все сильнее и сильнее. Она прождала до ужина. И едва послышалось характерное движение и звон, туда – в коридор и столовую – все-таки вышла.
Она пыталась пробиться к горячей воде – пройти слева холодильники, раздаточное окно и двигаться к дальнему углу, к столу, на котором ждут кулеры, – но как-то встала в очередь, как-то зачем-то получила тарелку с борщом. Как-то села около улыбчивой полненькой брюнетки, кормящей сына на коленях. Посмотрела в свою кружку – кипятка там так и не появилось, но появился теплый компот.
Брюнетка с ребенком действовала на Сашу удручающе. Когда-то она мечтала, как покажет фотографии новой себя: усталой, но красивой, уже с младенцем. И все будут поздравлять, и она устроит праздник, и подруги надарят красивую одежку и плевать на этого Марка
Рука дернулась. Несколько капель супа расползлись по клеенке нежирными кляксами. В тарелке еще оставалось много, все, что было положено, и оставалось. Она не съела ни ложки. «Первый день?» – донеслось до Саши. Она помедлила, убедившись, что обращаются к ней и подтвердила, не поднимая головы:
– Почти.
А распевный голос продолжал:
– Ничего, скоро станет полегче.
Саша заторможенно повернулась к подсевшей справа соседке: ухоженная женщина лет тридцати, с кудрявыми волосами, маникюром, подведенными глазами, в аккуратном спортивном костюме не в цветастом халате
Рыжая красавица приветливо, сочувственно улыбнулась. Спросила серьезно:
– Сколько ребенку?
– Одиннадцать дней.
– Какой диагноз?
– Я не запомнила.
Рыжая кивнула.
– В первый раз всегда так.
Замолчали.
Соседка с аппетитом ела тушеные овощи из лотка.
надо есть, надо надо надо есть
Саша насильно проглотила несколько ложек остывающего, но вполне съедобного супа. Чуть не вырвало. Машинально она схватилась за компот и поразилась этой жидкой одинаковости блюд. Соленое и сладкое. И то и то разбавленное.
как ее жизнь
– Вот ты где. – Напротив Саши села худенькая симпатичная девушка с малышкой на руках.
– Катя, ну что? – переключилась рыжая и продолжила начатый ими когда-то разговор.
– Добилась. – Та махнула свободной рукой и достала из пакета большой творожок. – Наконец-то сдвинулось. По итогам комиссии назначили операцию. Экстренно ищут место.
– Может, третий операционный день на неделе поставят?
– Да, хирург, не запомнила, как его зовут, должен решить.
– Ну и хорошо, – улыбнулась рыжая, наблюдая, как малышка ест.
– После всех проблем в нашем городе! – Катя закатила глаза и обратилась уже как будто к Саше, но не к Саше, а ко всем, кто мог их сейчас слышать, а целиком историю не знал. – Я сама пришла к неврологу, она меня обсмеяла. Но направление дала. С анализами случилась беда: то напутали в лаборатории, то не так взяли, то врач ушла в отпуск. А потом на приеме сказала вечное «а где же вы раньше были». Я аж дар речи потеряла!
Катя говорила-говорила, но ребенка держала странно: не стоя и не сидя, а так, посередине, Саша не могла объяснить как.
– Да, приходится пока так, – добродушно пояснила она. – Сидеть нельзя, стоять не может. Слава богу, опухоль в позвоночнике скоро вырежут. А то у меня уже рука отваливается. Восемь месяцев как-никак.
– Ой, свою-то Машу в восемь месяцев я еле могла поднять, – воскликнула рыжая.
восемь
почему они засмеялись?
– Ладно, девочки, пора отдыхать.
Рыжая собрала свою посуду, энергично поднялась и чуть наклонилась к Саше:
– Не бойся обращаться, здесь все свои. Поймут, поддержат, поделятся информацией. Если захочешь поговорить, я в первой палате. Приходи.
– Спасибо, – сказала Саша через силу, ей уже было нехорошо.
Мир вокруг подергивался рябью, терялся, мерцал. Вот бы вырвало все вышло, а выходить-то и нечему и полегчало. Вот бы вырвало и боль из сердца ушла. Вот бы. Но нет. Саша доползла до палаты и долго лежала в кровати. Кое-как покормила и покачала ребенка. От возраста или лекарств он спал и спал, и это было кстати.
Часы шли, шли, но лучше не становилось. Как была, босиком, прошла до пустынной ванной комнаты. Подумала, что вырвет, и наклонилась к раковине. Плеснула несколько раз на лицо, на руки, на грудь – ледяным.
ничего
Посмотрела в свое лицо, не глаза – лицо. И все вокруг снова завертелось, закрутилось, лицо куда-то понесло.
Саша отодвинулась к ванне, нагнулась, оперлась, куда-то поползла. Влезла в зеркало с одной стороны, вылезла с другой. Пыталась оторваться, выбраться на свободу, силилась, силилась и наконец сделала спасительный рывок.
Получилось. Донесла лицо до пола, уцепилась за что-то телом, закружилась туда-сюда, затанцевала в форме плиточных паттернов, в форме прочных роршаховских ассоциаций, меандровых узоров. И там, в этом пестром, мозаичном, так и осталась вальсировать.
нет, как ни крути, не выкрутишь из головы
Вальсировала и вальсировала, пока не упала. Куда-то упала.
И мир спешно покинул ее.
* * *
(настоящее время, три месяца после рождения ребенка)
Люлька отбивала ноги.
Тяжелая, наполненная мальчиком люлька была явно создана не для Сашиных ослабевших рук. Пока она поднималась домой, наверх на четвертый этаж, плечи дрожали, нетренированная спина глухо ныла. Подъездные, слишком яркие лампы раздражали. Пакет, со злополучными продуктами пакет каждый раз стукался о ногу, так, что порвал колготки и уже царапал ногу.
Четвертый этаж без лифта.
Добралась.
Саша зашла в квартиру, поставила люльку на пол, к ногам – дальше не позволяла площадь. Кинула ключи на столик
