Книга о королеве - Джеффри Чосер

Теченье ваших оборвав».

«Знать, у обоих кроток нрав,

Коль, обоюдно смущены,

Винимся, – рек он, — без вины».

Любезный, ласковый глагол!

Казалось, рыцарь вдруг обрел

Покой – коликой доброты

Исполнились его черты!

Я счел за истинную честь

Знакомство новое завесть –

Но речь завел издалека,

Уважив горе бедняка,

Что не вотще и неспроста

Бежал в безлюдные места:

«И впрямь досадно, сударь! Что-то

Не задалась у нас охота:

Бесследно скрылся красный зверь!»

И рыцарь молвил: «О, теперь

Забав охотничьих я чужд!»

«Видать, – я рек, – и бед, и нужд

Возлег на вас тягчайший гнет…

Почто же в дебри вас влечет?

О, гнет, как вижу, наивящ!

Но друга средь глушайших чащ

Вы нынче встретили – и боль

Излейте вслух – а я, насколь

Сумею, разделю избыток

Любых душевных ваших пыток.

И довод подыщу любой,

Чтоб вы не гнулись пред судьбой –

Быть может, разговор в тиши

Подмогой станет для души,

Изведавшей, что значит ад».

И рыцарь взвел померкший взгляд,

Моливший: «Нет! Оставь! Не трожь!..»

А после рек негромко: «Что ж…

Спасибо, друг! Но ты едва ль

Умеришь скорбь, смиришь печаль,

Задушишь вопль моей тоски,

Разъявшей душу на куски!

Я для скорбей рожден и мук –

А сердце длит постылый стук!

Ни стих Овидиев могучий,

Ни звон Орфеевых созвучий

Не развлекают. Марциал

Тоски моей не разогнал.

Меня, увы, не исцелят

Ни Эскулап, ни Гиппократ.

Я ныне жизнь влачить навык,

Как иго – изнуренный бык.

И прирожденный лишь палач

Не вздрогнет, мой подслушав плач.

Где б радость в мире ни жила –

Смерть пепелит ее дотла;

И ненавижу ныне я

Всяк день земного бытия.

Я все бы отдал – а взамен

Желал бы обратиться в тлен.

Кончина! Лучшее из благ!

Да только Смерть, мой лютый враг,

Мольбе усердной вопреки

Подать не хочет мне руки –

А я давно б ее пожал!

О где вы, язва, иль кинжал,

Иль честный меч, иль подлый яд?

О Смерть, отрада из отрад!

И кто же, внемля этот стон

И зная, чем он порожден,

Не сжалился бы? Средь людей

Обрящется ль такой злодей?

Проказник, ерник, баловник

Сникают, глянувши в мой лик:

Аз есмь тоска, тоска есть аз.

А почему – скажу сейчас.

Что песней было – стало пеней.

Смирен я стал – а был надменней

Наинадменнейших вельмож…

Коню подчас втыкает нож

Для вящей прыти всадник в круп –

Вот так и в мой бродячий труп,

Скорбей и горестей комок,

Рука незримая клинок

Вонзает, к жизни вспять гоня,

Как непокорного коня!

Угас мой пыл, увял мой мозг;

Я сталью был, – а стал как воск;

Мой сон пропал, мой смех умолк.

Я львом рыкал – а днесь, как волк,

Стремлю тоскливый к небу вой,

Удел оплакивая свой!

Но Смерть со мной не хочет встречи –

Ни на турнире, ни средь сечи.

Я счастлив был – да не к добру

С Фортуной в шахматы игру

Затеять накатила блажь…

Возьмешь фигуру – две отдашь:

Везенья и удачи мать

Вельми горазда плутовать.

У ведьмы столь прелестный вид,

Не чаешь от нее обид!

И, глядь – нарвался на гамбит:

Поверил, принял – и разбит.

Фортуна с нежностью в очах

Противоправный даст вам шах.

Не верь злодейке ни на грош:

Фортуна – что с нее возьмешь!

О сколь сулит она всегда –

Но лжет без меры и стыда.

Предружелюбно подмигнуть –

И зыркнуть, нагоняя жуть:

Единственный ея закон!

Фортуна – тот же скорпион!

О лицемерный, льстивый гад:

Он изогнется, точно рад

Служить немедля и немало –

И сей же час вонзает жало.

Но, правду молвить, лик пригож

Фортуны – ей же имя Ложь,

Когда во каверзной красе

Летит, восстав на колесе,

Что давит смертных за столом

Игорным – впрочем, поделом!

Суля богатство и почет,

Мерзавка нас в игру влечет –

И сколь негодница мила!

И два у колеса крыла…

Мой милостивый государь,

Что сотворила эта тварь!

Бесперерывно слезы лью

С тех пор, как сел за тавлею

С Фортуной! Вымолвить нельзя:

Обманом забрала ферзя –

А я, дурак, разинув рот,

Глядел, как тварь ферзя берет!

Рекла Фортуна: «Шах и мат».

И хмыкнула: «Сам виноват».

А дан был мат – заблудшей пешкой…

С Фортуной – не зевай, не мешкай:

Ей проиграл бы сам Аттал,

Что шахматы изобретал!

Я ж был невежда – не мастак

Атак, защит и контратак,

Создатель коих – Пифагор,

И после рек себе в укор:

«В игре уловкам несть числа, —

А знал ты их, собрат осла?»

Но даже помощь ремесла

Навряд ли бы меня спасла:

Порою мат Фортуне даст

Игрок – но случай сей не част…

Постой! А велика ль вина

Фортуны? Худший, чем она,

Я сам бы учинил подвох,

Когда бы мог – свидетель Бог.

О, будь я богом! Я бы ход

Взять повелел Фортуне тот

Назад – и, в нарушенье правил,

Ферзя бы возвратить заставил,

Поскольку, друг мой, верь – не верь,

А горших я не знал потерь!

Злосчастный ход – сиречь, зевок –

И прежнему блаженству срок

Внезапно вышел. И остыл

Навеки мой давнишний пыл,

И пламень радости былой

Навек подернулся золой.

А Смерть нейдет меня постичь…

Я кличу Смерть, — но тщетен клич.

Безмолвный звездный небосвод,

Ветров рыданья, ропот вод -

Коль остаюсь наедине,

Все умножает скорбь во мне,

И за слезой слеза течет,

И я слезам утратил счет.

Я сброшу твой несносный груз,

О Жизнь, обуза из обуз!

Я не могу, понур и слаб,

Влачить его, как связень-раб,

Несчастнейший двуногий скот,

Что спину гнет и слезы льет,

Надежд лишившись и утех…

О, где мой пыл, и где мой смех?

Я все утратил – все, что мог!

И жизни подведу итог,

Коль скоро к ней потерян вкус…»

И тут я молвил: «Даже трус

Последний властен без помех

Взять на душу подобный грех.

Но ты, мой друг? О нет, окстись!»

И рыцарь молча глянул ввысь…

«Веленью Божьему вразрез, —

Я рек, — подчас толкает бес

Изведавшего боль утрат

К самоубийству. Но Сократ

Учил: противостань Фортуне!»

И друг мой рек: «Вотще и втуне…»

И тут я, каюсь, впал во гнев:

«Да пусть и сотню королев —

Прошу прощения, ферзей —

Ты проиграешь, ротозей!

Тебе ли рыцарская честь

Велит при этом в петлю лезть?

Ведь проклят будешь, как Медея:

Она прикончила, радея

О мести, собственных детей,

Когда Язон расстался с ней.

Дидона быть могла умней,

Когда навек уплыл Эней,

И не зажечь себе костер –

Ты столь же хочешь стать востер?

Не смог без Фисбы жить Пирам,

А Фисба – без Пирама. Храм

Обрушил на себя Самсон,

Врагом коварным ослеплен.

Но слыхано ль? Зевнуть ферзя –

И люто мучиться, грозя

Свести с постылой жизнью счеты?»

«О нет, не знаешь ничего ты, —

Промолвил рыцарь: — Здесь куда

Горчайшая стряслась беда».

Я рек: «Поведай – и пойму,

Когда, и как, и почему,

И что с тобою, друг, стряслось,

Коль нынче ты со счастьем врозь».

Ответил рыцарь: «На траву

Присядь: начну и не прерву

Рассказ – лишь обещайся мне

Внимать всецело и вполне».

Я молвил: «Да». Он молвил: «Крест

Лобзай, клянись: не надоест

Внимать сочувственно, доколь

Не смолкнет речь. Лобзай, изволь».

Я клятву дал охотно, сразу.

И рыцарь приступил к рассказу:

«О друг мой! С юношеских лет,

Когда приходит ум в расцвет,

И мы способны им блеснуть,

Я мыслил, что усвоил суть

Любви: прекрасна и светла

Палящей страсти кабала!

Я дань исправно приносил

Земной любви, насколько сил

И рвенья доставало: бысть

В служенье дивная корысть.

И отличил меня Эрот,

И превознес. И я не год,

Не два Эроту был вассалом;

Я стал кремнем, Эрот – кресалом,

А женщины – прекрасный трут:

Воспламенить – недолог труд.

Я был усерден и упрям,

Охотясь на прелестных дам.

И много лет мой пыл не сяк,

И я не попадал впросак –

А путь любви порой тернист…

Но я был молод – чистый лист,

На коем всякое стило