Золя - Александр Пузиков

Золя рассказывает о разных шалостях школьников, к которым и сам был причастен, но больше всего уделяет он места описанию загородных прогулок, которые оставили такой неизгладимый след в его памяти.

«Еще совсем маленькими, в шестом классе, трое неразлучных пристрастились к длинным прогулкам. Пользуясь каждым свободным днем, они уходили как можно дальше, а по мере того, как они вырастали, длительность прогулок все увеличивалась, и в конце концов они исколесили весь край, путешествуя иногда по нескольку дней кряду. Ночевали где придется: то в расщелине скалы, то на гумне, за день раскаленном от солнца, то на обмолоченной соломе, то в какой-нибудь заброшенной хижине, где они устилали пол чабрецом и лавандой. Это были вылазки в неведомое, инстинктивное стремление бежать от окружающего на лоно природы…»

Бежать от чего? Золя поясняет свою мысль. Поэзия, образы, навеянные стихами Гюго и Мюссе, были уж очень далеки от нравов провинциальной жизни. И сам коллеж и люди, с которыми приходилось встречаться юношам в домах своих родителей, вызывали лишь чувство неприязни. Поэтому «любовь к природе, длинные прогулки, чтение взахлеб спасали их от растлевающего влияния провинциальной среды». В отличие от своих товарищей неразлучные отвергали модные городские кафе, игры в карты, домино, прогулки по одной и той же улице в определенные часы.

Даже когда пришло возмужание, город с его соблазнами был не властен над ними. В более позднем возрасте они увлеклись охотой. «В том краю дичи мало, и охота носит совсем особый характер, нужно пройти по меньшей мере шесть лье, чтобы застрелить полдюжины бекасов. Из этих утомительных прогулок они возвращались иногда с пустыми ягдташами или разряжали ружья в неосторожную летучую мышь, попавшуюся им в предместье города. Они шли все дальше и дальше, радуясь всему — даже скрип их грубых башмаков доставлял им наслаждение, с дороги они сворачивали в поле, на красную, насыщенную железом землю тех мест, над ними свинцовое небо, кругом скудная растительность — лишь малорослые оливы да чахлые миндальные деревья, никакой тени. На обратном пути блаженная усталость, гордая похвальба, что сегодня они прошли больше, чем когда-либо прежде. Они буквально не чуяли под собой ног, двигаясь только по инерции, подбадривая себя лихими солдатскими песнями, почти засыпая на ходу».

Любовь к природе соединилась с любовью к искусству. Сезанн рисовал, Золя брал томик стихов. «Крылатые строфы чередовались с казарменными прибаутками, раскаленный воздух оглашался длинными одами». Во время привала друзья разыгрывали сцены из пьес Гюго, которые помнили наизусть. Они много читали, «взахлеб поглощали отличные и плохие книги». Они мечтали поселиться на лоне природы. Иногда их воображение волновали прекрасные женщины, скорее пришедшие из книг, чем из реальной жизни. Свою юношескую застенчивость перед девушками они ставили себе в заслугу, «считая себя высшими натурами». Так повествует сам Золя о своем детстве и юности. К этому можно добавить еще несколько подробностей, заимствованных у Поля Алексиса, который, как и Золя, учился в Экском коллеже. Поль Алексис поступил в седьмой класс в 1857 году, за несколько месяцев до того, как ученик второго[2] класса Эмиль Золя отправился в Париж.

«Я был в третьем классе, — воспоминает Поль Алексис, — когда мой друг, поэт Антони Валабрег, рассказал мне впервые о сыне того, кто построил канал». В это время Золя уже опубликовал свою первую книгу — «Сказки Нинон», и, естественно, ученики интересовались всеми подробностями жизни своего прославившегося товарища. Какие-то из этих подробностей дошли до Алексиса. Однако позднее у него появились и другие возможности изучить ученические годы Золя. Он много раз беседовал с матерью писателя да и с самим Эмилем, с которым его связывала многолетняя дружба. По словам Алексиса, Эмиль рос избалованным ребенком. Мать и бабушка ни в чем ему не противоречили. С утра до вечера он оставался на улице, бегал по аллеям, валялся на газонах, копался в песке. В семь с половиной лет Эмиль не знал еще азбуки. В пансионе «Нотр-Дам» самому господину Изоару (содержателю пансиона) приходилось тратить часы на обучение маленького Эмиля грамоте, к которой тот оставался весьма равнодушен.

Перелом наступил в коллеже. Уже в начальном классе Золя почувствовал ответственность перед своими близкими, которые с трудом сводили концы с концами. Он понял, «что вышел из семьи с малым достатком, что нет ничего более сомнительного, чем будущее, и что он никогда ничего не будет иметь, кроме того, что даст ему работа».

Так появились первые награды за учение. В седьмом он полупансионер, но без единой награды. В памяти останется досадное воспоминание о неприязни, которую выказывал к нему учитель. Пятый и четвертый классы — по-прежнему полупансионер и еще хуже дело с наградами. Третий — экстерн. Все первые награды. Наконец, с середины второго, перед тем как оставить коллеж, Золя, «несомненно, самый сильный в классе».

Алексис сообщает интересные подробности о первых литературных опытах Золя: «На школьной скамье Экского коллежа он написал первые свои произведения. Вот их полный и точный перечень: I. Большой исторический роман из эпохи средних веков — эпизод, связанный с крестовыми походами, с деталями, взятыми у Мишо. II. Несколько рассказов, стихи. III. «Попался наставник» — комедия в трех актах.

Роман о крестовых походах — наиболее ранняя вещь. Сохранилась его рукопись, так как Золя имел привычку все хранить: заметки, планы, старые статьи, записки о литературных делах, простые билеты. Мне известно, что он рвал, к сожалению, только беловые рукописи. Эту рукопись он мне однажды показал: она написана беглым почерком, без единой помарки, но абсолютно не пригодна для чтения. Я не мог расшифровать ни одного слова, автор тоже. В стихах меньше ребяческого, они по крайней мере написаны разборчиво и появились позднее, только в четвертом и особенно в третьем классе, как раз в то время, когда Золя сам стал читать поэтов».

И наконец, еще одна весьма важная подробность, касающаяся быта семьи. Хотя сам Золя часто восклицает: «Боже мой, какое это было счастливое время!» — факты говорят о том, что детство его постоянно омрачалось материальными заботами. После смерти отца их осталось четверо. Дедушка, который по старости отошел от всех дел, бабушка, которая, несмотря на свои семьдесят лет, вела все хозяйство, двадцатисемилетняя мать, не очень приспособленная к жизни, и маленький Эмиль. Былое благополучие, которого с таким трудом добился Франсуа, медленно, но неумолимо рушилось. Приходилось всячески изворачиваться, и это сказалось, в частности, на бесконечных переездах с квартиры на квартиру. Сначала они живут на улице Сент-Анн, позднее в тупике Сильвакан. Это вполне приличные кварталы в городе. В 1847 году переезжают на Пон де Беро, поближе к пансиону «Нотр-Дам». В год поступления Эмиля в коллеж (1852 г.) новое переселение на улицу Беллегар. Еще одно новоселье они справляют на бульваре Миним и еще одно на улице Мазарини.