Шиповник - Ирина Жеребина

– И утаил я от тебя сокровища.

– Вот подлый! Все они, мужики, подлючие.

– Эти сокровища, бриллианты и изумруды мне мать моя передала, когда я от тебя к Нюрке уходить собрался. Не любила мать моя тебя, Кать.

– Все свекрови змеи подколодные.

– Говорила она мне – как уйдешь от Маруси-Кати, так отдам тебе бриллианты, а не уйдешь – в могилу с собой заберу. А на самом деле я тебя любил, Кать, а с Нюркой у нас почти ничего и не было.

– Да было у них с Нюркой все, было, глаза его бесстыжие!

– Вот так он мне говорит, а сам глазами в сторону показывает. А в той стороне стоит баня с наличниками – точь-в-точь, как у тети Лиды. А тут вы завизжали. Чего визжали-то?

– Да мы, Кать, о тебе говорили, какая ты красивая. Как невеста в гробу. Как ты лежишь, рот, словно рыба разеваешь, сама с собой разговариваешь. А тут ты как дрыгнешь ногой! Муха что ли тебя укусила или комар – вон их сколько налетело – не надо было окно на ночь открывать. Все жарко вам, душно! Так он, значит, ничего тебе про то, где сокровища зарыты, не сказал?

– Слушайте, девки, а если вдруг мы вправду клад найдем, что мы с ним делать будем?

– Черепки что ли с железяками? – вон на той неделе я такой клад под яблоней раскопала, пришлось снова закапывать, только уже в крапиве за старой баней.

– Да нет, дурочка ненормальная, клад – это когда денег много. Ну, например, по мильону на каждую. Вот ты, например, что бы со своим миллионом делать стала?

– Я бы зубы себе фарфоровые вставила и на уши пластическую операцию сделала, а то они у меня торчат, как у Буратино.

– А я бы в Париж полетела, на Елисейские поля. Надела бы туфли-лодочки, кофту со стразами и юбку, которая все обтягивает. Вот так бы и ходила взад-вперед по Парижу.

– А думаешь, тебя бы кто там заметил? Там, в Париже, воз и маленькая тележка таких, как ты, ходит. А ты, Кать, что молчишь? Ты что, придумать ничего не можешь?

– А я бы, девки, купила себе ботинки на толстой подошве и пошла бы по святым местам. Вначале в Киев, потом к греческим старцам, а потом уж в Иерусалим.

– Что, неужели так пешком бы и пошла?

– Конечно. У меня прапрабабка была, Марусей звали. Когда от нее муж к Нюрке ушел, она пошла странствовать. Дошла до Иерусалима, но там захворала и умерла. Ее дочку свекровь воспитала.

– Не ходи. Не надо, Кать, тебе в Иерусалим пешком ходить!

– Нет, правда, Кать, не ходи!

– Так это он, наверное, правду тебе, Катька, во сне сказал про клад? Прапрабабку твою Марусей звали. И ушел твой прапрадед к Нюрке. И свекровь Марусина злыдней была. Небось, девочку-сиротку мучила и попрекала!

А пойдемте завтра в гости к тете Лиде и в баню попросимся, да хорошенько все осмотрим, вдруг и вправду там у нее бриллианты лежат? Баня – это колдовское место. Там все оборотни прячутся. Вон месяц назад пошла я к Маньке париться, разделась, лезу на полок, а вдруг за окном как что-то посыплется! Как кто-то заругается матом! Домовой, наверное.

– Да ну тебя с твоими историями. Это, небось, Васька, Манькин брат, решил на тебя голую посмотреть, да свалился с чурбана.

– А ну уймитесь! Спать давайте, а то не выспимся – вон за окошком светло уже!

За окном и впрямь уже заголубело небо, засвистали ранние птахи и закукарекал один добросовестный петух.

Следующим утром три разномастные девки: большая и полная, маленькая и худая, коренастая и косолапая шли по улице деревни Неупокоевка друг за другом, соблюдая дистанцию. Одна из них на плече несла вилы, другая шла, опираясь, как на костыль, на лопату, и оттого прихрамывала, а третья тащила по земле, поднимая клубы пыли, грабли. Одеты они были в светлые нарядные платья, поверх которых были подвязаны домашние фартуки. Головы в цветастых платках были наклонены, а глаза из-под насупленных бровей смотрели беспокойно.

– Эй, девки! Вы что, в лес на разбой что ли подались? Или целину на горелом лугу подымать? Только там сейчас овод тучей кружит. Идите лучше по землянику. На выселках она поспела! – Крикнул девкам вслед колченогий дед Матвей. Полноги ему отрезало, когда он сдуру полез под вставший некстати товарняк.

– Счастье мне выпало – с тех пор говорил он – и увечье небольшое, и пенсия инвалидная положена.

– Здрассте, дядя Матвей – обернулись к нему девушки разом. – Это мы к тете Лиде в гости. Помочь с огородом обещали.

– А что копать-то вздумали? Кротовьи норы, что ли разорять? – не унимался дед.

– Да лопату наточить надо, у нее оселок есть – нашлась Наташа. – А вилы с граблями на всякий случай взяли – вдруг пригодятся?

– Да вы по землянику идите, поспела уже! Вон и Манька Степанова и Лизка Сергеева – все пошли!

– Пока, дядя Матвей, до свидания – прошествовали девки, не останавливаясь, мимо.

Дед пошел за ними. Шел он, задерживаясь, у каждой зазевавшейся бабы и тормозил каждого идущего своей дорогой мужика. В разговоре он, размахивая руками, показывал то на выселки, то на пылящих девок. Люди качали головами и как бы нехотя становились в хвост деду Матвею. Скоро по деревне шла растянуто неорганизованная молчаливая толпа.

Девки подошли к тете Лидиному дому и постучали в нарядное окошко.

– Ой, девки, чтой-то за вами хвост тянется?

Троица оглянулась и орудия труда, выпав из рук, шмякнулись на землю.

– Я им говорю, идите, девки, по землянику, она поспела, а они не идут. – Начал свою песню Матвей. Они зачем пришли-то? Сено ворошить или картошку окучивать?

– Не твое дело, старый сплетник, – обернулась Лида, заводя девок в дом.

– Вы что, девки, маетесь? Своих делов что ли нету? Ладно, Катька – бобылка, а вы-то – бабы, вам мужей стеречь надо, а то разбегутся.

– Да, теть Лид, мой мне позавчера по роже заехал – пока на коленях не приползет, прощения не попросит, буду у Катьки жить.

– А ты, Наташ, чего?

– А мой на три дня сено косить в район подался, так я с ними за компанию.

– Ну, а пришли чего?

– Может, вам, тетя Лида, картошку окучить?

– Да я на прошлой неделе ее всю окучила.

– Может вам, тетя Лида, траву подергать?

– Да я сама ее вчера прополола.

– А может вам травы для кроликов надрать?

– Спасибо, конечно, но кролики все сыты.

– Ну, тогда пустите нас в баню помыться!

– Да сегодня четверг еще, она не топлена!

– А вы все равно пустите, мы вам порядок наведем.

– Эхх, – сказала Лидия – идите уже, коль нужда настала.

Девки шмыгнули на задний двор и, крадучись, пошли к бане.

В это время нарастал шум толпы напротив Лидиного дома. Солнце поднялось, слепило глаза, пекло незакрытые головы, пикирующими бомбардировщиками в зевак врезались оводы. Дети пылили босыми ногами, собаки затеяли драку. Первой не выдержала тетя Клава. Противно взвизгнув, она затараторила, с каждым словом понижая тон. Последнее слово вылетело петухом и перекинулось к ее соседке. Соседка вдумчиво сказала.

– Ну что ж, пора по домам разбредаться. Дел полно. На сей раз обманулся Матвей. Видать ничего интересного не будет – и первой сделала шаг, вырываясь из круга толпы. За ней потянулись остальные. Дед Матвей, обиженно сопя, сел на щербатую скамейку, сплюнул и, растягивая слова, произнес:

«Ну как хотите, дело ваше. Идите, идите, а я здесь в теньке посижу». С ним осталась сидеть собака с того конца деревни, все остальные разошлись.

Девки-бабы подошли к бане. Дверь бани была закрыта на амбарный замок.

Они сели на скамейку, стоящую возле, и прислонились к теплой щелястой стене.

– Ну, что делать-то будем?

– Вот ты, Кать, если бы захотела клад зарыть, где бы ты стала яму рыть?

– Где-где, под яблоней.

– А ты, Наташ, где?

– А я под сливою.

– Почему под сливою?

– А у нас яблони в прошлом году засохли, одни сливы теперь растут.

– Послушайте, девки, помните вооон с того угла бани у тети Лиды когда-то старая яблоня стояла! Да тут от нее пенек даже остался!

Девки смотрели на Ляльку, которая деловито и споро начала обрывать траву вокруг трухлявого пня. Потом она взяла лопату и начала обкапывать пенек на штык лопаты.

– Уф, устала. Теперь ты, Кать, копай.

– А вы что, девки, на рыбалку собрались? Червей копаете? – Показалась голова деда Матвея в прорехе забора.

– Здрасссте, дядя Матвей – обернулись к нему все трое.

– Иди, иди отсюда! Нечего сплетни по деревне разносить. – Крикнула тетя Лида с крыльца.

Голова деда скрылась, но сопение было отчетливо слышно, и в щели блестел любопытный глаз.

После Кати взялась копать Наташа.

Когда вокруг пня образовалась широкая канава, и все окрест было обильно засыпано землей, раздался звон металла о металл.

Послышался треск отдираемой доски. В щель просунулась и тут же высунулась голова деда Матвея. Потом раздался топот торопливых спотыкающихся шагов – это по деревне полетела крылатая весть: девки нашли сундук с добром в Лидкином дворе!