Провокатор - Д. Н. Замполит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блин, а ведь бабкиного брата расстреляли под горячую руку в 1918-м, сестру прабабки, монахиню, – в 1937-м, дедова брата раскулачили в 1930-м, питерская ветвь семьи в блокаду вымерла почти вся… А по стране??? Ну, вот тебе и хорошая мотивация здесь – уменьшить число жертв, чтобы к концу XX века в России не еле-еле 140 миллионов осталось, а хотя бы вдвое больше. В голову тотчас полезли читаные статьи о «русском кресте», о демографическом переходе, о количестве жертв в войну – сорок миллионов или все-таки двадцать семь? Да какая, к черту, разница, прости господи… А девяностые??? А первая русская революция, когда Россия в полный рост познакомилась с террористическими атаками и бессудными расправами? Жуткий век, страшные удары обрушились на страну и обескровили ее, попытаться предотвратить это – достойная цель в жизни, даже умереть за такое не жалко, не за счет же в банке помирать.
Ну и как это сделать? Противостояние никуда не денется, слишком много проблем в империи, а вот сбить накал этого увлекательного процесса… да, надо душить террористов – невзирая на идеологию. Террор – не наш метод, мы пойдем другим путе… О! Ленину-то сейчас лет двадцать пять – тридцать, а с его текстами я вполне знаком, знаю, как он будет развиваться – можно и в ближний круг пролезть. Я аж задохнулся от перспективы и от накатившего понимания, что надо делать. Ладно, базовый сопромат всегда прокормит, недаром об этом времени говорится: «Сдал сопромат – можешь жениться!», тем паче при громадном дефиците не то что инженеров, а даже техников в Российской империи рубежа веков. А уж навести шухер в революционной тусовке сам бог велел.
Ха! Тоже мне, орел выискался, а кишка не тонка? Там ведь не самые простые ребята собрались, те, кто послабее был, сдулись, так что мы помним самых-самых! Зато я знаю то, чего не знают они, могу их кое-чему научить, да и упорства с упрямством мне не занимать, сколько раз наши проекты пробивали только «на волевых»? И работать умею, если надо – сутками. Ага, «а я еще на машинке вышиваю», кот Матроскин… Но других вариантов я не вижу, сыто жрать и мягко спать при том, что можно хоть что-то изменить, не для меня, так что решено, в бой роковой мы вступаем с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут.
Так, выстраивая на ходу планы и легенду, я дотопал до выхода из парка на Сокольническую заставу и в полукилометре впереди увидел краснокирпичную каланчу. Ближайшая афишная тумба пестрела разнообразными объявлениями, и я определился более точно – Российская империя, 1897 год.
– Одна тысяча восемьсот девяносто седьмой… – вздохнул я, – влетел так влетел…
Но убиваться поздно, да и бессмысленно. Опять же, по молодости сам мечтал, чтобы с большевиками на баррикады – и теперь я, кажется, знал, к кому мне надо попасть, чтобы сразу на хрен не послали. Есть, есть тут человек и при власти, и с хорошим кругозором, чтобы от моих чудес не рехнуться, и тоже не любящий террористов. Найти, зацепить, сработаться во что бы то ни стало! Цель вижу, препятствий нет, так что взял себя в руки и поспешил в сторону каланчи, не обращая внимания на провожавшие мой несколько необычный вид взгляды гуляющей публики, извозчиков и дворников. Хорошо еще, что я поехал в шляпе и пальто, будь я в куртке и бейсболке… Да хрен с ней, с одеждой, мне нужно полицейское начальство и побыстрее.
У подъезда Сокольнической части прохаживался хрестоматийный городовой в черном мундире, украшенном парой медалей и в фуражке с номерной бляхой вместо кокарды. К нему-то я направился, счастливо избежав при переходе Стромынки столкновения с запряженным в пролетку рысаком.
Ну, теперь не дрейфить.
– Любезный! – окликнул я полицейского решительным тоном. – Проведи меня к приставу.
Огладив рыжеватые усы и одновременно оглядев меня с ног до головы (я специально в этот момент поправил галстук левой рукой, чтобы показать хромированный браслет наручных часов), городовой удовлетворился увиденным. Приоткрыв створку двери, он крикнул в нее:
– Федот! К господину приставу!
Через пару лестниц и коридоров Федот, оказавшийся таким же городовым, но, видимо, ниже по званию, запустил меня в приемную. На страже кабинета пристава сидел… ммм… секретарь-референт? коллежский регистратор? Не важно, главное, я почти у цели.
– Как прикажете доложить?
– Гражданин Северо-Американских Соединенных Штатов Майкл Скаммо, – уверенность в голосе вышла очень натуральной.
Надо же, того и гляди, актерский талант прорежется.
На стене сияла табличка «Исполняющий должность пристава Николай Петрович Кожин», секретарь боком просунулся в кабинет и через минуту вышел обратно, распахнув передо мной дверь и сделав полупоклон с приглашающим жестом рукой.
– Слушаю вас, господин Скаммо.
Из-за стола навстречу мне поднялся, указывая на стул, худощавый мужчина в форменном сюртуке с пышными усами и аккуратно подстриженной бородкой. На лице вежливая внимательность, но глаза настороженные. Ну что же, вполне обычная реакция для полицейского, да и отступать мне некуда – теперь только вперед.
– Mister пристав, я, sorry, мне необходимо неотложно начальника Московского охранного отделения mister Зубатов по highly confidential делу.
Лето 1897 года
Das… Das…Sehr… Тьфу, черт, verfluchter Schweinehund! Кошмарный язык снова вызвал приступ бешенства, и я налег на педали. Стрелка вольтметра наконец-то залезла в нужный диапазон и осталась там трепыхаться. Ну хоть какая польза от немецкого – теперь в таком же темпе потеть еще минут тридцать. Нет, не ЗОЖ, хотя и это тоже, в первую очередь для окружающих.
На самом деле самопальный «велотренажер» вращал ролики самопальной же динамо-машины, от которой провода шли к угробищному ящику с батареей, трансформатором, выпрямителем и бог его знает, чем еще. Спасибо лаборатории Петра Николаевича Лебедева в Бауманке, миль пардон, в Императорском техническом училище, где сумели собрать этот станковый внешний аккум. Хвала русской электротехнической школе и хвала всем китайским
