Впервые на посту - Федор Ошевнев

От сих сладких мечтаний Панкратов заулыбался и, выпятив грудь, небрежно сплюнул сквозь зубы, а хватку автомата ослабил…

Утробный кошачий вопль ворвался по барабанным перепонкам в сознание, мгновенно вытеснив из него все грезы. Рядовой вновь судорожно вцепился в оружие, а ловить нарушителя и ехать на Родину героем в момент расхотелось.

— А ну его к лешему, этот отпуск, — вслух для себя решил солдат. — Тут лишь бы смену до конца нормально «оттащить».

У постового грибка, за израненным штык-ножами деревом, часовой остановился и осмотрелся с особой внимательностью: как же, сейчас он будет представлять отличную мишень!

Не обнаружив ничего подозрительного (к непонятным легким шумам, столь смущавшим рядового в самом начале смены, он уже притерпелся), Панкратов переложил автомат в левую руку, ухватив его за цевье. А правой снял с ремешка ножен телефонную трубку, из кармана брюк вытянул соединенный с ней шнур, со штепселем на конце, и воткнул его в розетку системы связи. Четырежды надавив на красную кнопку сигнализации, часовой услышал в трубке щелчок и голос:

— Слушаю, начальник караула.

— Докладывает часовой второго поста, третьей смены, — зачастил Панкратов. — На посту все нормально, без происшествий.

И с чувством вины в голосе поинтересовался временем: оказалось, что с начала смены прошло сорок минут…

Несмотря на ободряющий голос начкара, Панкратов остро ощущал свою беззащитность, неподвижно стоя у телефона, и трубку, после команды «отбой», повесил с облегчением.

Вдруг дала о себе знать свалявшаяся портянка, которую солдат не решался перемотать: не положено…

Завершая второй круг маршрута, рядовой неожиданно задумался над тем, что за трава растет с обеих сторон кирпичной дорожки — низкая, сплошным ковром тянущаяся почти до ограждений. Такую травку, с узенькими продолговатыми листочками, тянущимися прямо от низа вертикального стебелька, как теперь вспомнил Панкратов, любили склевывать гуси у бабушки в деревне.

Недалеко от поворота, ближе к речушке, травка с продолговатыми листочками стала перемежаться с высокой и остролистой, колосящейся и похожей на пшеницу. Начав приглядываться и к другим кустам и травам, в изобилии произрастающим на посту, часовой сразу распознал некоторые из них: лебеду, осот, репей-дурнишник, кусты лопуха и хрена, крапиву, одуванчик, подорожник, скрывающие тело речушки камыши… Но сколько вокруг оказалось незнакомых растений!

Высокое зонтичное, доходящее до груди и напоминающее укроп, но с иным, резко-неприятным запахом.

Приземистая, мощными кустами гнездящаяся трава, меленькие листочки которой были похожи на елочные иголки.

Остролистое небольшое растение, которое Панкратов из неосознанного любопытства даже попробовал на вкус и сразу сплюнул, почувствовав во рту горечь перца.

Какие-то корзиночки, напоминающие подсолнух, но доходящие лишь до пояса, вьющееся растение с голубыми цветами-колокольчиками, своим стеблем оплетающее чужие; несколько видов кустарников: один с белыми, как у сирени, гроздьями цветов, другие с зубчатыми, но разной формы листьями…

Панкратов вырос в райцентре; в деревне, у бабушки, бывал летом, наездами, и, разумеется, никогда особенно ботаникой не интересовался. Так что откуда солдату было знать, что травка, столь любимая гусями, в просторечии так и называется «птичьей гречишкой», а научное ее название — спорыш; высокая же и похожая на пшеницу трава — пырей. Что зонтичное с резким запахом — пастернак; трава с листочками, напоминающими елочные иголки, — пресловутая амброзия, а горькое на вкус остролистое растение — водный перец, или горец. Что корзинчатая трава — череда; кустарник с мелкими гроздьями белых цветов — ядовитая бирючина, мелкие и черные ягоды которой в народе называют волчьим лыком; вьющееся растение с голубыми цветками есть полевой вьюнок; и, наконец, кусты с перообразными зубчатыми листьями, соответственно, молодая поросль вяза и ясеня.

Впрочем, что теперь было часовому до всех этих трав и прочих растений, если теперь, на третьем круге патрулирования, свалявшаяся портянка в левом сапоге беспокоила все сильнее и сильнее.

Панкратов замедлил скорость обхода, раздумывая, как бы эдак перемотать ее, ни в чем не нарушая устав, и с неудовольствием вспомнив пункт «не выпускать из рук оружия» из своих общих обязанностей. Да-а, стоя на одной ноге, пожалуй, можно одной рукой стянуть сапог и обернутую вокруг ступни и голени фланелевую ткань.

«Но только не намотать, — с сожалением сам себе сказал часовой. — А может, портянку в карман, пока не придет проверка? Не-е, прибодаются… Терпеть надо…»

Пытаясь хоть как-то отвлечься от ненавистной портянки, рядовой взялся считать шаги от начала до конца своего маршрута. Пройдя туда-обратно в четвертый раз, подытожил: туда — 254 шага, оттуда — 262.

Решив для точности сосчитать шаги еще раз, часовой открыл пятый круг маршрута, но не успев дойти и до громоотвода, забыл и думать о проклятой портянке: чья-то тень метнулась за угол хранилища…

До сих пор Панкратов больше смотрел за внешнее ограждение, рассуждая, что из-за внутреннего мало вероятности для нападения. Туда ж еще через два ряда «колючки» проникнуть надо. И вдруг…

Часовой замер — неужели он просмотрел где-то двойной порыв и преступник уже в глубине охраняемой территории?

Пожалуй, впервые солдат заметил, что хранилища за внутренней линией колючей проволоки освещены весьма скудно: по единственной лампе над дверями. Вон, ремонтирующийся бокс вообще еле виден в темноте, разве что склад с оружием и боеприпасами, огороженный дополнительной «колючкой» со всех сторон, хорошо просматривается под прожекторами.

Тень неизвестного вновь вынырнула из-за угла хранилища и тут же спряталась. Похоже было, что человек осматривается на незнакомом месте.

Панкратов засуетился, желая бегом вернуться назад, к постовому грибку, чтобы отсигналить в караулку, и одновременно боясь, сдвинувшись с места, потерять нарушителя.

Тень вынырнула в третий раз, задержалась немного, странно задергалась и вновь убралась за угол. Спеша проверить догадку, часовой взглянул вверх и вперед: перед прожектором металась ветвь крупного тополя-осокоря с белым, мертвенным в электрическом свете стволом. Тень ветви и падала временами на угол хранилища.

«Опять чуть не угодил как кур в ощип, — с презрением к себе резюмировал часовой. — Сейчас бы поднял панику…»

Не успел рядовой расслабиться и сделать десяток шагов по кирпичам, как по нервам его стегануло звонками из караульного помещения — связь и сигнализацию, в свою очередь, проверял начальник караула, — и Панкратов помчался к постовому грибку, на ходу выдергивая из кармана телефонный шнур…

Следующий круг патрулирования прошел на редкость бесцветно: разве что вдалеке возник и вновь растворился в ночи звук проезжавшего где-то мотоцикла, какой-то припозднившийся рокер гонял, похоже, на «Яве». А мысли часового обратились к мрачному кусочку гражданских воспоминаний — ранней, нелепой смерти одноклассника, разбившегося на скоростном «Иже».

…Возвращаясь от постовой вышки, солдат скорее угадал, а уж позднее услышал шаги группы людей вдалеке. По всему судя, это должна была быть проверка несения службы. Однако это еще бабушка надвое сказала, кто именно мог двигаться на сближение с часовым, а посему он затаился за бетонной подушкой громоотвода и, увидев через полминуты темные фигуры людей в полосе света на кирпичной дорожке, подал громкую команду:

— Стой, кто идет?

— Разводящий! — услышал Панкратов в ответ.

— Разводящий, ко мне, остальные на месте! — в свою очередь ответил солдат, дождался, пока отделившийся от остальных теней силуэт приблизился на расстояние двадцати-двадцати пяти метров, и прокричал ему: — Осветить лицо!

В правой руке человека на ходу зажегся фонарь.

Сразу же Панкратовым овладел безотчетный страх. Кто это? Только не разводящий!

Лицо идущего, несмотря на прерывистую линию горящих ламп над «колючкой», было невозможно угадать: фонарь выхватывал только выпуклости, в первую очередь нос. На месте глаз зияли темные провалы, над головой красовалось что-то бесформенное, с расплывчато-круглым блестящим пятном в центре. В целом лицо походило на ужасную маску, и от окрика: «Стой, стрелять буду!» — часового удержала характерная походка ефрейтора да его знакомый голос.

Еще шагов пять подходившего — и маска превратилась в привычное лицо «разводного», а блестящее пятно на «чем-то бесформенном» — в звездочку на пилотке.

— Ты чего молчишь? — подбодрил часового ефрейтор.

— Остальным продолжать движение! — прокричал Панкратов, взяв автомат в положение «на ремень».

С проверкой приехал ротный. Спросил о настрое, не случилось ли чего на посту за час. Панкратов рассказал о сове, про ежа из стыда промолчал, зато о своих сомнениях после команды «Осветить лицо!» — постарался распространиться подробнее.