Дар или проклятие - Евгения Горская

Часа через два ей неожиданно позвонил Выдрин.

– Зайдите ко мне, пожалуйста, – услышала она приветливый голос.

Выдрина она терпеть не могла непонятно почему: дел с ним никогда не имела, а в общении он был исключительно вежлив, дамам при встрече целовал ручки, голоса никогда не повышал, козней не строил. Дамы в фирме его обожали, а Наташа не любила.

Кабинет заместителя директора располагался в самом конце коридора рядом с директорским, и Наташа по дороге заглянула в комнату Морошина – письма он ей так и не написал. На месте его не оказалось, и она разозлилась: идти к Сапрыкину жаловаться не хотелось.

– Наташа, – строго произнес Анатолий Константинович, едва она закрыла за собой дверь кабинета, – с вашего компьютера в сеть ушел вирус.

– Что?! – ахнула она.

– Садитесь, – спохватился замдиректора.

– Гаденыш! – выдохнула Наташа, стоя столбом перед столом Выдрина.

– Не понял, – опешил он.

– Это я не вам. Простите, – буркнула она.

– Надеюсь, – усмехнулся Выдрин и кивнул на стул: – Садитесь-садитесь.

Наташа уселась, а он встал и прошелся по кабинету, заложив руки за голову.

– Так что произошло с вашим компьютером? Наташа, это касается не только вас, но и фирмы, и игры в партизан сейчас неуместны.

Ее почему-то покоробили слова про «игры в партизан», но замдиректора был прав, и она призналась:

– Морошин зачем-то залез в мой компьютер в пятницу. В 22:41.

Собственно, он и предполагал нечто подобное, услышав разговор молодых программистов, и сейчас похвалил себя за проницательность.

– А как вы узнали, что это он? – удивился Выдрин.

– Программу написала, – вздохнула Наташа, – когда компьютер включается, программа фиксирует сидящего напротив.

– Зачем?

– Да так… – пожала она плечами, – делать было нечего, вот я и написала.

– Вашу бы энергию да в мирных целях, – усмехнулся он. – Ребята сейчас ваш компьютер «почистят». Погуляйте часок.

Наташа не поняла, какая такая у нее энергия и в каких целях ее нужно использовать, но согласно покивала и вышла из кабинета.

Не нравился ей Анатолий Константинович.

По дороге она опять заглянула в соседнюю комнату, и снова Морошина на месте не оказалось.

Программисты из группы администрирования возились с ее компьютером, делать ей было решительно нечего, и она, послонявшись по офису, отправилась на улицу погулять, порадовавшись, что нет дождя. Впрочем, глаза у нее не накрашены, и дождь ей не страшен.

По московским меркам, фирма располагалась почти рядом с Наташиным домом. В хорошую погоду она даже любила ходить домой пешком, вся прогулка занимала всего минут тридцать, может быть, чуть больше.

Она вдруг замедлила шаг, впервые удивившись, что в последний год ей ни разу не пришло в голову пройтись пешком. Она больше не прогуливалась и почти перестала краситься, а ведь год назад выйти из дома с ненакрашенными глазами было для нее чем-то совершенно немыслимым.

Она очень изменилась за прошедший год.

Год назад выяснилось, что она ждет ребенка. Виктор очень обрадовался, каждое утро спрашивал, как Наташа себя чувствует, заставил ее накупить дурацких книг о том, как нужно вести себя во время беременности, и постоянно напоминал ей об «ответственности». Наташа никакой «ответственности» не чувствовала, она и без напоминаний не стала бы делать что-то во вред будущему малышу, она, как и раньше, ходила на работу, в магазины, готовила еду и не собиралась относиться к себе как к тяжелобольной.

В такой же промозглый осенний день она стояла на трамвайной остановке. Шел нудный противный дождь, ветер выворачивал зонт, а трамвая все не было. Последнее, что она помнила из того утра, это внезапно закричавшая шедшая навстречу пожилая женщина. Эту женщину в бежевой куртке с капюшоном она помнила так отчетливо, как будто была знакома с ней всю жизнь.

Очнулась Наташа в больничной палате, с удивлением глядя на плачущую мать и как будто мгновенно постаревшего отца. Уже потом она узнала, что мама внезапно и беспричинно забеспокоилась в то утро, заставила папу выяснить через полицейских знакомых, не было ли каких-то несчастных случаев, и родители приехали в больницу, куда привезли Наташу, почти вслед за ней.

Как и почему выехал на тротуар здоровый и абсолютно трезвый водитель надежной машины «Ауди», так никто и не понял. Наташа отделалась легко, много легче других стоявших на остановке людей: только сотрясение мозга, ушибы и сломанная нога. Да еще ребенка не стало…

– Витя знает? – говорить Наташе было трудно, каждое слово отдавалось болью во всем теле.

– Знает, Ташенька. – Отец наклонился и поцеловал ее в кончики пальцев: вся остальная дочь была покрыта бинтами. – Сейчас приедет.

Папа всегда был строгим, маленькая Наташа его даже слегка побаивалась, и когда ей случалось совершать что-то такое, что могло вызвать хороший нагоняй, мама брала ее прегрешения на себя – на жену отец голоса никогда не повышал. Однажды Наташа зачем-то полезла со стремянки на шкаф и уронила тяжелую старинную хрустальную вазу, причем крайне неудачно – на телевизор. Мама тогда долго ее отчитывала, но папе не выдала, сказав, что сама протирала пыль. Правда, Наташа уже тогда догадывалась, что мама все-таки говорит папе правду, но родители делали вид, что он о шалостях дочери не знает.

С тех пор как Наташа подросла, отец редко целовал ее, разве что в день рождения, и сейчас от его непривычной нежности у нее потекли слезы. Плакать ей тоже было больно, и неудобно лежать на спине, и очень хотелось, чтобы поскорее приехал Витя.

– Ну что же ты!.. – бледный перепуганный Виктор ворвался в палату. – Надо же смотреть, куда идешь!.. Хоть бы о ребенке подумала! Я чуть с ума не сошел…

– Витя! – ахнула мама. – Опомнись! Ты же знаешь, что Таша не виновата!

А отец, перебив ее, рявкнул:

– Ты что, последние мозги по дороге растерял?! Это что за причитания? Нам сейчас тебя успокаивать прикажешь?! Моя дочь чудом осталась жива… – Он махнул рукой и опять наклонился к Наташе.

Виктор растерянно замолчал, искренне не понимая, что вызвало у ее родителей всплеск негодования. Наташа уже успела по привычке почувствовать себя виноватой в том, что мужу пришлось из-за нее переживать, но ей было так больно, и она так его ждала и так сильно хотела, чтобы он пожалел ее, что слезы полились сплошным потоком. Она закрыла глаза и вдруг пожалела, что не умерла под колесами злополучной машины, и равнодушно удивилась собственным мыслям. Она хорошо понимала Витю: он переволновался, ему было страшно за жену и будущего ребенка, ему необходимо было выплеснуть свои эмоции, а на кого же их еще выплескивать, как не на нее? Не будь рядом родителей, она, наверное, как всегда, начала бы оправдываться, объяснять, что стояла на тротуаре в самом что ни на есть положенном месте, и ждала бы, когда Витя наконец ее пожалеет. Родители были рядом, и ей, лежавшей в бинтах и практически не имевшей возможности пошевелиться, успокаивать здорового мужа было нелепо. Это выглядело бы просто ненормально.

Тогда, год назад, Наташа впервые и сразу поняла, что настоящего мужа, сильного и надежного, на которого всегда можно положиться, у нее нет. Есть только вечно обиженный, хнычущий «большой ребенок», даже в больничной палате неспособный думать ни о ком, кроме себя.

Странно только, что раньше, до аварии, Наташа, хоть и чувствовала себя почти все время виноватой неизвестно в чем и боялась огорчить Витю, всегда соглашалась с ним, даже понимая, что он не прав, но ей с ним все-таки было хорошо и как-то… легко. Вот и пешком она любила ходить, а теперь это просто не приходит ей в голову.

Наташа достала телефон и посмотрела на часы – можно возвращаться, ребята уже должны закончить с ее компьютером.

А все-таки удивительно, что сама она никакого вируса не обнаружила.

Вершинин удачно припарковался прямо напротив собственного подъезда и подумал, что это единственное, в чем ему повезло за весь этот длинный неудачный день. Установку нужно было сдавать заказчику, а платы, которые они заказали в Италии, до сих пор не пришли. Кроме того, выяснилось, что программное обеспечение по непонятным причинам периодически дает сбои, они называли это «сваливается». Программа сваливается, а программист, который ее написал, со вчерашнего дня на больничном – у него поднялась температура, и гонять на работу парня с гриппом Вершинин не хотел.

В этом году повальной эпидемии не было, но часть сослуживцев очень боялась заразиться, некоторые даже начали носить рекламируемые по телевизору маски и казались Вершинину откровенно придурковатыми. Впрочем, он телевизор практически не смотрел и о том, что соответствующие органы призывают население ходить исключительно в масках, знал от тех же сотрудников. Больше всего его удивляло, что паника перед гриппом охватила не только большинство женщин, но и многих мужчин, и если дамам он эту глупость прощал, понимая, что она, глупость, присуща слабому полу, то поведение мужчин вызывало у него откровенное недоумение.