Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Карина Демина

На платочек стала фарфоровая тарелочка с пирожками и другая, где горкой высились творожные налистники, рядом лег маковый пирог…

— Ах, какие ее годы! — Панна Зузинская от этакого нечаянного комплименту зарделась по-девичьи. — Все придет со временем… вы пробуйте, пробуйте… пирожки сама пекла…

Себастьян попробовал, надеясь, что поезд не настолько далеко от Познаньску отбыл, чтобы уже пора пришла от пассажиров избавляться. Пирожок оказался с капустой да грибами, явно вчерашний и отнюдь не домашней выпечки, скорее уж из тех, которые на вокзале продавали по полдюжины за медень.

— Вкусно. — Пану Сигизмундусу этакие кулинарные тонкости были недоступны, разум его смятенный занимали проблемы исключительно научные или же на худой конец — жизненно-финансовые. И оный разум нашептывал, что отказываться от дармового угощения неразумно.

Евдокия пирожок пробовала с опаской. Но ела, жевала тщательно…

— А что, позвольте узнать, вы читаете? — Панна Зузинская сама и за чаем сходила.

Принесла три стакана в начищенных до блеску подстаканниках.

— Сие есть научный труд по сравнительной морфологии строения челюстей упыря обыкновенного, — важно произнес Сигизмундус и, пальцы облизав, потянулся за новым пирожком.

— Как интересно! — всплеснула руками панна Зузинская. — И об чем оно?

— Ну… — Труд сей, как по мнению Себастьяна, являл собой великолепный образец научного занудства высочайшей степени, щедро сдобренный не столько фактами, сколько собственными измышлениями вкупе с несобственными, к месту и не к месту цитируемыми философскими сентенциями. — Об упырях…

— Да неужели? — пробормотала Евдокия и, во избежание конфликта, самоустранилась, переключив внимание свое на маковый пирог.

Ела она медленно, тщательно прожевывая каждый кусок, чем заслужила одобрительный взгляд панны Зузинской.

— Женщине незамужней, — сказала она, на миг позабыв и про книжку, и про упырей, — надлежит питаться одною росиночкой, аки птичка Ирженина…

Правда, потом вспомнила про голубей, тварей довольно-таки прожорливых, и вновь обратилась к Сигизмундусу:

— Значит, нонешняя наука и до упырей добралась?

— А то! — Сигизмундус загнул уголок страницы. — Упырь, чтоб вы знали, панна Зузинская, это вам не просто так, человек прямоходячий, сосучий, это — интереснейший объект для наблюдений!

Говорил он, не прекращая жевать, и пирожки один за другим исчезали в ненасытной студенческой утробе. Панна Зузинская мысленно прикинула, что этак ей для сурьезного разговору может и ресурсу не хватить.

— Упыри бывают разные. Вот пан Лишковец, — Сигизмундус поднял книжицу, взывая к академическому авторитету ее автора, — утверждает, что собственно упырей имеется семь разновидностей. Иные, конечно, относят к упырям и валохского носферата, но, по мнению пана Лишковца, сие неразумно ввиду полной мифологичности означенного вида…

— Вы так чудесно рассказываете… — Панна Зузинская подвинула корзинку с недоеденными пирожками поближе к студиозусу. — Я и не знала, что их столько… а у вас, значит, только кузина из всей родни осталась?

Сигизмундус кивнул, поскольку ответить иначе был не способен. Рот его был занят пирожком, на редкость черствым, с таким с ходу не способны были справиться и тренированные челюсти Сигизмундуса.

— Бедная девочка! — Панна Зузинская похлопала Евдокию по руке. — Женщине так тяжело одной в этом мире…

— Я не одна. Я с кузеном.

Глаза панны Зузинской нехорошо блеснули.

— Конечно, конечно, — поспешила заверить она. — Однако я вижу, что ваш кузен, уж простите, всецело отдан науке…

— С этой точки зрения, — Сигизмундус говорил медленно, ибо зубы его вязли в непрожаренном тесте, — представляется несомненно актуальным труд пана Лишковца, каковой предлагает использовать для систематики и номенклатуры упырей специфику строения их челюстного аппарата…

— Не обижайтесь, дорогая, — прошептала на ухо панна Зузинская, — но ваш кузен… вряд ли он сумеет достойно позаботиться о вас. Такие мужчины ценят свободу…

— И что же делать?

— …особое внимание следует уделить величине и форме верхних клыков.

Панна Зузинская коснулась камеи, тонкого девичьего лика, который на мгновение стал будто бы ярче.

— Выйти замуж, милочка… выйти замуж.

ГЛАВА 2

Все еще дорожная

Скользкому человеку трудно взять себя в руки.

Открытие, совершенное неким паном Бюциковым, потомственным банщиком, в процессе помытия некоего поместного судии

С того первого разговора и повелось, что панна Зузинская не отходила ни на шаг, будто бы опасаясь, что если вдруг отлучится ненадолго, то Евдокия исчезнет.

— Видите ли, милочка, — говорила она, подцепляя спицей шелковую нить, — жена без мужа, что кобыла без привязи…

Кобылой Евдокия себя и ощущала, племенною, назначенною для продажи, и оттого прикосновения панны Зузинской, ее внимательный взгляд, от которого не укрылся ни возраст Евдокии, ни ее нынешнее состояние, точнее, отсутствие оного, были особенно неприятны.

Зато укрылось и медное колечко, к которому Евдокия почти привыкла, и перстень Лихославов. Странно было, Евдокия точно знала, что перстень есть, чувствовала его и видела. А вот панна Зузинская, пусть и глядела на руки во все глаза, но этакой малости заметить не сподобилась.

— Куда идет, куда бредет… а еще и каждый со двора свести может, — продолжала она, поглядывая на Сигизмундуса, всецело погруженного в хитросплетения современной номенклатуры упырей.

— Тоже полагаете, что женщина скудоумна? — поинтересовалась Евдокия, катая по столику яйцо из собственных запасов Сигизмундуса. Выдано оно было утром на завтрак со строгим повелением экономить, ибо припасов не так чтобы и много.

Впрочем, себя-то Сигизмундус одним яйцом не ограничил, нашлась средь припасов, которых и вправду было немного, ветчинка, а к ней и сыр зрелый, ноздреватый, шанежки и прочая снедь, в коей Евдокии было отказано.

— Женщине следует проявлять умеренность, — Сигизмундус произнес сию сентенцию с набитым ртом, — поелику чрезмерное потребление мясного приводит к усыханию мозговых оболочек…

Яйцо каталось.

Панна Зузинская вязала, охала и соглашалась что с Евдокией, что с Сигизмундусом, которого подкармливала пирожками. Откуда появлялись они в плетеной корзинке, Евдокия не знала и, честно говоря, знать не желала. За время пути пирожки, и без того не отличавшиеся свежестью, вовсе утратили приличный внешний вид, да и попахивало от них опасно, но Сигизмундус ни вида, ни запаха не замечал. Желудок его способен был переварить и не такое.

— Ой, да какое скудоумие… — отмахнулась панна Зузинская, — на кой ляд женщине ум?

И спицею этак ниточку подцепила, в петельку протянула да узелочек накинула, закрепляя.

— Небось в академиях ей не учиться…

— Почему это? — Евдокии было голодно и обидно за всех женщин сразу. — Между прочим, в университет женщин принимают… в Королевский…

— Ой, глупство одно и блажь. Ну на кой бабе университет?

— Именно, — охотно подтвердил Сигизмундус, ковыряясь щепой в зубах. А зубы у него были крупные, ровные, отвратительно-белого колеру, который гляделся неестественным. И Евдокия не могла отделаться от мысли, что зубы сии, точно штакетник, попросту покрыли толстым слоем белой краски.

— Чему ее там научат?

— Математике, — буркнула Евдокия и сделала глубокий вдох, приказывая себе успокоиться.

Агафья Прокофьевна засмеялась, показывая, что шутку оценила.

— Ах, конечно… без математики современной женщине никак не возможно… и без гиштории… и без прочих наук… Дусенька, вам бы все споры спорить…

Спорить Евдокия вовсе не собиралась и тут возражать не стала, лишь вздохнула тяжко.

— А послушайте человека пожилого, опытного, такого, который всю жизнь только и занимался, что чужое счастие обустраивал… помнится, мой супруг покойный… уж двадцать пять лет как преставился… — Она отвлеклась от вязания, дабы осенить себя крестом, и жест этот получился каким-то неправильным. Размашистым? Вольным чересчур уж? — Он всегда говаривал, что только со мною и был счастлив…

— А имелись иные варианты? — Сигизмундус отложил очередную книженцию. — Чтоб провести, так сказать, сравнительный анализ…

Панна Зузинская вновь рассмеялась и пальчиком погрозила:

— Помилуйте! Какие варианты, это в нынешние-то времена вольно все… люди сами знакомство сводят… письма пишут… любовь у них. Разве ж можно брак на одной любови строить?

— А разве нет?

— Конечно нет! — с жаром воскликнула Агафья Прокофьевна и даже рукоделие отложила. — Любовь — сие что? Временное помешательство, потеря разума, а как разум вернется, то что будет?