Обычная сказка - Элизабет Симпсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я же часто и подолгу рассказывала Ему о своей лесной жизни – когда по Его расспросам, когда только потому, что хотела с ним поделиться своими знаниями, впечатлениями, мыслями… Даже как-то поведала о своих смутных видениях из жизни прошлой, с тайной надеждой, что Он что-то из моих расплывчатых образов опознает, и видение примет более конкретные черты, но… И Он, вроде бы, меня понял, но только восхищенно протянул «ох!…вот это дааа!… красиво!!! Интересно!!! Жаль, Русалочка, что я никогда ничего подобного не встречал у нас!»…
Он почти сразу стал называть меня так: Русалочка, хотя я была одна из многих дриад-русалок, живущих в Лесу.
Часть 1. Глава 3
< 03 Весна – I – Allegro>
Наступила весна, и накопленная всеми лесными дриадами за время зимней полуспячки энергия была востребована сполна!
Хотя у меня не было постоянных подопечных, работы все равно было много, потому что интенсивный рост и резкое пополнение численности Живых в окружающем мире требовало нашей соответствующей заботы. Поэтому даже моя работа, «на подхвате», была очень кстати. Впрочем, иногда я подозревала, что меня просят что-либо сделать исключительно для того, чтобы я не чувствовала себя здесь лишней…
А потом приходил Он, ждал, пока я закончу работу, или же, наблюдая мою всепоглощающую занятость, грустнел и прощался, с тем чтобы прийти на следующий день. Даже пытался мне помогать; конечно, в силу того, что он был человеком – не очень-то успешно. А когда очередное Дело было сделано, и выдавалась свободные минутки – мы снова вместе гуляли по лесу, я рассказывала ему про все, что встречалось нам, и отвечала на его расспросы про нашу лесную жизнь…
***
– Видишь? – я указала Ему на дерево, приметное среди других.
Его соседи, благословением Весны окропленные брызгами нежной зелени листьев, легко перебирали ветвями от едва заметного ветерка, радостно встречая солнечный свет, наслаждаясь соками мягкой, оттаявшей от тяжелого зимнего сна земли.
А это застыло, горестно скрючившись, будто отмеченное знаком беды, и даже самого малого зелёного пятнышка не было на нём, и птицы, кажется, навсегда покинули его сухие, корявые ветви, хотя от соседних деревьев то и дело раздавались звенящие, наполняющие собой весенний прозрачный воздух, трели.
– Но ты же ему поможешь, да? – вопрос был насквозь пропитан полной уверенностью в моей абсолютной победе над этим несчастьем. О! Если бы всё было так…
Промолчала я, не стала вслух отвечать. Подошла и приложила обе ладони к стволу, проникая чуть глубже сухой, горькой даже на ощупь коры. Жизнь едва теплилась в несчастном. И только в самой сердцевине, еле тлел и никак не мог погаснуть крохотный огонек последней надежды, но считанные дни оставались до того, как он исчезнет навсегда – а, возможно, это бы случилось уже сегодняшней ночью.
И я обратилась к нему – сирому и убогому Живому, покинутому всеми, обратилась на нашем языке. Я выплетала всеми силами своей души полифонический узор песни, в которой было напоминание о небесном свете и радости земной, о солнечных теплых днях и о спокойных ночах, несущих освежающую прохладу. О птицах, чье пение наполняет сердце человека тихим светом, а дереву приносит чувство счастья, особенно когда в сплетении ветвей проклевывается своими нежными клювиками новая птичья жизнь. О ласковом теплом дожде, что смывает любую грязь со ствола, ветвей и дает подземным корням живую влагу. О строгих муравьишках, снующих без устали по стволу с важными делами, чей целеустремленный топоток напоминает о том, что и сиюминутное – важно. И о влюбленных парочках, томными летними вечерами выбирающими ствол с низкими ветвями как легкое укрытие от нескромных взглядов, и распространяющих на деревья, сами того не зная, как высшую благодать – ту часть своих чувств, что настолько глубока, что сказать словами о ней невозможно …
Я плела-пела эту песню, от легкого, нежного пиано – через поднимающуюся волну крещендо – к радостно бушующему форте – и была она без единого слова, но полна любви – и к жизни, ко всем ее проявлениям – и ко всему этому миру, такому сложному, такому разному, но такому близкому для любого из Живых.
И вскоре я ощутила: тихий огонек сущности дерева подхватил, вплел свой голосок в разноцветные нити моей песни, цепляясь за них как за спасательные канаты, и сам внезапно поменял тональность, стал более уверенным, начал медленно укрепляться, расти… и сухая, почти безжизненная ткань под моими руками начала просыпаться, оттаивать, медленно наполняться желанием жить дальше…
Я тихонько отошла от ствола, чувствуя легкое головокружение – сил на такое требовалось немало, а я так и не отдохнула за прошедшую зиму…
И даже Ему стало заметно – дерево неуловимо изменилось и внешне перестало напоминать стоячую корягу. Хотя, разумеется, почки на нем набухнут и выпустт на волю первые листочки еще не скоро – должно пройти по крайней мере несколько дней, чтобы огонь жизни разгорелся на свою полную мощь. Но вот уже первая птица села на ветку, и раскачала звенящий колокольчик своей песни, и её сила полилась на дерево легким благодатным дождем, дополняя и укрепляя выполненное мной… «У каждого дерева – своя птица» – серебристой рыбкой всплыла из глубин памяти произнесенная кем-то другим фраза…
– И что ты сделала? И что было с этим деревом?… Только не вздыхай опять, ладно?
Я улыбнулась, но легкий вздох сдержать все равно не смогла . Как, какими словами объяснить человеку всю жизнь деревьев – в нескольких фразах?
И сказала так:
– Это дерево очень обидели. И оно утратило желание жить. Но иногда, чтобы вернуть его, надо всего лишь дать понять, что тебя любят и ждут, что ты нужен, очень нужен в этом мире…
***
– Почему же у вашего народа нет семей? – выяснив очередную прописную (для меня) истину удивлялся Он. – Вы же такие добрые, заботливые…
Мне было тяжело подбирать слова, когда я говорила о том, что было сущностью моего народа, и несколько чуждо – для людей. А пускаться в длинные объяснения с «переводом» на Его язык не хотелось – терялась суть, основа того, что я чувствовала в себе. Но, мне казалось, Он понимал меня…
