Уроки любви и жестокости - Нариман Туребаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генрих слегка щелкает дочь по носу.
ЕЛИЗАВЕТА
Раз ты любил ее, зачем казнил?
ГЕНРИХ
Ты о ком из них?
ЕЛИЗАВЕТА
О маме.
ГЕНРИХ
Ах, об Анне. Я не казнил. Казнил палач. А я убил, поставив подпись.
(вздыхает)
Быть искренней, пытать себя виной за то, что дала возможность недругам своим обвинить ее в измене, бесконечно убеждать супруга, то есть, меня в чистоте своей, лить слезы дни и ночи напролет пред алтарем, умоляя бога унять меня… От этой простоты и глупости ее я даже заболел зубами — настолько это мне презренно… Уж лучше бы призналась.
ЕЛИЗАВЕТА
Ты б все равно ее убил, с признаньями иль без…
ГЕНРИХ
Ну да. Но с ее признанием я сделал бы это с легким сердцем. А мне пришлось страдать от мысли, что могу неправым быть. Как это тяжело!
ЕЛИЗАВЕТА
Понимаю. Еще и боль в зубах. Тяжело вдвойне. Страдалец больше, чем Франциск Ассизский.
Елизавета с печалью качает головой. Генрих с сомнением смотрит на нее.
ГЕНРИХ
Однако, в желчи ты можешь превзойти меня…
Елизавета усмехается и встает с софы, кланяется отцу.
ЕЛИЗАВЕТА
Прости, отец. Вернемся к ордонансу.
Она садится за стол, берет перо.
ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)
Пишу "предатель" основной причиной казни Генри Говарда, он же граф Суррей… И усилением добавляю еще грехи, чтоб не было сомнений у толпы: прелюбодей, обжора, лжец и льстец, убийца, тайный еретик, хулитель честных душ и вдохновитель падших, шпион врагов всех наших, что сталкивает их лбами во благо Англии, себя при власти возвышая — а это есть гордыня! Создатель мерзких рифм, взывающих к изменам, к низкой страсти, к желанию обойти земли законы и взлететь как птица… Тех рифм, от которых хочется себе противоречить — плакать в счастье и смеяться в горе, уметь прощать себя и допускать ошибки, чтоб впредь умнее быть, а после умереть с покоем и улыбкой…
Генрих стучит сильно тростью по полу.
ГЕНРИХ
Уймись, паршивица!
Елизавета невозмутимо дописывает, потом сыпет песок на лист и сдувает. Трясет бумагу.
ЕЛИЗАВЕТА
Готово.
ГЕНРИХ
Все это написала?
ЕЛИЗАВЕТА
Конечно, нет, отец. Слова точны, сухи, скупы, как любишь ты. А то, что слышал ты сейчас — все та же желчь упрямого ребенка. И полагаю, тебе она по нраву, раз до сих пор жива я.
ГЕНРИХ
(смеясь)
Ты права — по нраву! И я ошибся — яд твоих речей сильней моей словесной желчи…
Она приносит ордонанс Генриху, возвращается к столу и ест с громким хрустом яблоко. Генрих с удивлением смотрит на лист с ордонансом.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Что это? Слова по вертикали?! Лишь только демоны так пишут!
Елизавета продолжает грызть яблоко.
ЕЛИЗАВЕТА
Нет, не демоны. Китайцы.
ГЕНРИХ
Китайцы?!
Генрих сидит в оцепенении, не в силах ничего не сказать, не в силах двинуться с места. Падает трость из его руки. Елизавета бросает яблоко, подбегает к Генриху и подхватывает табакерку, чуть не упавшую из другой руки короля.
ЕЛИЗАВЕТА
Вы только что чуть не выкинули в вулкан мешок алмазов, мой король. Надо быть осторожнее.
Она прячет табакерку в буфете. Генрих, наконец, приходит в себя.
ГЕНРИХ
Китайцы?!
ЕЛИЗАВЕТА
Да, отец, китайцы. По мудрости они давно нас обогнали, особенно в вопросе казни.
ГЕНРИХ
Это слишком, дочь! Не я безумец — ты!
Он комкает ордонанс и бросает на пол. Елизавета вздыхает.
ЕЛИЗАВЕТА
Опять…
Она идет и поднимает комок бумаги, разворачивает его.
ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)
Прости, отец, но я прочту, и будешь удивлен моею твердостью и умом.
ГЕНРИХ
Ты уже достаточно меня удивила.
ЕЛИЗАВЕТА
Но все же, ордонанс короткий, и не утомит тебя. Я читаю. Вот: "Сей Генри Говард, граф Суррей, сын Томаса Говарда, герцога Норфолкского и Элизабет, урожденной Стаффорд; муж Фрэнсис, урожденной де Вер, будучи изменником, убийцей и публичным врагом, присуждается к смертной казни через отсечение головы от туловища. А вместе с ним та же казнь присуждается всем вышеупомянутым особам, как пособникам преступных действий сего господина. Дети их лишаются права наследования как титулов, так и имущества всего. Подпись и печать". Все.
Пауза. Король молчит и не шевелится.
ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)
Ну? Что скажешь, мой король?
ГЕНРИХ
И все это по вертикали? Как у китайцев?
ЕЛИЗАВЕТА
Да.
ГЕНРИХ
Насчет отца его согласен. Но жены их невинны. И причем здесь дети?! Или ты знаешь больше, чем известно мне?
ЕЛИЗАВЕТА
Нет, они невинны, да. Но как заведено китайцами — и такое было у нас когда-то — этим мы прервем их подлый род.
ГЕНРИХ
Подай мне трость.
Елизавета поднимает трость с пола и сует ее в руку Генриха. Он подбородком опирается о набалдашник трости.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Не знаю, что сказать. То ли твои китайцы — варвары, то ли мудры… Перепиши все это как надобно, по горизонтали — но только не приплетай опять кого-нибудь, сарацинов или иудеев — пиши слева направо и сверху вниз, шутница. А после дай мне на печать. Казнь Генри устроим завтра. Остальных потом.
Елизавета кланяется.
ЕЛИЗАВЕТА
Все будет сделано, отец. И прошу твоего изволения выйти на минутку.
ГЕНРИХ
Иди.
Елизавета выходит через дверь в стене, которая разделяет сцену на две части — большая часть за опочивальней, меньшая — за коридором дворца. Там, в коридоре Елизавета садится на пол, прислонившись к стене, и горько плачет. А в это время Генрих смотрит на пустой трон, стоящий на небольшом постаменте. Потом он тяжело встает и с помощью трости с трудом поднимается к трону, опирается о его борты. Гладит сиденье.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Тому, кто сядет следующим сюда, не позавидуешь… Тебе, мой милый мальчик, мой Эдуард, оставляю я страну на грани распри, и потому поймешь, я знаю, почему приходится мне спешно казнить всех тех, кто может помешать тебе. И будь достоин тех великих зад…, зад…, замечательных, за…, заслуживающих всяческого поклонения, за…, за…, завидных и прозорливых мужей, что восседали здесь…
Он, устав, опускается на постамент у трона.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Да что я несу! Все эти короли, все эти задницы, что грели этот трон, включая твоего отца — будь выше их! Никто из нас не видел дальше носа своего — чванливы, зависти полны, с рожденья в подозрениях и страхах за свои душонки, в которых кроме грязи и порока нет ничего!
Из темноты звучит голос Елизаветы:
ЕЛИЗАВЕТА
А можно ли иначе?
Генрих резко поднимает голову.
ГЕНРИХ
Лиза?! Ты шпионишь?!
Из темноты выходит Елизавета, теперь она в мужской одежде, в
