Первая любовь (СИ) - Князева Мари

Опыта в обнимашках с молодыми людьми у меня почти совсем никакого не было: я училась в лицее в девчачьем классе, и с мальчиками мы пересекались очень редко, а на свидания, куда я все же иногда получала приглашения, меня не пускала мама. Она всегда говорила, что мне рано думать о таких вещах и надо сосредоточиться на учебе…

— Так… что, дашь мне свой номер? — Денис уже отстранился сантиметров на десять, но его сухая горячая ладонь все еще придерживала мое плечо.

Если бы я помнила свой номер! В голове стоял густой туман.

— Давай лучше я сама как-нибудь за тобой зайду, — предложила я. — Ты где живешь?

— На Клубной, у реки. Большой зеленый дом с желтыми ставнями…

— Запомнила!

— Как в старые-добрые времена? — ухмыльнулся Денис.

Расстроился, наверное, но виду не подал.

— Они самые, — кивнула я.

Глава 2. Старый знакомый

— Мам, я пойду вишню подергаю! — прошептала я на ухо родительнице, тихонько выйдя из спальни, где только что укладывала маленького братика, на кухню.

— Кофту надень, — так же еле слышно ответила мама, не переставая месить тесто. — А то быстренько обгоришь.

— Маам… жарко же!

— Вот именно. Самое пекло.

Я раздраженно вздохнула и принялась натягивать тонкую хлопчатобумажную толстовку на замке. Мама права: кожа у меня белая, как молоко, под солнце ее подставлять опасно — и так вся в веснушках уже. Но одеваться все равно не хочется.

— И панамку! — шипит мне в спину родительница.

Я снова вздыхаю и накидываю капюшон.

На улице — как в печке. Солнце палит нещадно, и я моментально взмокаю. А мне еще на дерево лезть! На нижних ветках все давно оборвано. К сожалению, мои навыки лазанья по деревьям оставляют желать лучшего, и надо бы взять лесенку, но я не знаю, где она лежит, а возвращаться в дом и спрашивать у мамы не хочется. Поэтому я принимаюсь изящно изображать бегемотика, взбирающегося на пальму. Но не успеваю забраться высоко: буквально в полуметре от земли меня подхватывают чьи-то сильные руки, прокручивают вокруг своей оси и ловко, но не больно укладывают на траву. Я почти не ударилась, только затылком — совсем чуть-чуть, но мой изнеженный организм уже готов рассыпаться на ходу: голова гудит, в глазах все поплыло. Я различаю только силуэт склонившейся надо мной темной громады. Громада замирает на несколько секунд, а потом ошарашенно шипит незнакомым басом:

— Маша?!

Я ненадолго закрываю глаза и снова открываю — картинка становится четче. Молодой человек, некогда коротко стриженый, но уже обросший — волосы упрямо торчат во все стороны легкими завитками. Лицо — незнакомое, довольно симпатичное. Обычный такой молоденький паренек. Очень загорелый, с выраженными скулами, упрямым подбородком и внимательным взглядом синих глаз. Ниже шеи — ничего. Топлес. И на это тоже приятно смотреть.

— М-Маша, — бормочу растерянно. — А ты кто?

— Я Глеб… — Он тоже ужасно растерян и смущен. Принимается поднимать меня, бережно придерживая за плечи. — Слушай, ты прости меня, пожалуйста, я думал, к соседям вор залез… а ты… тут живешь?

Я стою на ногах крепко, но голова ужасно кружится и хочется присесть на землю.

— Угу… — жмурюсь и наклоняю голову, насколько это прилично, когда так близко к тебе стоит другой человек.

— Ты меня… не помнишь? — в голосе Глеба легкая грусть.

А я пока просто пытаюсь прогнать мушек, что мельтешат в глазах.

— Хм… не очень.

— Мы с тобой дружили когда-то… много лет назад.

Конечно, кто-то скажет, что восемь лет — это не так уж и много, но если это половина твоей жизни, то все представляется иначе.

— Глеб… — шепчу я ошарашенно, подняв глаза на молодого человека. Мушки умчались, даже не помахав на прощанье лапками.

Я смотрю-смотрю на него, как завороженная, и не могу узнать. Лицо своего детского деревенского друга я вообще помню смутно, но сейчас передо мной совсем другой человек. Взрослый, почти мужчина. Он смотрит на меня иначе, нежели тот мальчик в вечно драных штанах. Штаны, к слову, примерно те же самые, только немного отросли вместе с хозяином за 8 лет и потеряли половину, превратившись в шорты. Но они по-прежнему изношенные и грязные.

Глеб поймал мой взгляд на своем единственном предмете одежды и густо покраснел. Принялся вертеться и тараторить, чтобы отвлечь мое внимание:

— Вот уж не думал, что мы еще когда-нибудь встретимся. Куда ты пропала тогда? Я… — он запнулся, покраснел еще больше и принялся ходить туда-сюда.

— Мама в город переехала, — ответила я с сочувствием. — Мне тоже хотелось тебя увидеть, но… кто отпустит десятилетнюю девчонку одну за 500 км или повезет ее туда ради такого же мелкого приятеля?

— Жаль, что у нас тогда не было телефонов, да? — на лице Глеба расцвела широкая улыбка — даже не верилось, что ему жаль.

— Угу, — согласилась я. — Теперь все иначе. Наверное, даже у твоей младшей сестры есть свой телефон?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет. Мелкая еще для такой роскоши.

— Но ведь она ходит в школу?

— Да, во второй класс перешла.

— Как же вы держите с ней связь?

— По старинке. Как мы с тобой держали во времена нашей дружбы.

Я смущенно улыбнулась, а потом стала оглядываться, чтобы узнать место. И действительно, пазл в голове начал складываться. Они перекрасили дом, но по форме он был все тот же: довольно большой и добротный, из тесаного бревна, обшитый тонкими досочками. Раньше он был желтовато-коричневым, но теперь стал синим, с яркими зелеными наличниками на окнах.

— А я не узнала… — пробормотала я. — Все так изменилось… У тебя не появилось еще братьев и сестер?

— Нет, — усмехнулся Глеб. — К счастью, нет.

— Почему к счастью?

— У нашей семьи закончились дырки на ремне.

Я непонимающе уставилась на него.

— С каждым ребенком мы затягивали пояс все туже, — пояснил Глеб.

Я подумала еще немного и наконец в голове у меня прояснилось. Эти идеи были чужды мне: я никогда не сталкивалась с настоящей нуждой. Меня всегда хорошо обеспечивали: родители, потом бабушка с дедушкой, потом дядя Сергей. Я никогда не выбирала между покупкой двух необходимых вещей — у меня всего было в достатке. И мне очень нравились братья и сестры Глеба, в детстве я иногда играла с ними — это было очень интересно, особенно с мелкими. Как будто у тебя кукла, только живая. Пищит, смеется, кушает… Мой маленький братик Кирилл тоже нравился мне, хотя я уже и вышла из возраста игры.

— А я хочу много детей, — в задумчивости пробормотала я.

— Тогда тебе нужно много денег, — насупился Глеб. — Или богатого мужа.

— Деньги — это ведь не самое главное, — возразила я не по существу вопроса, а скорее на эмоциях.

— Но это важно. Очень. Особенно когда их нет.

Я пожала плечами: в моем возвышенном воображаемом мире проблема денег не существовала. Она была слишком мелкой, низкой, неинтересной, чтобы брать ее туда. И теперь мне казалось, что мы с Глебом очень далеко разошлись, не только физически, но и морально.

— И что же? Ты планируешь посвятить жизнь деньгам?

— Уж точно не нищете.

— Звучит ужасно, — передернула я плечами. — Оскорбительно для твоих родителей и всего, что они дали тебе…

— Тебе легко рассуждать об этом, — голос Глеба едва заметно завибрировал, меж бровей залегла гневная складка.

Он, наверное, хотел сказать что-то еще, но вместо этого сжал губы и, развернувшись, пошел прочь. А я смотрела ему вслед, и мне было обидно, что мы вот так поспорили, едва встретившись через много лет. Я ощущала его почти родным человеком, только потерянным на время, а теперь найденным. Мне было больно оттого, что он так думает о жизни — именно близким людям такое прощать труднее всего. Но еще больнее было понимать, что он на меня обиделся.

Я вернулась в дом и стянула ненавистную кофту, которая уже почти приплавилась к телу.

— Ты познакомилась с соседом, малышка? — ласково спросила мама.