Обреченный рыцарь - Владимир Лещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ох уж это «если бы». Чего только не оправдывают им. От позорной слабости в постели до мировых катаклизмов. И каждый раз придумываются такие веские причины, что прямо дух захватывает. Чаще всего валят на богов. Дескать, ИХ воля. Боги и терпят. До поры до времени.
В судьбе рыцарей Круга Стоячих Камней роль «богов из машины» сыграли две сестры‑близняшки из Сераписа. Орланда и Орландина – так их звали. Хотя лично Гавейн склонен был считать, что главным виновником приключившихся с ним бед были не девчонки, а их четвероногий приятель говорящий осел. (Эх, не надо было понтифику связываться с жалким поэтишкой; прирезали бы парня и баста; так захотелось же покрасоваться перед подчиненными, поиграть в метаморфозы, тьфу!)
Близняшки и ушастый выручили Кара в Дельфах, а затем проводили пацана до самого Египта, где вблизи великих пирамид и произошла решающая битва, в которой сошлись маги и люди. Понтифик Мерланиус против августова советника Потифара, рыцари Круга Стоячих Камней против девчонок и их свиты. И хотя перевес был явно на стороне британцев, победили египтяне. Не помогли даже вызванные батюшкой драконы. Наоборот, один из них унес неведомо куда своего повелителя. С тех пор больше его никто на Гебе не видел…
Может, оно и к лучшему? Потому как не пришлось великому чародею узреть, во что обратились все его начинания.
Командора Ланселата и его оставшихся в живых соратников сначала хотели отдать под суд, но потом император (вернее Потифар) сменил гнев на милость. Ибо отправить в тюрьму и на плаху столько знатных бриттов и галлов было чревато осложнениями. И на этот счет был издан эдикт о роспуске ордена Круга Стоячих Камней «за неимением нужды в таковом». А сформированная из его остатков Тридцать Первая Британская когорта тут же отправилась на эфиопскую границу – разумеется, сугубо добровольно.
Дело Артория тоже замяли – просто послали полководцу письмо с императорской печатью, где недвусмысленно посоветовали заговорщику сидеть себе тихо в Британии и довольствоваться тем, что имеет. Естественно, предварительно убрав из Тартесса, родовой вотчины наследника престола, цезаря Птолемея Юлия Кара, свои войска.
В отношении же «пропавших без вести бунтовщиков» Гавейна и Парсифаля в том же таки эдикте было сказано, что им «прощения нет, и любой подданный августа, кому станет известно об их месторасположении, обязан донести в соответствующие инстанции, за что по заслугам награжден будет». (Чувствовалась рука канцеляриста Потифара.)
Вот и петляют уже полгода, словно затравленные зайцы, кочуя из провинции в провинцию. Уже у самых границ Империи очутились. Дальше только дикие Скандинавия с Куявией…
Как они бежали – это и вспомнить жутко. Сначала на провонявшем рыбой старом кораблике до Пирея – капитан и матросы, кажется, не сдали их страже только потому, что пили не просыхая весь рейс. Затем через разоренные земли, где два десятка лет назад порезвились авары. В Карпатах им повезло – крестьяне какой‑то забытой не только богами, но и чертями деревушки вбили себе в голову, что в окрестностях завелся песиголовец, и наняли двух прохожих воинов поохотиться на него. Взяв половину платы вперед, Гавейн и Перси дали тягу со всей скоростью, на которую были способны их кони. Возвращать задаток за мифического песиголовца они не собирались. А если против ожидания какой‑то хомолюпус обыкновенный, чудом доживший до сего дня, и обретается в горных лесах, то тем более надо как можно быстрее уносить ноги. Ибо, как свидетельствуют древние мудрецы, твари опаснее сыскать было трудно.
В конце концов, кружным путем добрались они до Аллемании, надеясь, что все улеглось. Не тут‑то было! Дядя Парсифаля, старый Арнольд Негриус, захлопнул дверь перед носом племянника, заявив, что их род даже при Атаульфе Бесноватом хранил верность Империи, и если беспутного племянника угораздило впасть в государственную измену, то пусть он сам и выпутывается.
Сколько раз уж кляли они себя, что не попытались бежать сразу в Персию – как поступил их товарищ по службе у Мерланиуса Стратопедавт Хитрец, сумасшедший механик. Сумасшедший‑то, может, и сумасшедший, а бумаги хозяина прихватить догадался – об этом тоже говорилось в эдиктах… Но уж если кому не повезет, так и не повезет…
Несколько последних дней Гавейна не покидало ощущение, что им наступают на пятки. Попробовал он поделиться своими опасениями с Парсифалем, но юноша только презрительно скривил пухлые алые губы и отмахнулся. При этом его лазоревые глаза, сводящие с ума прелестниц (и не только их), излили на соратника столько жалости и участия, что тому стало неловко и он поспешил заткнуться.
Блондинчику что? Даже если и поймают, он сумеет выйти сухим из воды. Как‑никак родня царствующему августу. Хоть и седьмая вода на киселе, какой‑то там троюродный внучатный племянник, а все же не хухры‑мухры – «голубая кровь», патриций в надцатом колене. Не то, что сам Гавейн. Тоже не из быдла, но с Перси меряться предками не стал бы.
Однако чувство опасности не оставляло.
Попытался залить его вином. Помогало плохо. Особенно если выпивка такого качества. Эх, где вы, златые дни, когда Гавейн презрительно отмахивался от фалернского и кипрского…
– Цикута, елы‑палы! – гадливо сплюнул на пол крепыш, выплескивая туда же остатки пойла из своего кубка. – Лучше простой воды напиться!
На глаза вновь попалась неуклюжая танцовщица.
Бр‑р!!
И откуда ее только выдрал хозяин заведения? Нечего сказать, сокровище! Массивное, лоснящееся от жира туловище, руки‑ноги, напоминающие грабли. А рожа!..
Истинный крокодил.
В голове даже зазвучала известная шуточная песенка:
У вод священных НилаГуляла крокодила.Она, онаЗеленая была.
В лапище анх зажалаИ жертв себе искала.Она, онаГолодная была…
Ага‑ага, точно! Вон и хвост сзади волочится. И золотой крест‑анх на мощных дынях‑грудях подпрыгивает в такт заунывной музыке.
Гавейн сотворил знак, отгоняющий мороки. Крокодилиха исчезла.
Надо же. Сам бог Себек в своей женской ипостаси привиделся. С чего бы? Это из‑за неприятных воспоминаний о превращенном в осла поэте да о Египте или местное вино‑брага в голову бросилось? Надо бы сходить на воздух проветриться.
Скосил глаза на Перси и встретился с его взглядом, в котором читался легкий испуг. Что, ужель и ему рептилия помстилась?
Нет, косит голубыми буркалами куда‑то в сторону, мол, обрати внимание. Чего он там любопытного надыбал?
Ну, крестьяне и крестьяне. Закусывают тем, на что денег хватило, ведя неспешную беседу.
Крепыш поневоле прислушался.
– А цо, то правда, цо наш пан скоро тутай бенде?
«Какое жуткое наречие!» – содрогнулся Гавейн.
Он и сам на классической латыни шпарить не мастак, не в пример своему ученому соратнику, но такое небрежение правилами и акцентуацией коробило даже его.
– Бей меня Перкунас своими молниями! – забожился мужик. – Як пана бога кохам!
– Як то он млоденчика крулевича кинет едного? – всполошился его собеседник. – А ну как тен здрайца Мерлин знов прийде?
«И батюшкино имя на свой лад переиначили! – вяло возмутился крепыш, дергая себя за козлиную бородку. – А здрайца вроде как предатель?»
– Наш пан Будря тему Мерлину так дав под дулу, цо ен пташкой улетел с Геба! – грохнул кружкой о столешницу мужик. – Бенде знать, як збродню робить!
«Збродня? Это что‑то типа заговора? Чудной язык!»
– Так, наш ясный пан Будря певный богатырь! – подхватило несколько голосов за холопским столом. – Не то, цо пан Мудря с Козлиных Кучек!
– Куда там паршивому Мудре до нашего зацного и моцного пана Будри!
– Сто лят!! – проревели пять или шесть глоток разом, дружно сдвинув кружки с пивом (вино‑то мужикам не по карману, пусть и такое паршивое).
– Сто лят!!! – громыхнуло по трактиру.
Пришлось и бывшим рыцарям Круга Стоячих Камней сделать вид, что пьют за главного телохранителя и дядьку цезаря Птолемея Юлия Кара.
«Вот, вот!» – торжествовал Гавейн. Не он ли нутром чувствовал опасность. Пора и отсюда уносить ноги, пока не столкнулись нос к носу со старым знакомцем.
– Выйдем? – предложил блондинчику.
Тот с готовностью полез из‑за стола.
На улице было по‑осеннему прохладно. В этих местах вообще чаще бывает холодно, чем жарко. Север, Гиперборея, однако.
– Чтой‑то муторно мне, – похлопал себя по широкой груди здоровяк. – Не иначе отравился.
Задышал глубоко и громко, будто тюлень.
– Да и меня ведет, – подхватил Перси. – Хоть я почти не пил эту бурду… Мерещится дрянь всякая…
– И тебе? – удивился козлобородый. – Елы‑палы, а я думал, что только меня на крокодильчиков пробило!
Красавчик застыл столбом.
– Крокодильчики? – хмыкнул. – Надо же…
И тоже присоединился к дыхательным упражнениям приятеля. Тюленя из парня не получилось, но молодой жеребчик вышел вполне сносно.
