Баловень судьбы - Валерий Строкин

В первом часу ночи на пляце появился наряд милиции - мы поняли, что шоу заканчивается и, возможно, директору парка придется вызвать нас на ковер за исполнение песен загнивающего, но продолжающего паразитировать капитализма дурдом. да и только. Действительно, пора было заканчивать - пальцы кровоточили, голоса срывались в хрип - сегодня мы достаточно выложились. На прощание мы выдали попурри рон-н-роллов Чака Берри и "Мемфисского короля".

Стали собирать аппаратуру - пляц с появлением милиции быстро опустел в центре остался краснопогонный наряд, зато ночной парк наполнился криками и шумом наших зрителей.

Мы заперлись у себя в красном уголке и где-то до часу ночи гудели, провожая Лешку. Серж еще пытался наигрывать наши старые вещи. В час приехал САМ - папаша Лешки - очень большой начальник на очень черной Волге, он руководил то ли исполкомом, то ли горисполкомом, в общем, каким-то полкомом, но это неважно. Благодаря этому папе у нас имелись: ямаховский синтезатор, барабаны, даже такие гитары как "Гибсон" и "Фендер-бас". Когда исполняешь что-нибудь не на дерева, а на хорошем инструменте, то по мере развития исполняемой вами темы, проникая вглубь ее и растворяясь в ней, можно испытать настоящий экстаз перевоплощения в дух. Каждая гитара - это разный кусок дерева и когда на них натягивают струну, они все звучат по-разному.

У нас имелись усилители "Маршал" и старенький "Пеавей". Аппаратура дай бог такую каждой начинающей группе. Правда, она числилась за культмассовым сектором парка и покупалась за деньги парка, но никто, кроме нас, на ней не играл.

Когда приехал Лешин папа, Леша напоминал зомби или обкурившегося старого наркомана, ушедшего в никуда. Нас безвмолвно расстреляли прокурорско-исполкомовские глаза, за его спиной вырос весело улыбающийся и подмигнувший нам персональный водитель, который при всеобщем настороженном молчании поднял и унес Лешу. Вслед за ним вышел босс, так ничего нам и не сказав, впрочем, мы и без него догадывались, что без Леши долго под крышей парка мы не задержимся.

Пришло время расходиться. Сергей предложил вариант: остаться и прикончить недопитое, но я хотел, чтобы такой вечер на заканчивался пусть и дружеский, но все же попойкой. Остался Мишка, а я пошел домой.

Настроение было прекрасным, предстояло прогуляться по парку, а там две остановки через переезд - и дома. Ветерок слегка ерошил волосы, я с наслаждением вдыхал ночной запах, пропитанный только-только проклюнувшейся молоденькой листвой - было начало мая. Порыв ветра донес цветение вишни. Хотелось воскликнуть "Рок-н-рол жив! Мир прекрасен! Да здравствует дружба и жвачка!" Я напевал себе под нос: "Ах, верьте, верьте, шум в голове..." Представлялся сам себе эдаким игривым мальчиком, под Казанову. По аналогии с Казановой в голову пришла мысль о Светке. Интересно, ее родители на даче или дома? Так захотелось увидеть Светку в полупрозрачном халатике, выпить чашечку кофе, у Светки на лоджии есть очень хороший, не скрипучий диван. Я остановился в размышлении, что выбрать?

Помню точно, я стоял посреди аллеи, по левую руку стена молодых новобранцев - тополей и лиственниц, смутные, зыбкие очертания колеса обозрения, похожего ночью на инопланетный корабль. Справа находился пруд, где исполняли свой мендельсоновский марш лягушата. Впереди должны были скоро показаться ворота парка. Я и теперь могу точно показать это место.

Я остановился из-за неожиданного порыва ветра - холодного и злобного, словно сорвавшийся с цепи пес. Я смутно услышал ржавое визжание петель. В это трудно поверить, но впереди, из ниоткуда, в метре от меня появились двери. Господа присяжные заседатели, у меня никогда не было "глюков" и "белых коней", родственников за границей и на учете в психдиспансере не было - делаю открытое заявление.

Я не закричал от страха и не побежал, я вообще ни о чем не думал, мой инстинкт самосохранения молчал. Я просто смотрел, как медленно и со скрипом открывались двери, из них вырвался слепящий белый свет - я инстинктивно поднял руки к глазам, но было уже поздно, свет ослепил меня. Вот тогда я и закричал первый раз, скорее завыл, как сирена скорой помощи - пронзительно и горько!!! В уши ворвался потусторонний вой и чей-то голос - "Кажется, это он!"

- Дурак, - вмешался еще один голос, - кроме него никого и не может быть. - Хватай его, тащи сюда! Двери закрываются.

Я не переставал кричать, но как жена Лота, превратился в соляной столб, будучи не в силах сдвинуться с места. Вой воздуха, вырывающийся из-за распахнутых дверей, заложил мои уши, свет полностью ослепил, я уже не мог ориентироваться в пространстве, мне казалось, что я распался на атомы или меня разорвали на мелкие части. Я почувствовал, как кто-то схватил меня за рукав и дернул на себя в сторону дверей. Я влетел в центр сияния дверного проема, видел бы это Сальвадор Дали, он бы мог нарисовать шедевр, а вы тогда смогли бы это представить. За спиной послышался скрип закрываемой двери, я ударился коленями о каменный пол, вскрикнул от боли и почему-то потерял сознание.

3

Легко ли быть главврачом? Спросим и пожмем плечом!

Когда я проснулся, мне показалось, что все неприятности и трудности мира остались позади - я сошел с ума. Потом пришла спасительная мысль, что, может быть, я еще сплю где-нибудь под деревом в парке. Впрочем, эта мысль пришла и тут же ушла.

Я лежал на странной, довольно широкой кровати, на ней могло улечься человек шесть. Старинная работа, но старой она не казалась. Закинув голову, я увидел резную деревянную спинку кровати. Деревянные, довольно искусно вырезанные фигурки, разыгрывали перед моими глазами целую баталию - "Все смешалось - люди, кони!"

За откинутым балдахином что-то восточное, как у Шахерезады - малиновый шатер, длинные лиловые кисти. За кроватью угадывались обнаженные каменные стены, увешанные средневековым оружием(?!?!?)! Теплый ветер колыхал занавеси кровати, проникая через две узкие бойницы(?!?!?)! Как я понял, комната имела вид полуокружности - неужели башня(?!?!?)! Мысли заметались подобно рою испуганных ласточек. Выглянув из шатра, я посмотрел наверх - Третьяковская галерея, роспись Рембрандта! На потолке в лазурных волнах резвились русалки, а с лесистого берега, удивленно и восхищенно застыв, за ними наблюдал кентавр.

Пришла мысль - или я в музее, или это настоящие "глюки", потому что наш городской музей уже с полгода был закрыт на ремонт. Скорее всего, я уже в клинике для душевно-больных, а это - своеобразная приемная палата. Я тут же дал себе клятву не пить и не курить, рок не слушать.

Все эти мысли не исчезли, а, наоборот, укрепились, когда скрипнула дверь и в комнату вошел человек. Я думал, что увижу одетого в белый халат врача - хмурого, с подозрительным взглядом на жизнь и обязательно в больших роговых очках, висящих на кончике орлиного носа.