Первый жених страны - Елена Булганова

По залу ходили люди с пачками листов в руках, бесцеремонно хватали прибывающих за руки, рассаживали, давали указания. Олесю несколько раз пересаживали. Сперва засунули в самый последний ряд, потом почему-то перевели в первый. Съемка долго не начиналась. Ведущие четыре раза выходили на сцену, и всякий раз что-то было не так, и они с непроницаемыми лицами вновь надолго исчезали. Олеся с тоской подумала, что эта неразбериха может длиться часами. А на улице – свежо и ясно, там зарождается весна, и ее дыхание изредка, налетами, но чувствуется в дуновении пока еще ледяного ветра.

Наконец все как-то наладилось, завертелось. Но Олеся уже выпала из темы, перегорела, и лишь машинально соединяла ладони, когда по специальному сигналу к месту и не к месту взрывался хлопками зал. Потом, примерно к середине записи, она собралась, прислушалась, – и оказалось, что весь зал с серьезными лицами решает вопрос, есть ли ум у женщины. Через минуту Олесю затошнило от происходящего. На сцене какой-то шпендик, по виду типичный неудачник, с понтом доказывал, что женщина неумна по определению. Его оппонентами выступали несколько женщин, рассказывающих о своих успехах в искусстве или в бизнесе. Но шпендик не терялся, любой рассказ немедленно перебивал вопросом:

– А вы сами-то замужем или как?

И если женщина оказывалась одинокой, торжествующе орал в зал:

– Ну и о чем тут еще говорить?!

«Зачем я пришла? – терзала себя вопросом Олеся. – Боже, как стыдно! Еще покажут на экране мое лицо, и потом меня станут связывать с этим отвратительным фарсом».

И она завертела головой, прикидывая, как незаметно выскользнуть из зала. По удаче, сидела она почти в самом проходе, путь был свободен. Неудобно вскакивать у всех на виду, но могут же у нее быть особые обстоятельства? Олеся уже оторвалась от сидения и вдруг, к ужасу своему, услышала прямо над головой голос ведущего:

– Вот вам явно не терпится что-то сказать!

И шашка микрофона оказалась у нее прямо под носом. Олеся смутилась, налилась краской и проскрипела чужим, неузнаваемым голосом:

– То, о чем говорится в этом зале, – это просто какое-то средневековье. Глупо и гнусно.

– Да? – удивился ведущий и сфокусировал на Олесе заинтригованный взгляд. – И в чем же глупость и, как вы утверждаете, гну-усность? – Последнее слово он почти пропел трагическим баритоном.

А Олеся, сообразив, что надо как-то выкручиваться, бросилась на защиту своих позиций:

– У вас нет объективных критериев, если они вообще возможны в этом вопросе. Разговор идет на уровне: мне с ней неинтересно разговаривать, поэтому все бабы – дуры. Но ведь это еще Высоцкий написал:

Ну о чем с тобою говорить?Все равно ты порешь ахинею.Лучше я пойду к ребятам пить,У ребят есть мысли поважнее.

– Я согласен с уважаемым Владимиром Семеновичем! – не разобравшись, воскликнул шпендик. – Получается, мужчина всю жизнь вынужден находиться перед дилеммой: с женщиной он вынужден быть по зову, так сказать, природы, в то время как ему намного интереснее с себе подобными.

Олеся же, нимало не обращая на него внимания, закончила цитировать:

Разговор у нас и прям и крут,Две проблемы мы решаем глоткой:Где достать недостающий рупьИ кому потом бежать за водкой.

– Я понял, – сказал ведущий. – Вы здесь представляете фиминистский взгляд на мужчин как на существ ничтожных и порочных.

– Да боже меня упаси утверждать такое! – от всей души заверила его Олеся. Ведущий все-таки казался ей человеком солидным и неглупым. – Я просто хотела сказать, что у мужчин и женщин разные сферы интересов. Даже разный язык. Только любовь совершает чудо, давая влюбленным возможность говорить на одном языке.

– И конечно, с такими взглядами, дамочка, вы катастрофически не замужем? – заорал со сцены шпендик.

– Ошибаетесь, – улыбаясь и глядя противному типу прямо в глаза, отчеканила Олеся. – Я замужем. И я счастлива, что мой супруг никогда не стал бы болтать со сцены подобный бред.

Сказав это, она гордо выпрямила спину, сжала руки на груди и до объявления перерыва ни на что больше не реагировала и на сцену не смотрела. Уходить из зала она не стала – это выглядело бы бесславным бегством. Зато, едва объявили перерыв, тут же бросилась искать выход из телестудии. И немедленно заблудилась в бесконечных коридорах и переходах. Вокруг были люди, но Олеся проносилась мимо них кавалерийским шагом. Она была слишком раздражена произошедшим в студии, чтобы вступать в разговоры. Да и у проходивших мимо нее на лицах словно была вывешена табличка: «Занят, не подходить!»

«Дай бог, чтобы эту сцену вырезали к чертовой бабушке, – непрерывно прокручивалось в ее голове. – А то ведь предстану перед всей страной этакой идиоткой! Родители, кажется, смотрят «Частную жизнь». Они умрут со стыда, если увидят меня в зале. Черт, что же я раньше об этом не подумала?! Да еще на всю страну заявила себя замужней!»

– Олеся! – окликнул ее откуда-то сбоку до боли знакомый голос. Она дернулась и застыла на месте, как взнузданная на бегу лошадь.

Мужчина стоял, наполовину скрытый дверью одной из многочисленных комнат, и, вытянув шею, разглядывал ее во все глаза. Невысокого роста, по-спортивному стройный, субтильный, он даже ногу вторую не поставил на пол, как будто сыграл партию в «Море волнуется» и теперь ждал решения ведущего. Губы по-детски округлились, как будто он готовился снова произнести ее имя. Олесе захотелось упасть в обморок. Она понимала, что происходит нечто необыкновенное и не имеющее никакого реального объяснения. Словно, заплутав в коридорах этого дворца иллюзий, вдруг попала в сказку. Но кажется, даже в сказках такого не случается.

А мужчина выпустил из рук дверь, вяло хлопнувшую о косяк, сделал шаг в сторону Олеси и слегка прищурился.

– Узнаешь меня? – спросил он уже с нотками недоверия, смущенный ее молчанием и неподвижностью.

О, конечно, Олеся его узнала. Узнала своего Гамлета, своего Дон Кихота, своего несчастного солдатика, потерявшего в горниле отечественной войны святую веру в правое дело. И, заметив нетерпение в его широко распахнутых серых глазах, кивнув, пробормотала:

– Узнаю.

Он уже стоял рядом, рассматривал ее с жадным интересом. Олеся втянула живот и почувствовала, как горячая волна заливает ее лицо.

– Ты что, москвичка? – спросил он каким-то странным голосом, как будто обижался на нее за что-то.

– Нет, ленинградка, – ответила она, не замечая, что называет свой город так, как назывался он в пору ее детства. – В командировку сюда приехала.

– У тебя работа связана с телевидением? – Пальцем правой руки он описал просторный круг.