Пока телефон не зазвонил - Оксана Обухова

Но дело в том, что едва начав уверенно передвигаться и поменяв костыли на трость, Гущин попросил устроить ему свидание с Идрисовым в СИЗО. Станислав хотел узнать, так сказать, из первых рук, что подвигло импозантного афериста, многоженца и любителя женщин, переквалифицироваться в разбойники? Что произошло с мужчиной, потихоньку обирающим дамочек, что заставило его стрелять в слугу закона?

Гущин взял за правило докапываться до первопричин и давным-давно собрал приличную коллекцию нелогичных людских поступков. Выбивающихся из ряда вон и по большому счету не имеющих особенного повода. Тем более, что свой поступок — личное задержание вооруженного преступника — он тоже отнес к разряду несуразных. И поскольку ситуация брала отправную точку от господина женолюба, решил с ним лично встретиться. Потолковать за жизнь. Во всей этой истории Гущина крайне напрягал момент случайных совпадений, произошедших в течении одного дня. Стас мог разминуться с Мироновым и не увидеть фоторобот ухаря. Позже в супермаркете он почему-то замешкался у полок с хлебобулочными изделиями и долго выбирал батон помягче, хотя обычно хватал первый попавшийся. Вопрос стоял о нескольких секундах.

И эти секунды не давали следователю покоя. Несколько лет назад Гущин вот так же «за жизнь» беседовал с одним занятным подследственным — запойным кандидатом наук, отчего-то вдруг зарезавшим семейную чету соседей, — и тот поделился с ним своей теорией знамений, предшествующих набору критической массы. «Теория отклонения от жизненного графика», как он ее называл.

— Вы обращали внимание, Станислав Петрович, — возбужденно сверкая воспаленными бессонницей глазами, бубнил образованный душегуб, — бывают дни, когда везде и всюду опаздываешь. Двери лифта захлопываются перед твоим носом, приятель, который всегда на связи — не отвечает, звонишь ему домой, а жена говорит, что он секунду назад вышел да еще и телефон оставил дома… Все один к одному! Всегда доступные знакомые — исчезают, всегда свободный троллейбус оказывается переполненным, садишься на маршрутку, а она — ломается между остановками. И все идет, идет… Наперекосяк. — Убивец выразительно поглядел на следователя, не дождался отклика и, вздохнув, продолжил: — Когда-то и я, Станислав Петрович, относился к подобным знакам без внимания. Пока однажды не задумался: а почему? Почему день, не задавшийся с самого начала, закончился совсем плачевно? Что я упустил, чего не заметил? — Убийца похрустел пальцами, на какой-то момент отвлекся на острый заусенец и, отгрызя его зубами, вернулся к разговору: — Жизнь, судьба или, если угодно Бог, дает нам неразумным подсказку: «Остановись. Задумайся. Исправь». Но мы, увы, продолжаем нестись по искореженному графику, не удосуживаясь сделать остановку. Вернуться к изначальному, подумать — что я сделал не так?! — и найти момент…

Остепененный душегуб распространялся довольно долго и витиевато. И вероятно, Станислав забыл бы ту беседу (надо отметить, что убивца ожидала психиатрическая экспертиза), не начни с ним случаться подобные казусы буквально на следующий же день.

В тот день Гущин бродил по многоэтажному офисному зданию, куда выехал «на убой» с оперативной группой. Бродил, бродил и начал замечать, что свидетели, которые его интересовали, покидали кабинеты перед самым его появлением. Один за другим, как проклятые, без мобильных телефонов! Гущин везде опаздывал на полсекунды: двери лифтов, как заговоренные, захлопывались перед ним, параллельные лифты всегда шли в другую сторону или оказывались переполненными. Дважды — в столовой и в табачной лаве, на нем заканчивались бобины в кассах и кассирши начинали их менять. Когда же Стас отправился домой, продолжилась такая же кутерьма: электрички метро вели себя совершенно издевательски. Эскалатор сломался и пришлось подниматься пешком, в душной толпе, где наблюдался критический переизбыток теток с сумками на колесиках! Эти сумки и колесики оставили на лодыжках Гущина несколько приличных синяков.

Дома, приболевшая мама попросила согреть ей молока, Гущин отвернулся на чуть-чуть и вскипевшее молоко залило всю плиту. Пока Стас, обжигаясь о конфорку, суматошно собирал губкой молочную пену, обиженная невниманием Заноза не утерпела и сделала крохотную лужицу в прихожей, чего с ней не случалось много-много лет!

К полуночи, разобравшись с неурядицами, измученный Гущин лег в постель, выпрямился и, глядя в потолок, попытался найти отправную точку, с которой все пошло наперекосяк. Шаг за шагом Стас отматывал назад весь день, припоминал последовательность встреч и разговоров… Добрался до беседы с одним из свидетелей, что вместе с коллегами обнаружил тело незнакомца на пожарной лестнице…

Есть! Стас упустил в разговоре крохотную ремарку, пояснение, которого незнакомый с покойным человек дать не мог.

Позже подозрение Гущина подтвердилось. И после этого случая следователь стал с исследовательским любопытством относится к череде любых нелепостей. Случайностей в истории с задержанием Идрисова набралось такое множество, что лежа в больнице с подвешенной вверх загипсованной ногой, Стас размышлял о них и день и ночь. И через какое-то время — возможно, от скуки и ничегонеделанья, — в нем появилась твердая уверенность: череда событий не закончена. Ранение не итог, а фундамент для развития, чего-то еще более существенного.

И если, не дай Бог, набор критической массы происходит в геометрической прогрессии, то вскоре ситуация приобретет катастрофическую форму.

Скука и ничегонеделанье вообще не действуют на психику укрепляюще и позитивно.

Август обещал стать жарким. Июль уже отметился рекордными температурами. Гущин выходил на променад лишь ранним утром или поздним вечером — врачи обязали его разрабатывать коленный сустав, который к счастью удалось спасти от протезирования. Колено ныло и поскрипывало, Гущин, опираясь на трость, наматывал круги по скверу. Зойка Маргаритовна пролонгированные прогулки чрезвычайно одобряла и вела себя примерно, не заставляя хромоногого хозяина разыскивать ее по окрестным кустам и близлежащим помойкам. Благовоспитанная, чинная Заноза вышагивала рядом, изредка отвлекаясь на обнюхивание со знакомыми собаками. Однажды облаяла и погоняла обнаглевшую ворону, что засиделась на газоне, но вернулась к хозяину, едва тот свистнул.

Гущин тяжело добрел до лавочки, опустился на нее, подзывая Зойку. Сегодня днем майору позвонил непосредственный начальник подполковник Коростылев, предупредил, что подъедет и предложил встретиться в сквере. Мол, хорошо бы отдохнуть от кондиционированного воздуха кабинета и салона автомобиля.

Подумав о начальнике, Стас автоматически потянулся к карману, в котором раньше лежали бы сигареты… Но вовремя опомнился: стерильный больничный режим быстро отучил майора от пагубной привычки. Но достаточно было лишь вскользь подумать о работе и начальнике, как руки снова потянулись к сигаретам.

Стас усмехнулся, поглядел направо и увидел, что по аллее бодро шагает Анатолий Николаевич. Невысокий, крепенький с наметившимся брюшком и залысинами, он на ходу снимал поднадоевший за день пиджак. Раздеваться было не очень удобно, под мышкой подполковник удерживал кожаную папку. Подцепив пальцем пиджак за вешалку, Николаевич перекинул его через плечо и крикнул хорошо знакомой Зойке.

Заноза Маргаритовна замерла, подергала носом… и опознав персону, стремглав помчалась к подполковнику. Коростылев улыбнулся во всю ширь: уши собаченции развивались рыжими флажками, кривые лапки цокали когтями по асфальту, прут хвостика выражал радость от встречи, вращаясь словно вентилятор.

В общем, так получилось, что вначале подполковник поздоровался с собакой. Попутно извинился:

— Прости, Маргаритовна, зарапортовался, ничего вкусненького тебе не захватил. — И уже потом обратился к привстающему с лавочки коллеге: — Сиди, сиди, Стас! Здорово. Как дела? Как здоровье?

Мужчины обменялись рукопожатием, Гущин одним словом ответил сразу на два вопроса:

— Нормально. Как вы там?

— Штатно, — так же коротко определился подполковник. Сел. Пристроил папку на колени, глубоко вздохнул и замолчал, утирая широкий лоб ладонью.

Гущин напрягся. Он слишком хорошо знал своего начальника, чтоб сделать вывод: Коростылев приехал не с визитом вежливости, а по необходимости, причем, пожалуй, неприятной. Патрон уже не раз навещал майора — и в больнице был, и дома, — и каждый раз пытался хоть как развеселить раненого сослуживца, рассказывая уморительные случаи из недавнего, делился новостями. Сейчас — молчал и щеки надувал.

Подтверждая догадку Стаса, начальник набрал в грудь воздуха и, состроив якобы веселую улыбку, неловко брякнул:

— Не ошизел еще от безделья-то? А?

«Приехали», — подумал Гущин. Грубоватыми шутками шеф обычно маскировал сильнейшее волнение.