Отражение не меня. Искра - Суржевская Марина

Из всего имущества у нас остались лишь носильные вещи, да старый медальон, что с рождения висел у меня на шее. И пока я в растерянности решала, что делать дальше, ко мне подошел местный торговец – зажиточный купец, которого в деревне все за глаза звали Грош. И, блестя глубоко посаженными глазками, предложил мне выход – идти в услужение в его дом. Днями прислуживать его супруге и многочисленным детям, а ночами… То, что я должна буду делать ночами, заставило меня нестись от торговца со всех ног, не оглядываясь и не слушая его злобные выкрики.

Вздохнув, я вернулась к своей работе, раздумывая, хватит ли денег, чтобы купить продуктов на ужин. Может, все же попросить у Кори монет? Хоть пару медяков. Хозяйка обернулась, словно подслушав мысли своей работницы, и окинула меня недовольным взглядом. Я отвернулась. Просить у Кори в долг бесполезно, это очевидно…

Рабочий день все тянулся и тянулся, хилый огонек лампы дрожал, отбрасывая на пяльцы неровный свет и кривые тени: Кори жадничала и не хотела тратиться на магическую лампу. Предпочитала коптить масло. Спина снова затекла, и я потерла поясницу, выпрямляясь. К счастью, и этот нескончаемый день закончился.

– До завтра, девушки, – попрощалась Кори и даже улыбнулась некоторым. Конечно, я в их число не входила.

Ринка догнала меня уже на улице, придержала за локоть.

– Ух, холодно как, – воскликнула она, прищурившись. – А ты чего без плаща? Одеваться надо, осень ведь! – Ринка рассмеялась, словно сказала что-то веселое, а я промолчала. Все же Ринка – единственная из работниц относилась ко мне хорошо, улыбалась при встрече и болтала в перерывах, так что ссориться с ней не хотелось. Единственный недостаток курносой и жизнерадостной Ринки был в полном отсутствии у нее такта. И еще она была не слишком умна, и, похоже, искренне полагала, что я хожу в дождливую погоду, накинув лишь платок, исключительно по глупости и невниманию. А не от того, что у меня нет теплой одежды. И так же бесхитростно предложила:

– Пойдем в кофейню посидим?

– Прости, Рин, я не могу, – выдавила я извиняющуюся улыбку. – Может, в другой раз?

– Ну как хочешь.

Ринка чуть скривилась, а я подумала, что скоро и эта швея перестанет со мной разговаривать. Какой толк дружить с той, кто никогда не поддерживает компанию, не ходит в кофейню на чашечку ароматного напитка и ничего о себе не рассказывает? Никакого.

Ринка махнула рукой и побежала догонять других девушек, а я свернула в проулок. Здесь дома стояли плотно друг к другу, так, что между облезлых стен с облупившейся штукатуркой оставался узкий извилистый проход, теряющийся в темноте. Идти по нему я боялась, но другого пути все равно не было. Замерла у этого мрачного коридора, торопливо вытащила из кармана осколок зеркала и зажала его в ладони. Прислушалась, настороженно всматриваясь во тьму. Но проход затаился и молчал, не выдавая себя ни звуком чужого дыхания, ни шорохом враждебных шагов.

Я тихо пошла вперед, сжимая острый кусок и готовясь в любой момент ударить. Но этим вечером все обошлось, и со вздохом облегчения я скользнула в дверь черного хода и взлетела по лесенке под крышу дома.

– Лея! – завопила Незабудка, кидаясь мне навстречу и радостно вереща.

– Как ты, милая? – я потрепала малышку по макушке. – Не кашляла сегодня?

– Нисколечко! – Незабудка вытаращила глазенки, показывая, что говорит истинную правду, и я рассмеялась. Девочка же тотчас сунула нос в мою сумку, пытаясь определить, что принесла на ужин сестра.

– Не торопись, – удержала ее. – Сначала руки мыть, помнишь?

– Так они чистые! – заявила Незабудка, вытаскивая из холстины хлеб, что я купила по дороге, и сразу вгрызаясь зубами в румяный бок. – Вкусно!

Я с улыбкой пригладила непослушные кудри девочки и пошла к окну. За створкой в мешке висели оставшиеся продукты, которые я придирчиво осмотрела. Три яйца, пара картофелин, немного молока. Со свежим хлебом получится вполне достойный ужин, а утром накормлю сестру кашей, в мешочке как раз есть немного крупы. А сама перехвачу что-нибудь по дороге на работу. Или подожду до вечера, ничего страшного со мной не случится. Я ведь уже взрослая, вполне могу обойтись без еды. Какое-то время. А вот Незабудке нужно питаться, и по возможности сытно.

Снова погладила сестру по голове, хоть та и не любила подобных нежностей. Отошла к маленькому очагу, согревающему скудное жилище, и повесила котелок. Воды в ведре почти не осталось, значит, придется принести снизу. Но лучше сделать это ночью, чтобы не попадаться на глаза хозяйке, а тем более постояльцам.

– Чем ты сегодня занималась? – спросила я, срезая кожуру с картошки. Стружка получалась тоненькой-тоненькой, почти прозрачной, но даже ее я не собиралась выбрасывать, решив, что кожуру вполне можно пустить на суп.

– Я играла! – важно объявила малышка и широко улыбнулась, показав щербатый рот.

– Играла с куклой? – уточнила я. Сшитая из лоскутков и затасканная до неприличия кукла Пуся была любимой подружкой сестренки.

– Не-а, – Незабудка сверкнула зелеными глазищами. – Я ходила в замок!

Картошка выпала из моих рук и покатилась по темным скрипучим доскам. Я метнулась к сестре и присела перед девочкой, сжала ей плечи.

– Как ходила? Как ты прошла? Я же говорила, чтобы ты не смела, чтобы никогда… Сиера! Как ты могла?! Ты ведь обещала!

Незабудка скривила от испуга рот, и глаза наполнились слезами. Она точно знала, что когда я называю ее по имени, а не привычным ласковым прозвищем, это значит, что я по-настоящему рассердилась. Когда малышка была младенцем, ее глазенки были ярко-голубыми, словно цветы незабудки. Со временем глазки Сиеры поменяли цвет на зеленый, но прозвище так и осталось.

Сестра захлюпала носом, надеясь, что одного этого достаточно, чтобы разжалобить меня, и я перестала ругаться. И обычно это срабатывало. Но только не в этот раз. Я побелела, и мои пальцы на плечах девочки сжались, почти оставляя синяки, до боли. Так что Незабудка все-таки расплакалась уже по-настоящему – от страха и непонимания.

– Но мне было грустно… – завыла она. – Я жду-жду, а ты все не приходишь! Я просто посидела там немного и ушла, вот и все! Совсем капельку! Мне больно!!!

Я рывком убрала руки и закусила губу. Незабудка ревела, уткнувшись в коленки и размазывая по покрасневшему личику слезы.

– Туда нельзя ходить, Сиера! – я сердито отвернулась, не желая поддаваться жалости. И страху. Вскочила, оглядываясь. – Как ты прошла? Отвечай сейчас же!

Я заметалась по крохотной комнатушке, почти задевая головой низкие наклонные балки. Половицы жалобно заскрипели от моих тревожных шагов, и я постаралась ступать тише, опасаясь, что потревожу толстого господина, что снимал комнату под мансардой. Но паника уже сжимала горло, страх клокотал внутри, обжигая нутро и не давая успокоиться.

– Как ты прошла, говори! – хрипло выдохнула я.

Незабудка сопела носом и отворачивалась, и я торопливо осмотрела девочку, проверила кармашки и даже заглянула в ботинки со сбитыми носами. Но ничего не нашла. Тогда принялась методично обшаривать каморку, не поленившись поднять и ощупать тюфяк, набитый соломой, лоскутный коврик на полу, и провести рукой по каждой из балок. Я прекрасно знаю, как искусно моя маленькая сестрица может прятать. Ложка обнаружилась в глиняном горшке, и я, вытащив ее, обернулась к девочке.

– Где ты ее взяла?

– Нашла, – Незабудка снова приготовилась заплакать.

– Не ври мне! – вопль получился громче, чем это позволено безмолвным полукровкам с чердака, и я сжала виски, пытаясь успокоиться. Оловянная ложка весело поблескивала, отражая желтый свет очага. – Светлая Искра, помоги мне! – пробормотала я, приседая перед девочкой. – Незабудка, послушай, я ведь говорила, что тебе нельзя этого делать, помнишь? – я старалась не кричать, хотя страх сдавливал горло и заставлял сердце испуганно колотиться в груди: мне уже казалось, что стучат на лестнице подкованные сапоги тех, кто придет за нами.