Исчезновения - Альфред Бестер

- Рокки Марчиано нокаутировал Роланда Ля Старца в одиннадцатом раунде, сообщил он. - Как ты умудряешься так здорово угадывать, Нейт?

Райли улыбнулся.

- Я же на это живу. Ты завел книгу предвыборных ставок?

- Эйзенхауэр - двенадцать против пяти. Стивенсон...

- Плевать мне на Эдлая. Я ставлю на Айка. Вот деньги. Запищи!

Райли положил на конторку двадцать тысяч долларов.

Выйдя из конторы, он отправился к себе домой в Уолдорф-Асторию, где его с нетерпением поджидал высокий, худощавый молодой человек.

- Ах, да, - сказал Нейтен Райли, - вы - Форд, не так ли? Гаролд Форд?

- Генри Форд, мистер Райли.

- И вы хотите, чтобы я финансировал производство машины, которую вы построили в своей велосипедной мастерской? Как она называется?

- Я называю ее "ипсимобилем", мистер Райли.

- Гм, это название мне что-то не нравится. Что, если мы назовем вашу машину "автомобилем"?

- Чудесное предложение, мистер Райли! Я им непременно воспользуюсь.

- Вы мне нравитесь, Генри. Вы молоды, талантливы, умеете приспосабливаться к обстоятельствам. Я верю в ваше будущее и верю в ваш автомобиль. Я вложу в это дело двести тысяч долларов.

Райли выписал чек и проводил Генри Форда до дверей. Взглянув на часы, он внезапно почувствовал настойчивое желание вернуться ненадолго в совсем иное место и посмотреть, что там делается. Он прошел в спальню, разделся, облачился в серую рубашку и широкие серые брюки. На карман рубашки были нашиты крупные синие буквы; ГСША. Райли запер дверь и... исчез.

Он появился вновь в Госпитале Соединенных Штатов в Сент-Албансе, рядом со своей койкой, одной из двадцати четырех коек, выстроившихся вдоль стен длинного стального барака. Не успел он перевести дух, как его схватили три пары рук. Он попытался вырваться, но в него вонзили шприц и ввели ему под кожу полтора кубических сантиметра тиоморфата натрия.

- Одного поймали! - объявил чей-то голос.

- Смотри в оба, - откликнулся другой. - Генерал Карпентер велел доставить троих.

После того как Марк Юний Брут покинул ее ложе, Лила Мэчен хлопнула в ладоши. В спальню вошла рабыня и приготовила ванну. Лила выкупалась, оделась, надушилась и позвтракала винными ягодами из Смирны и апельсинами. Она выпила бокал лакриме кристи и выкурила сигарету. После этого она приказала подать носилки.

Как всегда, у ворот ее дома толпились обожавшие ее воины Двадцатого легиона. Два центуриона отстранили носильщиков и понесли Лилу на своих могучих плечах. Она улыбалась. Внезапно из толпы вырвался юноша в сапфирово - голубом плаще и кинулся к Лиле. В его руке блеснул нож. Лила выпрямилась, чтобы достойно встретить смерть.

- Госпожа, - воскликнул юноша, - госпожа Лила! Он полоснул ножом по своей левой руке, и алая кровь, хлынув, обрызгала одежду Лилы.

- Эта кровь - наименьший дар, который я могу тебе преподнести! воскликнул юноша.

Лила нежно дотронулась до его лба.

- Глупый мальчик! - сказала она. - Зачем ты это сделал?

- Из любви к тебе, моя госпожа!

- Вечером в девять часов тебя проводят ко мне, - шепнула Лила. Он смотрел на нее так растерянно, что она рассмеялась. - Обещаю тебе. Как твое имя, красавчик?

- Бен-Гур.

- Так приходи в девять, Бен-Гур!

Носилки двинулись дальше. Возле Форума Юлий Цезарь горячо спорил о чем-то с Савонаролой. Увидев носилки, Цезарь резким жестом приказал центурионам остановиться. Он раздвинул занавески и пристально посмотрел на Лилу, окинувшую его холодным взглядом. Лицо Цезаря исказилось.

- За что? - хрипло пробормотал он. - Я. пресил, умолял, засыпал подарками, плакал, но ты неумолима. Почему, Лила, почему?

- А ты помнишь Боадицею? - спросила Лила.

- Боадицею? Королеву бриттов? Бог мой, Лила, что может она значить для нашей любви? Я не любил Боадицею. Я только победил ее в сражении,

- И убил ее, Цезарь!

- Она сама отравилась, Лила.

- Это была моя мать! - Лила обличительно указала пальцем на Цезаря. Убийца! Ты будешь наказан. Берегись мартовских ид, Цезарь!

Цезарь отпрянул в ужасе. Толпа почитателей, обступившая Лилу, издала возглас одобрения. Под ливнем розовых лепестков и фиалок она продолжала свой путь через Форум к Храму весталок. Там она рассталась с восхищенными поклонниками и вошла в святилище.

Она преклонила колени перед алтарем, произнесла нараспев молитву, бросила в пламя алтаря щепотку фимиама и сняла тунику. Она залюбовалась своим прекрасным телом, отраженным в серебряном зеркале, и вдруг почувствовала прилив тоски по родине. Она надела серую блузу и широкие серые штаны. На кармане блузы виднелись буквы ГСША. Стоя перед алтарем, Лила еще раз улыбнулась и... исчезла.

Она появилась вновь в Отделении Т военного Госпиталя Соединенных Штатов, где в нее с помощью пневматического шприца немедленно вкатили полтора кубических сантиметра тиоморфата.

- Вот и вторая, - сказал кто-то.

- Нужен еще один, - отозвался другой.

Джордж Ханмер сделал драматическую паузу и огляделся по сторонам. Он бросил взгляд на скамьи оппозиции, на спикера, восседавшего на мешке с шерстью, на серебряный жезл, лежавший на алой подушке перед спикером. Весь парламент, захваченный пламенной речью Ханмера, затаив дыхание, ждал продолжения.

- Мне нечего больше сказать, - проговорил наконец Ханмер. Его голос дрожал от волнения, лицо было бледно и серьезно. - Я буду бороться за этот билль до конца. Я буду бороться за него в городах и селах, на полях и в малых деревушках. Я буду бороться за этот билль до самой смерти, а если богу будет угодно, то и после смерти. Пусть совесть почтенных джентльменов решит, вызов это или молитва. Я уверен и убежден только в одном: Суэцкий канал должен принадлежать Англии!

Ханмер сел. Зал взорвался аплодисментами. Под восторженные крики и овации Ханмер проследовал в кулуары, где Глэдстон, Черчилль и Питт остановили его, чтобы пожать ему руку. Лорд Пальмерстон холодно взглянул на него, но Дизраэли отодвинул лорда плечом и, прихрамывая, подошел к Ханмеру, весь - энтузиазм, весь - восхищение.

- Поедем закусить в Таттерсол, - сказал Дизраэли, - автомобиль у подъезда.

Леди Биконсфилд ждала их а роллс-ройсе у здания парламента. Она приколола цветок к сюртуку Ханмера и ласково потрепала его по щеке.

- Далеко же ты, Джорджи, шагнул от того мальчугана, который, бывало, в школе дразнил Дизи! - сказала она.

Ханмер рассмеялся. Дизи запел "Gaudeamus igitur". Ханмер подтянул, и они пели эту старинную студенческую песню, пока не доехали до клуба. Там Дизи заказал индейку и рыбу, жаренную на рашпере, а Ханмер поднялся в клуб переодеться.

Ни с того ни с сего ему вдруг захотелось еще раз заглянуть в другой мир. Может быть, ему было жаль вконец порывать с прошлым. Он снял сюртук, нанковый жилет, брюки кофейного цвета, начищенные до блеска ботинки и белье. Надел серую рубашку, серые брюки и... исчез.